Ночники
Настя вдруг бросилась ему на грудь. Её спина сотрясалась от какого-то гулкого чувства, которое Егор сначала принял за рыдания. Но слёз не было. Он бы почувствовал. Позвоночник изгибался дугой, и на небе Егор наблюдал Юпитер, в орбите которого, пронзая своим холодным телом гулкую тишину, сейчас плывёт комета.
- Если ты говоришь правду...- сказала она, крупно вздрагивая. Волосы казались жёсткими на ощупь - почти как конская грива. - Если ты не слышал этих слухов, не видел свечения, исходящего от моего тела... Если ты не сомневался в том, что я всё ещё жива... тогда - как ты меня нашёл?
- Для меня ты всё ещё сияешь, - ответил он. - И всегда будешь сиять.
- И ни секунды не сомневался?..
- Ни секунды.
Хотелось ещё что-то сказать, но все слова на всех языках мира как будто перестали существовать. В конце концов у них ещё будет целая ночь, чтобы наговориться. Целая вечность, чтобы узнать друг друга получше - заново, как в первый раз.
Конец
Она из тех, кто любит вещи, но терпеть не может людей
Стихи - Софья Сыромятникова.
Привычно крякнув, Варя отворила большую деревянную дверь.
- Йо, - сказала она, и Гецель кивнул, не оборачиваясь. Он сидел спиной к дверям, на корточках, смахивая пыль с медного подноса, где сгрудились изящные фарфоровые чашки. Каждую из этих чашек он поднимет и посмотрит на свет, скудный свет, пробивающийся сквозь занавешенное бордовой шторой оконце, каждую протрёт шерстяным лоскутом. У одной отколот край, и Михаил Иванович привычно нахмурится.
Этот ритуал будет продолжаться до тех пор, пока чайный набор не уйдёт "с молотка" какой-нибудь милой старушке, сражённой васильками на лакированных фарфоровых боках. Тогда объектом пристального внимания старого Гецеля будет служить что-то другое. Зеркало с едва заметной трещиной, но весьма необычной формы. Набор фигурок из дутого стекла...
Варя прошла в каморку за прилавком.
- Мы открываемся, - каркнул ей вслед Гецель. - Зажги вывеску.
Здесь один-единственный стол, заваленный хламом, рамка с комплектом увеличительных стёкол, каталоги с белыми обложками, несколько книг, в том числе огромный, пыльный и уродливый том по истории современной музеологии, настольная книга любого торговца антиквариатом. У дальней стенки - термопот и узкая лежанка с похожей на бетонный блок подушкой. Комфортно в каморке мог находиться только один человек, и сейчас, когда старый хозяин сам хочет постоять за прилавком и приветствовать постоянных клиентов, она целиком и полностью принадлежала Варе.
Девушка повесила сумку на спинку стула, щёлкнула автоматическим выключателем, вышла наружу, чтобы повесить на дверь (которая сама по себе имела антикварную ценность) таблички "ОТКРЫТО. Добро пожаловать!" и "Тянуть НА СЕБЯ и тянуть СИЛЬНО!". Выкурила сигарету - третью за утро - разглядывая себя в витрине булочной напротив. Маленькая девчушка с подвижными, почти крысиными чертами лица, с забранными в тугой узел чёрными волосами и почти всегда недоумённо вздёрнутыми бровями. Слегка сутулится. Варя не пыталась с этим бороться. Она думала: "Что скрывает твой образ, о луковый паж? Ты смиренно ждёшь часа, когда подрастёшь..."
Да, именно.
В десять двадцать пять пожаловал первый покупатель. Варя расставляла по году издания книги на полке у окна, поэтому заметила его издалека. Хозяин заставляет плясать её у книжного шкафа раз в три дня. В прошлый раз потемневшие от времени кирпичи нужно было выстроить по алфавиту, причём "Баиф должен идти прежде этого сухаря Бабича".
Словно учуяв старого клиента, Гецель спросил:
- Ты подготовила часы с огородником? С минуты на минуту должен пожаловать Моше. Он звонил вчера.
- Конечно, дедуля. Сейчас принесу.
- Я тебе не дедушка! Ей-богу, за такие шуточки мне придётся тебя когда-нибудь уволить! Сколько раз повторять, что...
Но Варя уже скрылась в каморке, где со вздохом взялась за часы.
- Сам ты огородник, - бурчала она. - Совсем, что ли ослеп? Ребёнок сбегает из дома.
Это массивные настольные часы производства Эрнест Магнин, французской часовой мануфактуры, из дерева и бронзы. Циферблат круглый, с обычной 12-ти часовой индикацией и крошечной секундной стрелкой. Часы венчала фигурка ребёнка в смешных широких шортах на подтяжках, который, поставив на циферблат одну ногу, вглядывался в даль. На его голове была шляпа, а в руке - посох, который дедуля Гецель, не разобравшись, обозвал лопатой.
Прежде чем запаковать часы в хрустящую бумагу (старый Моше всё равно разорвёт её под хмурым взглядом хозяина и внимательно осмотрит покупку), она достала из нижнего ящика стола баночку с исчезающей краской, а из пенала - кисть. Набрала в стакан воды из термопота. Включила в сеть рефлектор Минина, в простонародье "синюю лампу". Полился тёплый свет, который Варя направила в потолок, положив лампу на стол. Она ещё понадобится.
Обмакнув кисть в краску, она развернула часы и над латунной табличкой с данными завода-изготовителя вывела две строчки про лукового пажа. Полный стих был достаточно длинным, он бы здесь не уместился. Но хватит и пары строк, осколка её, Вариного, сердца, промокшего котёнка, который найдёт свой дом среди чужих вещей.