Термитник Хеллстрома
В третьем часу ночи Кловис смотрела, как Эдди меряет шагами маленькую комнатку ее квартиры. Телефонный звонок разбудил их. На звонок ответил Эдди. Он пришел к Кловис, не таясь. Агентство не возражало против подобных связей. Они даже приветствовались, если только не становились слишком тесными. Никаких последствий и взаимных обязательств – лишь физическое удовольствие, подобное удовлетворению от спортивных упражнений.
Все, что сказал Эдди, повесив трубку, было:
– Это ДТ, – сообщил Эдди. – Мерривейл велел ему позвонить. Они потеряли связь с Карлосом и Тимиеной.
– Боже!
Кловис выскользнула из постели и надела халат. Эдди прошел в гостиную.
– Мне следовало самой ответить на звонок, – сказала она, надеясь вывести Эдди из глубокой задумчивости.
– Зачем? ДТ искал меня.
– Здесь?
– Да.
– А как он узнал, что ты тут?
– Позвонил ко мне, и там, естественно, никто не ответил.
– Эдди! Мне это не нравится.
– Мне тоже!
– Что еще сказал ДТ?
Эдди остановился перед Кловис, глядя на ее ноги.
– Нам опять придется поиграть в брата с сестрой. Ник Миэрли будет нашим папашей, и все мы поедем на каникулы в штат Орегон.
Из дневника Нилса Хеллстрома
По виду Фэнси можно понять, что она несчастна. Жизнь в Термитнике удручает ее. Неужели Фэнси готова к жизни во Внешнем мире? Такое иногда бывает, и каждый случай является предметом нашего беспокойства. Боюсь, что Фэнси снова попытается сбежать. Если это произойдет, придется ей ампутировать нижние конечности. Нам это выгоднее, чем отправлять ее в чаны для переработки. Ее первенец, Сальдо – воплощение наших надежд, и мы не имеем права терять столь мощный производительный потенциал. Плохо еще и то, что Фэнси хороша в работе с насекомыми. Придется пристально следить за ней, пока мы не закончим фильм, над которым трудимся. В общем, пока все не наладится, я не стану посылать ее с поручениями во Внешний мир. Наверное, следует внушить ей большую ответственность за то, что мы делаем. Я могу передать Фэнси свое ви́дение нашего нового фильма, и это поможет ей справиться с нестабильностью. Этот фильм так для нас важен! Мы считаем его настоящим прорывом на новый уровень. Будут и новые фильмы, и эти ленты помогут миру подготовиться к тому, что мы скажем по поводу выживания человечества. Я знаю, что Фэнси разделяет эту революционную точку зрения. Верит в то, что насекомые переживут нас. Даже праматерь Трова боялась этого, но я вынужден был идти дальше и развивать эту мысль. Выход в том, что мы должны как можно больше походить на тех, чьей модели существования следуем.
– Это вас шокирует? – спросил Хеллстром.
Светловолосый человек обычного телосложения, по виду не более тридцати четырех лет – ровно столько, сколько, как помнил Дипо, давало ему Агентство. Было в нем ощущение собственного достоинства, высокой цели, которое проявляло себя всякий раз, когда Хеллстром останавливал взгляд своих голубых глаз на чем-либо или ком-либо, кто его интересовал. И еще было чувство, что в нем гораздо больше энергии, чем он демонстрировал.
Хеллстром стоял в помещении лаборатории перед пленником, которого привязали к пластиковому стулу. В лаборатории царили полированный металл и сияющие белые поверхности, стекло и циферблаты приборов, освещаемые молочным светом, который струился от ламп, укрытых в нише потолка по всему его периметру.
Здесь же Дипо и очнулся. Он не знал, сколько времени провел без сознания, но голова его была по-прежнему как в тумане. Хеллстром стоял перед ним, а рядом, охраняя пленника, находились две обнаженные молодые женщины. Дипо понимал, что обращает слишком большое внимание на эту очередную пару амазонок, но не мог с собой ничего поделать.
– Вижу, это вас шокирует, – повторил Хеллстром.
– Еще бы, – пробурчал Дипо. – Не очень-то я привык видеть вокруг себя так много голой женской плоти.
– Женская плоть, – усмехнулся Хеллстром и прищелкнул языком.
– А они не будут возражать, что мы так о них говорим? – спросил Дипо.
– Они нас не понимают. Да если бы они и понимали слова, то смысл, который вы в них вкладываете, был бы им неясен. Это смыслы, типичные для Внешнего мира, они необычны для нас, и я хорошо вижу разницу.
Дипо осторожно потянул за путы, которыми был притянут к стулу. Боль до сих пор пульсировала в висках. Болели и глаза. Дипо не мог представить, сколько времени прошло с тех пор, когда в лесу его окружили эти полуобнаженные амазонки. Он вспомнил, что пытался заговорить с троицей, которую из темноты высветил его фонарик, но тут же, ошеломленный, замолчал, поняв, что точно такими же фигурами заполнен весь лес. Но какие-то сумбурные мысли переполнили его голову, мешая сосредоточиться. Голова была – словно ватой набита. Он вспомнил, что стал выдавать нечто совершенно глупое и неуместное:
– Так вот где я оставил свой велосипед!
Господи! Он стоял, держась за этот велосипед, а вокруг кружили эти жуткие водолазные маски! Глаз за масками не было видно, и Дипо не знал, что намереваются делать существа, которые прячут под ними свои лица. Раздвоенные жезлы, качавшиеся около его лица, могли означать лишь одно – угрозу. Он понятия не имел, что это за штуковины, но оружие – всегда оружие. Жезлы заканчивались рукоятками, и амазонки держались за них твердо и уверенно. Раздвоенные кончики издавали гул, и Дипо подумал: а что будет, если он попробует прорвать окружение? И в этот момент какая-то ночная птица спикировала на рой насекомых, привлеченных светом его фонаря. Как только птица поравнялась с Дипо, ближайшая из стоявших к нему амазонок взмахнула жезлом. Раздалось шипение – тот самый звук, который он услышал в поле. Птица камнем рухнула на землю. Женщина наклонилась к ней и, подняв, сунула в мешок, висевший на плече. Дипо осмотрелся и заметил, что мешки, уже наполненные чем-то, носили на плечах многие из окруживших его амазонок.
– Я надеюсь, – начал он, – что не нарушил ничьих частных владений. Мне сказали, что здесь отличное место для любителя птиц. Это мое хобби – наблюдать за птицами.
Дипо понимал, насколько глупо звучат его слова.
Что это за жезлы? Птица даже не трепыхнулась. Раз – и готово! Похоже на шокер, только мощнее. Мерривейл ничего об этом не говорил. Неужели это и есть Проект-40? Но почему эти амазонки молчат? Так, словно не слышат его или не понимают. Или они говорят на каком-то другом языке?
– Послушайте, – продолжил он. – Меня зовут…
И это было все, что он помнил. Слева раздалось резкое шипение, и Дипо вдруг почувствовал, что его голова буквально взрывается. Да, это он тоже помнил – взрыв боли внутри черепной коробки. Голова болит и сейчас, когда он смотрит на Хеллстрома. Это жезлы – сомнений нет. Две молодые женщины, стоящие теперь около его стула, держат в руках такие же штуковины, хотя водолазных масок на них нет.
Придется выкручиваться, подумал Дипо.
– Почему меня привязали? – спросил он у Хеллстрома.
– Не тратьте нашего времени, изображая простака, – усмехнулся тот. – Мы будем держать вас связанным, пока не решим, как вами распорядиться.
Горло Дипо пересохло, сердце забилось.
– Довольно гнусное словцо, распорядиться, – заметил он. – Оно мне не нравится.
Хеллстром вздохнул. Да, слово неудачное. Он устал. Ночь была долгой, и она еще не закончилась. Черт бы побрал этих пришельцев из Внешнего мира. Что им в конце концов нужно?
– Примите мои извинения, – произнес Хеллстром. – Я не хотел бы причинить вам вред или какое-либо неудобство. Вы не первый человек, которого мы ловим в подобных обстоятельствах.
Дипо испытал ощущение deja vu – словно из его памяти всплывает нечто полузабытое, но произошедшее не с ним, а с кем-то, кого он хорошо знал. Портер? Он не был слишком близок с Портером, однако…
– А теми, другими, вы тоже распорядились? – спросил Дипо.
Хеллстром проигнорировал вопрос.
– Судя по вашим документам, вы являетесь коммивояжером компании, производящей фейерверки, – сказал он. – Один из ваших предшественников, также вторгшихся на нашу территорию, работал на эту компанию. Данное совпадение вам не кажется странным?