Термитник Хеллстрома

– Передача прервалась, – сообщил Жанверт, медленно поворачивая ручки настройки.
Он сидел в фургоне, в полумраке, создаваемом плотными шторами; на кухонном столике перед ним возвышался приемник. Над Жанвертом нависло громоздкое потное тело Ника Миэрли, упершегося в стол покрасневшими от напряжения костяшками пальцев. Ник хмурился – крупные черты его физиономии несли на себе печать глубокой обеспокоенности.
– Как ты думаешь, что с ним случилось? – спросил он Жанверта.
– По-моему, он специально отключился.
– Зачем?
– Последнее, что я смог принять, – Жанверт похлопал по магнитофону, к которому был подключен приемник, – были слова Хеллстрома. Он говорил, что в студию нельзя проносить радиооборудование.
– Он же рискует! Надо же, вырубил передатчик! – воскликнул Миэрли.
– Я бы сделал то же самое. Нужно же как-то проникнуть в студию!
– Все-таки…
– Заткнись! Кловис все еще снаружи, со своим телескопом?
– Ну да!
Миэрли был уязвлен. Он знал, что Жанверт в их большой команде был вторым номером, и, в случае если с Перуджем что-нибудь случится, он возьмет руководство операцией на себя. Но все равно это было унизительно – слышать грубости от этого коротышки.
– Спроси ее, заметила ли она что-нибудь важное.
– У нее только двадцатикратное увеличение, а там еще сильный туман.
– Все равно, пойди и скажи ей, что у нас случилось.
– Хорошо.
Фургон скрипнул, когда грузный Миэрли спрыгнул на землю.
Жанверт, снявший наушник с правого уха, чтобы поговорить с Миэрли, вновь водрузил его на место и уставился на дисплей приемника. Что имел в виду Перудж, когда вел этот странный разговор? Металлургия? Перспективные изобретения?
 
  Написано Тровой Хеллстром  
 
Наше будущее связано с окончательным одомашниванием человека. Свойственные Внешнему миру формы должны, таким образом, рассматриваться как дикие. В процессе одомашнивания мы внедрим в нашу социальную структуру множество разнообразных человеческих типов. И неважно, сколь значительно они будут отличаться друг от друга – чувства взаимозависимости и уважения к тому, что нас объединяет, никогда не исчезнут из наших отношений. Праматерь и доминирующая особь мужского пола отличаются от низших членов нашего общества лишь внешними, поверхностными чертами. Если кто-либо из нас, способный к искусству молитвы, вознесет таковую, пусть это будет молитва благодарности за то, что среди нас есть рабочие. Какая утешительная мысль – знать, что есть рабочие, трудом которых крепится благосостояние всех, в том числе и тех, от кого зависит сама жизнь Термитника.
 
Когда они вошли в студию, Перудж понял, почему ничего не увидел сквозь открытые двери – это была двойная система дверей, препятствующая проникновению наружных звуков. Осмотревшись, он уловил нечто необычное в обстановке, освещении, звуках и движениях присутствовавших в студии людей. Более интенсивным стал и звериный запах, хотя теперь был заметен его возможный источник – клетки со стеклянной передней стенкой, где содержались мыши, морские свинки и обезьяны.
Сколько Перудж ни видел кинокомпаний, во всех царила особая благоговейная тишина, когда киногруппа молча направляла совокупный результат своих усилий в объектив кинокамеры. Здесь же все было по-иному. Никто не ходил на цыпочках. В студии звучал лишь приглушенный шепот, который сменил раздражающий гул, оставшийся за звукоизоляцией входных дверей. Включена была только одна камера. Оператор с ассистентами сидел в углу справа от входа и работал со стеклянным контейнером три фута высотой. Свет, ударяясь о поверхность стекла, рассыпался осколками.
Хеллстром жестом попросил Перуджа не нарушать тишины, пока он ему не разрешит, но тот, показав на работающую камеру, вопросительно поднял брови. Склонившись к нему, Хеллстром прошептал:
– Мы стараемся по-новому рассмотреть то, как сочленяются части тела насекомого. В значительном увеличении. Наши линзы – внутри ящика, а в нем поддерживается особый климатический режим.
 
Перудж кивнул, не вполне понимая, для чего в этом случае нужна тишина. Они что, делают звуковой фильм? Но знакомство Перуджа с кинопроизводством было исключительно поверхностным; готовясь к этому заданию, он спешно поработал с несколькими источниками информации, и все. А потому предпочел промолчать и не задавать глупых вопросов – Хеллстрому нужен лишь незначительный повод, чтобы вышвырнуть его вон. А Перудж заметил, что, как только они вошли в студию, ее хозяин начал нервничать.
Вытянувшись в цепочку друг за другом, Хеллстром, Перудж и Крафт двинулись в центр студийного помещения. Как и всегда, когда чужак из Внешнего мира находился в непосредственной близости от самого сердца Термитника, Хеллстром не мог подавить беспокойства, слишком глубоко в его сущность внедрились нормы территориального поведения. А от Перуджа буквально разило Внешним миром. Что касается Крафта, замыкавшего их цепочку, то ему было еще хуже, поскольку прежде он не сопровождал чужаков во владения Хеллстрома. Хотя работающие вокруг киношники вели себя нормально, по крайней мере, внешне. Конечно, присутствие чужака как наждаком проходилось по их чувствам, но, будучи специально подготовленными к подобным контактам, коллеги Хеллстрома по кинопроизводству ничем не выдавали своего отношения к гостю. Все было гладко.
Перудж смотрел на людей, снующих по студии, – у них на пути, рядом, в углах помещения. Каждый занимался делом, и никто не сверлил незнакомца глазами, когда они втроем пересекали студию. И все-таки его не оставляло ощущение, будто за ним внимательно следят. Он посмотрел наверх. В нижней части помещения ярко горели огни, отчего пространство под потолком было окутано непроницаемым для глаза мраком. Может, так было сделано специально? Вероятно, там что-то скрывают?
Пока он разглядывал потолок, на длинном приспособлении подъемного крана откуда-то сверху начала, раскачиваясь, спускаться клеть. Перудж шагнул в сторону и, зацепившись за кабель, едва не упал. Крафт подхватил его под руку, помог обрести равновесие, после чего приложил палец к губам, напоминая о необходимости соблюдать тишину. Потом нехотя отпустил руку Перуджа – ему было бы спокойнее придерживать чужака. Нилс ведь играет с огнем. В студии находились работники, которые не умели говорить. Конечно, их готовили к разного рода контактам, однако присутствие человека из Внешнего мира могло привести к взрыву. А если кто-нибудь из них агрессивно отреагирует на запах Перуджа? Запах, надо заметить, отвратительный.
Увидев, что пространство перед ним свободно, Перудж оглянулся на спускающуюся клеть. Вынырнув из таинственного мрака под потолком, она мягко и бесшумно двигалась по направлению к одной из камер в углу. В клети стояла женщина в белом рабочем халате. Кожа ее была неестественно бледной, а черные волосы собраны на шее в «хвостик». Воздух, создаваемый спуском клети, заставлял полы ее халата трепетать, и было очевидно, что под этой одеждой у нее ничего нет.
Крафт подтолкнул Перуджа сзади, поторапливая гостя. Нехотя Перудж ускорил шаг. В этой женщине с белоснежной кожей был какой-то магнетизм, нечто притягательное, и он никак не мог отвести от нее взгляд. Перудж сделал над собой усилие и устремился вслед за Хеллстромом, но перед его глазами все еще мелькало лицо этой женщины под шапкой черных волос и несколько полноватые руки.
Хеллстром остановился около двери, ведущей в некое строение с плоской крышей, возведенное внутри амбара. Задняя стена поднималась под потолок, разделяя пространство амбара надвое. Интересно, что находится за этой стеной? Задав себе этот вопрос, Перудж двинулся вслед за Хеллстромом внутрь, в слабо освещенную комнату со стеклянными перегородками до потолка. За одной из них располагалась еще одна студия, поменьше, где в голубоватом свете свободно летали бледные насекомые с крупными крыльями, по виду – мотыльки. За другой перегородкой, в затемненной комнате, работали мужчины и женщины; перед ними стояла панель с электронными приборами, и на экранах этих приборов что-то шевелилось – маленькое, размером с лилипута. Комната напомнила Перуджу контрольную рубку телестанции.