Поющая для Зверя (СИ)
Рвет, колотит всего изнутри и удержать не может. Член напрягается просто от того, что смотрит на нее спящую. Просто потому, что бл*** ее губы приоткрыты, а ресницы дрожат. Этот запах ее тела сводит с ума. Как наркомана, как гребаного помешанного. Не может устоять против серебра волос, переливающихся на подушке. И понимает, что дело совсем не в том, что как Зох говорит, он падок на каких-то там блондинок. Ему срать на всех. Кроме нее. Его собственную постель сейчас греет невеста, и все в ней — похожее, смежное этой расе, но ему насрать на Азалию. Плевать, что ждет его, напялив, как обычно, какой-то красный пеньюар. Он хочет просто быть здесь, подле Аиши. Просто привалится к стене спиной и караулить ее сон. Как верному псу, как зверю, помешавшегося на той, что когда-то его приручила, а потом растоптала в прах.
И рвет на себе волосы, потому что знает, что не может с ней быть. Знает, что давно забыла и послала ко всем чертям, выбрав какого-то местного принца, а не его… Безродного, без титула, у которого из умений только убивать и подчинять.
Всегда знал, что слишком хороша для него. Слишком чиста, и мысли все где-то в другом мире… С музыкой, искусством… А он нихера не понимал в этом никогда. И когда она ему объясняла сидел тихо, просто глядя, как она улыбается зачарованно и глаза горят. Она была прекраснее любого произведения. И если любить ее — значило быть ценителем искусства, то он, мать твою, был им.
Аиша… Само ее имя звучит как музыка. Похоронный марш его смерти.
И он вытягивает руку, просто, чтобы убрать локон с ее лица. Подтягивается ближе, не смея касаться, видя, как трясутся пальцы в этой полутьме. И он горит весь, как в лихорадке. Желание лечь позади нее и прижать к своему раскаленному желанием телу становится таким невыносимым, что он подчиняется ему.
Стягивает с себя камзол, чтобы чувствовать ее ярче, и приобнимает за талию, подтягивая расслабленное тело к врывающемуся паху.
Тесно. Очень тесно на это одноместной кровати рядом с ней. А простыни уже взмокли от общего жара их тел. Она тоже горит… И он почти не соображает, что делает, когда дрожащими пальцами отодвигает тонкую ткань ночнушки и жадными губами впивается в ее плечо.
Аиша выдыхает так рвано, что у него по телу судорога проходит. Звереет, ощущая, как яйца сводит от этой болезненной тяги к ней.
Хрипит, сдерживая себя из последних сил, собираясь для того, чтобы вскочить одним рывком и нестись прочь из этой комнаты.
И вздрагивает всем телом, чувствуя, что она вдруг коснулась пальцами его груди. Несмело, очень медленно. Поднимает голову, и сердце в горле стучать начинает, когда сталкивается с ее испуганным взглядом.
— Ты не спишь… — бормочет какой-то бред, сам себя презирая. — Прости меня… Я обещал тебе, что никто не тронет… Я просто… Бл***… Идиот…
И перекидывает ногу на пол, чтобы уйти, как вдруг чувствует, как ткань на рубашке натягивается. Смотрит хмуро, не понимая, что за черт, и вдруг видит ее белые пальцы, сильно сжавшие ворот.
Пульс тут же подскакивает до нереальных величин, а в ушах кровь стучать начинает.
— Ты… — хрипит пересохшими губами. В глотку как будто песка натолкали. — Ты… Хочешь?..
И она приоткрывает губы, испуганно вдыхая, но продолжая держать его. Их сердца бьются вместе, разрывая тишину и пугая разразившейся бурей.
И очень медленно, словно сама боясь, того, что делает, Аиша друг кивает, дрожа вся как лист.
И ему просто башню сносит. Бросается на нее, как одержимый добычей зверь, впиваясь ртом в губы до боли. Сжимает волосы, скользящие сквозь пальцы, и из глаз искры сыплются, когда чувствует, как Аиша стонет и приоткрывает рот, подчиняясь его звериному желанию.
А его уже объяла агония. Он ничего не видит кроме ее подёрнутых туманом желания глаз и неуверенных пальцев, гладящих его шею.
Эмир начинает рвать на себе одежду, попутно задирая подол ее ночнушки. Видит, как в темноте контрастирует его смуглая кожа на ее идеально белой и распаляется еще больше. Хочет ее как ненормальный, как безумец.
Она запрокидывает голову, заходясь в немом крике, когда он сквозь тонкую ткань сорочки начинает целовать ее грудь, чуть прикусывая затвердевшие соски.
Не может. Не может сдержать себя, но боится причинить ей боль своей грубостью.
Опускает пальцы ниже, проводя ими по упругому впалому животу, ниже к пупку… И Аиша вновь распахивает глаза, словно пугаясь.
Он злиться начинает. Зачем играть из невинность, если точно знает, что она была под кем-то. И одна эта мысль вновь будит зверя.
— Б****… - рычит, прислоняясь лбом к ее лбу, когда пальцы ложатся на горячее, влажное лоно. Она готова для него. Так быстро… Как будто и правда хочет так же сильно, как и он ее.
И Эмир больше не может сдерживать себя. Грубо раздвигает ей ноги, ложась между, и наваливается на нее всем телом, слыша, как она тихо стонет на ухо.
Трясущимися пальцами дергает застежку брюк, понимая, что больше ни секунды не выдержит этого болезненного желания. Упирается головкой члена во влажную плоть и делает мощный толчок, заполняя ее собой. Волна оргазма накрывает его практически сразу, и он еле сдерживает себя, делая еще один толчок, проникая много глубже, и только тогда приходит в себя. Марево ярости и желания становится просто невыносимым, когда она так туго обхватывает его собой.
Аиша под ним брыкается, пытаясь отодвинуться, вырваться, но он только рычит, крепко впиваясь пальцами в ее белые бедра, удерживая под собой:
— Потерпи… Потерпи, моя девочка…
Делает еще один толчок в ней, и Аиша инстинктивно сжимает бедрами его талию до дрожащих коленей. И он просто с катушек слетает. Начинает долбиться в ней на полной скорости, заглядывая в испуганные зеленые глаза, в которых стоят слезы.
— Не могу остановиться… Не могу, Аиша… Что ты сделала со мной… Я с ума схожу от того, какая ты… От твоего запаха…
Не прекращает движения, начиная покрывать ее лицо лихорадочными поцелуями, и она вдруг поддается, обмякает. Несмотря на его грубость, почти жестокость, с которой он подминает ее хрупкое тело под себя. Приоткрывает свои губы, впуская его язык в себя, давая полностью подчинить.
И он терзает ее нежные губы своим жадным ртом, руки сжимают ее полную грудь, ходящую из стороны в сторону от его грубых движений, а член врывается в узкое горячее лоно. Такое влажное, что он кончить готов только он осознания, что она его хочет.
И он больше не может сдерживаться. Хватает за щиколотки, прижимая ее ноги к груди и вдавливает в матрас всей мощью своего тела, кончая внутрь нее мощным потоком. И сам охреневает от того, что может быть так. Что тело все содрогается конвульсией оргазма, в ушах шумит, а глаза не видят ничерта.
А потом лежит на ней, слыша, как рвано они оба дышат и поверить не может в то, что произошло. Все равно не может. Даже сейчас, когда ее сердце бьется ему в грудь, а тяжелое рваное дыхание на вдохе вбирает в себя запах ее голос.
— Аиша… — чуть отстраняется, заглядывая в глаза и начиная гладить во волосам трясущимися пальцами. — Я сделал тебе больно?.. Сделал, маленькая моя?..
И весь страхом наливается, что не подпустит больше к себе никогда, что оттолкнет и отскочит, смотря как на зверя.
И ее лицо, сначала хмурое, вдруг смягчается, и Эмир вновь дышать начинает.
— Как вышло?.. Я не думал… Как вышло, что я первый, Аиша?.. — спрашивает, но ответа и не требуется. Весь наливается какой-то звериной радостью, от того, что она — только его. Всегда была и всегда будет. Крепче сжимает ее тело, понимая, что в жизни не допустит, чтобы ее хоть один другой мужик коснулся. Всех порвет нахер, но такого не допустит.
Она — его безумие. Его тюрьма и его свобода. Только его.
Аиша хочет что-то сказать, открывает рот, но не может произнести ни звука. Зеленые глаза вновь наливаются печалью, и он чувствует, как его наизнанку выворачивает.
— Я выясню, слышишь, — рычит ей в губы, вновь поводя по ним языком, — я выясню, что произошло и накажу всех виновных. Землю их жрать заставлю. Каждая мразь, повинная в этом, ответит за содеянное. Ты слышишь меня, Аиша? Я вселенную переверну, но каждого из них вырежу.