Последний натиск на восток ч. 2 (СИ)
— Давай я тебя с графом Сихарием познакомлю? — обнял его франк, который почувствовал перемену в настроении хозяина. — Он самый ближний к королю человек. Он тебе все и расскажет.
— Да как я с ним познакомлюсь-то? — раскрыл рот Моимир. — Мне отсюда ходу нет. Жупан я.
— Мы в Баварию с посольством едем, — пояснил франк. — А его милость через неделю нас догонит. Мы у тебя погостим немного? Подождем его.
* * *Власти, значит, захотели, — думал Самослав, глядя в одну точку. — Вот ведь люди! И, казалось бы, ну чего тебе не хватает? Ан нет, не хватает власти, которую все больше и больше раздавали короли франков щедрой рукой. У них просто не было выбора, они слабели, пытаясь править как старинные германские вожди. И если в ТОЙ реальности Дагоберт еще держал многие рычаги в своих руках, то уже его дети стали первыми «ленивыми королями», не имея и тени власти. Поздние Меровинги почти никогда не переступали тридцатилетний рубеж, умирая молодыми. Родовая знать грызлась за власть вокруг них, отрывая от королевского домена один кусок земли за другим. И делали они это до тех пор, пока у царственного рода не остался лишь один городишко Лан с окрестностями. А потом Каролинги наступили на те же грабли, а потом Капетинги. Столетие за столетием короли франков раздавали свои земли служилой знати, делая ее знатью родовой. Правящая семья разорялась или порождала хитроумных подлецов и интриганов вроде Филиппа II Августа, Филиппа IV Красивого и Людовика XI, удостоенного лицемерного прозвища Благоразумный. Это они, отъявленные негодяи и клятвопреступники сохранили и возвысили свою страну, а вовсе на ясноглазые короли — рыцари вроде Людовика Святого или Жана Доброго, которые просрали все, что только могли, скрупулезно следуя своим высоким моральным принципам.
А ведь это только первый звонок, — с тоской думал Самослав. — Ведь еще не раз станет вопрос о собственности, самый главный на ближайшие сотни лет. Если врастут жупаны корнями в свои земли, их оттуда не выкорчевать ни за что. Через два-три поколения превратятся жупаны в герцогов и графов, и тогда пиши пропало. Как же поступить? Взять пример с ромеев? Смешно! Непонятно, как это государство — недоразумение вообще протянуло столько времени, совершив все ошибки, какие только были возможны. Сотни лет Византия не могла наладить нормальный механизм передачи императорской власти, регулярно погружаясь в пучину военных мятежей. А когда более или менее наладила, было уже поздно… На подъеме ислам, но он тоже проиграет через тысячу лет англосаксам, которые изящно обошли в своих религиозных постулатах запрет на ссудный процент.
Скопировать Рим? Невозможно! Иной менталитет, иной климат, иной уклад жизни, иная религия. Народ воин, который пол тысячелетия отъедал по куску земли у своих соседей, закаляясь в непрерывных походах. Империя на пике своего существования почти вплотную подошла к построению раннего капитализма, но не выдержала похолодания и небольшой разборки на севере Китая. Маленькой такой разборки, которая привела к тому, что Великая Степь двинулась на запад, после чего толпа варваров снесла пограничный Лимес(2).
Запустить феодализм, строго по Марксу? Это возможно, но зачем он нужен? Классический французский феодализм, описанный бородатым философом, родился в противостоянии с аварами. Каролингам нужна была тяжелая конница, которая могла соперничать с всадниками степи, и они ее получили, раздав будущим рыцарям землю с крестьянами. Авар разбили в пух и прах, но уже было поздно. Бароны окопались в своих уделах, и стали головной болью для королей на ближайшие сотни лет.
Думать! Нужно думать! Видимо, делать придется что-то свое, пригодное для той ситуации, и для тех людей, что есть у него сейчас. И пусть это свое не будет напоминать ничего из того, что уже было в ТОЙ жизни. Какой-нибудь бородатый философ через тысячу лет найдет красивое обоснование для любой глупости и подлости. Нужно менять здешнюю жизнь, иначе молодое словенское княжество просто сомнут. Люди здесь быстро учатся, на ходу перенимая те новшества, что идут из новгородского княжества. Посмотри, какую многоэтажную операцию разработали. Ведь очень, очень приличный уровень!
— Тащите сюда этого волхва! — сказал князь, не заметив, что тот уже стоит перед ним на коленях, уткнув глаза в дощатый пол. Псы государевы знали свое дело, и притащили самого важного из тех, кто затеял измену. — А, ты уже здесь? Рассказывай все с самого начала.
* * *Чуть больше года назад. Осень 629 года. Бордо. Герцогство Васкония. Королевство Аквитания.
Эта королевская вилла была одной из многих, где короли франков останавливались, когда объезжали свои владения. Васконское герцогство создали четверть века назад, чтобы защищать южные рубежи королевства от набегов полудиких басков, предков гасконцев. Короли франков частенько устраивали походы на юг, загоняя горцев на вершины скал, но победить это злое племя так и не смогли, и набеги продолжались с завидной регулярностью. Зависть нищих горцев к богатой жизни на плодородных равнинах Аквитании была неистребима. Правил в этих местах пятнадцатилетний король Хариберт, и у него недавно родился сын. Именно к нему, своему племяннику, и ехал король франков. Дагоберт был приглашен на крестины. Ну, а пока он не доехал до Тулузы, где ждал его брат, почему бы не послушать о местных делах. Особенно, когда они так забавны…
—… А еще самозванца схватили, ваше величество, — пророкотал герцог Арнеберт, могучий детина, который был родом из парижских франков. — Иисусом Христом притворялся.
— Кем??? — раскрыл рот Дагоберт, а Нантильда, которая сидела тут же с вышивкой в руках, расхохоталась в голос.
— Иисусом Христом, — непонимающе смотрел на короля Арнеберт. — Тут каждые пару лет новый Иисус появляется. Этот, я вам скажу, из всех самый лучший.
— Да ты что такое несешь? — начал наливаться злостью Дагоберт.- Ты понимаешь, о ком говоришь? Как это самый лучший?
— А так, — пояснил герцог. — Он чудеса являет, не то, что прошлые проходимцы. Те просто в город приходили и говорили: Я Иисус Христос, божий сын. Дайте пожрать.
Нантильда хохотала до слез, звонким колокольчиком своего голоса приведя короля в благодушное настроение. У нее от смеха даже шитье из рук выпало.
— Тут, на юге, такое часто бывает, ваше величество, — словно извиняясь, сказал герцог. — Гнусный народ живет, проходимец на проходимце. Хотя этот не местный оказался, вроде как из тюрингов, где-то на границе с вендами раньше жил. Пришел он сюда с купеческим обозом, и понял, что на нашей тупоумной деревенщине можно неплохо заработать. Тут народ темный, в кого только не верят, ваше величество. В деревнях ведь по сей день языческие капища стоят(3). Вот когда дед мой в Бургундии герцогом был, там при короле Гунтрамне еще лучше Иисус Христос был. Параличных на ноги ставил, золотуху лечил, баб с бесплодным чревом исцелял. И ведь рожали потом! Сотни людей те чудеса видели. Жил он себе не тужил, пожертвования ему возами везли, а он, дурак, возьми и начни их бедным раздавать. Хоть бы что-нибудь себе оставил. А потом он как-то ляпнул прилюдно: «Hе копите себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина разъедают, и воры вламываются и уносят; но копите себе сокровища на небесах, где ни моль, ни ржавчина не разъедают, и где воры не вламываются и не уносят; ибо где сокровище твое, там будет и сердце твое». Тут-то и поняли все, что чудеса его от самого нечистого, а сам он распоследний самозванец. Такого ведь даже сама святая Радегунда себе не позволяла. Святые отцы сильно на него за это разгневались. Ишь, сказали, негодяй какой, удумал словами из Священного Писания народ смущать.
— И что с ним за это сделали? — всхлипывая от смеха, спросила Нантильда.
— Епископ Аврелий Арелатский слуг за ним послал, — пояснил герцог. — С его благословения они того проходимца и зарезали(4).
— А этот тоже все бедным раздает? — спросила Нантильда.
— Что вы, королева! — отмахнулся герцог. — Этот жадный, как лионский меняла. Но тоже хорош, ничего не хочу сказать.