Муж в наказание-2. Свобода любой ценой (СИ)

В панике я хватаюсь за волосы. Приложи я больше усилий, то выдерну их с корнями.
Эмир же не разделяет моей встревоженности. С непоколебимой уверенностью он смотрит на меня исподлобья.
— Ты забыла? Я ведь бывший наёмник. Анатомию человека я знаю вдоль и поперек. В этом месте нет никаких органов, только плоть. А кровотечение открылось, потому что организм постоянно находится в стрессе.
— Даже сейчас?
Он указательным пальцем поднимает мою голову за подбородок и чмокает меня в кончик носа.
— Сейчас особенно, — отвечает, понижая вибрирующий голос. — Для заживления организму нужен здоровый сон и любимая женщина рядом!
Ему ещё хватает наглости шутить.
Или, может быть, это и не шутка вовсе.
— Значит, сейчас заштопаю тебя, как получится, и отправлю в койку исцеляться на денёк-другой! — заливаюсь я краской совсем как маленькая.
— Жду не дождусь, — говорит он, подавляя зевоту. — Вот только такие огнестрельные ранения не зашивают, дорогая моя. Это тебе на будущее.
Вздрагиваю от постановки фразы. Столбенею с хирургической нитью в руках и тут же отбрасываю её в сторону за ненадобностью.
— Что значит "на будущее"? — обомлев, проговариваю почти неслышно.
Эмир спрыгивает на пол и заключает меня в крепкие объятия, вынудив натянуться струной.
— Шутник из меня никудышный, ровно так же как и муж, — досадливо он хмыкает. — Но я исправлюсь. Верь мне.
— И что же нам тогда делать с твоей раной?
— Пластыря и обезболивающего вполне хватит. Заживёт, как на собаке.
В этот момент взгляд мой застревает на круглом шраме в области его ключицы. Я много раз обращала на него внимание, но допросить Эмира о его происхождении всегда побаивалась. А сейчас до меня наконец дошло, каким образом он достался Эмиру. Это тоже пулевое ранение.
Эмир смотрит на меня напряжённо, затем на свой заживший шрам и мрачнеет как туча, понимая, в каком направлении движутся сейчас мои мысли.
— Марк уснул, — холодно бросает Эмир. Он подхватывает с пола люльку, выходит с ней из ванной, но быстро возвращается. — Иди к нему. Дальше я сам разберусь.
Наше будущее так или иначе будет под угрозой. Не будет в нём Рифата, зато в нём может быть тень прошлого, идущая за Эмиром с того самого момента, как он принял решение стать убийцей.
Прошлое ведь не переписать. Человеческую сущность вряд ли можно исправить.
Сможем ли мы быть счастливы или счастье закончится ровно в тот момент, когда Эмир явится домой с очередным огнестрельным ранением.
Домой... А будет ли у нас дом вообще?
Мысли настолько поглотили меня и унесли в выдуманную реальность, что я не сразу обращаю внимание на то, что Эмир уже в комнате. Свернувшись калачиком на кровати, я мельком пробегаюсь сначала по его уставшему лицу, тёмным кругам под глазами и нездоровой бледности. Замечаю на теле наклеенный пластырь, скрывающий рану, и снова возвращаю взгляд на мирно спящего сынишку. Устраиваюсь рядом с ним, кладу тяжелую голову на подушку. Проходит довольно долгое время, прежде чем кровать прогибается под весом Эмира. Наверное, он находился перед выбором: стоит ли ему остаться с нами или всё же вернуться в свою каюту. На этой чаше весов мы с Марком всё же перевесили, потому что Эмир ложится набок по другую сторону от сына. Он подпирает голову ладонью, направив свои глаза-лазеры в упор на меня, аж снова в жар бросает оттого, как он прожигает меня ими, но это уже не тот огонь, каким он мог бы спалить мой разум дотла.
Это огонь, рождённый трепетом, заботой и любовью. Достаточно ли всего этого для нормальной и спокойной жизни, о которой совсем недавно он говорил мне?
— Как часто ты убивал? — тишину разрезает мой скрипучий голос.
— Не часто, — быстро отвечает он, как если бы ждал этого вопроса от меня.
— Сколько раз, — требовательно я цежу.
— Никогда не считал.
— Так посчитай!
— Зачем тебе эта информация? — Эмир начинает потихоньку вскипать, я молчу, поджимаю дрожащие губы, уставившись на него осуждающе. Пауза затягивается. Он понимает, что ему уже не выйти сухим из воды. — Неделю назад я убил троих. Троих человек, Диана. Но если бы я этого не сделал, то и меня бы в живых не было.
 
— Не скажешь прямо сколько их было?
— Нет. Тебе это не нужно знать, — категорично отвечает, мотнув головой. — Могу лишь сказать, что на заданиях моя личность всегда была засекречена. Если ты переживаешь о будущем, то моя прошлая работа никоим образом не отразится на нашей дальнейшей жизни.
— Почему ты так в этом уверен? Рифат ведь знает кем ты был, значит, могут узнать и другие. На тебя может начаться охота, а если она начнётся на тебя, то и на нас тоже.
— Пойми, как бы Рифат ни желал моей смерти, на такое он ни за что не пойдёт. У него имеется веская причина держать по этому поводу рот на замке.
— С чего бы ему бояться тебя? 
— Не меня.
— Тогда кого же?
— Феррата. Его отца. Всё, что у Рифата есть: деньги, власть, честное имя, как многие думают — всё это получено благодаря его отцу. У Рифата нет ничего, кроме сидевшей внутри него ненависти.
Это уж точно. Сила Рифата в ненависти. А в чём сила Эмира я так и не поняла до сих пор...
— А Феррат каким образом относится к тебе? — спрашиваю я, покопавшись в голове некоторое время, но так и не найдя между ними связь.
Эмир твёрд. В нём нет больше страха. Он убежден в своих словах: 
— Мне достаточно одного только звонка и у Феррата на столе окажется неопровержимое доказательство того, что его собственный сын хотел избавиться от папаши, прикарманив себе все его денежки, вместе с недвижимостью и прочей ерундой. Феррат с самого рождения во всём контролирует Рифата. Пока тот жив, Рифат всегда будет находиться в тени своего отца. Сейчас такое развитие дел его полностью устраивает, ведь он обеспечивает Рифату защиту своим громким именем. Но ты только представь, что будет, если Феррат узнает о том, что четыре года назад родной сын "заказал" его убийство? Феррат самолично снесёт Рифату голову с плеч. И глазом не моргнув.
Представляю эту сцену и сознание тотчас озаряется яркой вспышкой надежды.  
— Так позвони этому человеку, — обращаю на Эмира молящий взгляд. — Пускай Чалыки сами истребят друг друга, а нас оставят уже в покое.
Эмир ближе придвигается. Он дотрагивается до моего лица, гладит успокаивающе большим пальцем и вполголоса произносит:
— Ангел мой, в этом больше нет необходимости. Всё осталось позади. Но если появится хотя бы малейший намёк на то, что Рифат не успокоился, я предупрежу Гарнера и сделаю, как ты сказала. Обещаю.
— Хорошо, — выдыхаю беззвучно, безоговорочно веря ему, но уже следующая возникшая мысль вновь наводит меня на сомнения. Я мечусь из крайности в крайность. — Я вот только одного понять не могу. Это кем нужно быть, чтобы на добровольных началах лишать жизни других людей? Как только у тебя рука поднималась?
Мускулы Эмира напрягаются, лицо каменной маской становится. Он откидывает голову на подушку и долгое время просто смотрит в потолок. Не надеясь больше ничего услышать от него, я выключаю ночник, стоявший на прикроватной тумбе, и тоже принимаюсь изучать потолок, освещённый лунным светом. Словно на нём можно найти все ответы, если долго всматриваться в одну точку.
— В первую очередь, наверное, нужно стать конченным трусом, — вымученно проговаривает он наконец-то. — Нужно стать человеком, полностью разочаровавшимся в себе и в своей жизни, боявшемуся столкнуться лицом к лицу со своим прежним "я". С каждым новым заданием я становился всё более и более хладнокровным. Это был азарт, это стало моим отвлечением. В какой-то момент я понял, что теряю человечность даже в простом общении с людьми. Постепенно я становился зависимым от убийств. Я ждал нового задания, как дети ждут подарков на Рождество. Так я и стал тем призраком, о котором говорил. Так я пришёл к выводу, что нужно что-то менять, если я не хочу убить в себе оставшуюся человечность. Я предложил Гарнеру перейти на другую сторону: не убивать людей, а защищать их.