Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)
Он очнулся от своих дум лишь тогда, когда конвоир приказал ему встать и зайти в дом. Его привели на террасу. Прямо против него стоял Дзержинский.
- Итак, - сказал Дзержинский мягко, - к вашему счастью, обыск ничего не дал. Это побуждает думать о вас лучше, чем прежде. Но, сами понимаете, чтобы окончательно покорить тому, в чем вы пас так горячо убеждали, нужно тщательное расследование. Ордер на арест пока остается в силе, и вам придется поехать с нами на Лубянку.
Тарелкин все так же равнодушно смотрел перед собой, по по мгновенно блеснувшим очкам, по едва дрогнувшим рыжеватым ресницам Дзержинский понял, что он взволнован и что это волнение таит в себе радость.
- Воля ваша, - безразлично промолвил Тарелкин. - Правда - привилегия сильного.
- Ирония? - нахмурился Дзоржипский. - Но вряд ли она поможет нам узнать истину.
- Я не боюсь запугиваний, - раздраженно сказал Тарелкин. - Это любимый рычаг Чека. Людям остается лишь открывать рты и ждать, когда их подсекут, как рыб.
- Можно подумать, что вы уже не раз бывали в Чека, - усмехнулся Дзержинский. - Но поговорить мы еще успеем. К сожалению, у меня сейчас нет времени.
Прошу вас поторопиться. Гарантировать вам освобождение сегодня же я пока что не могу. Поэтому позаботьтесь о том, чтобы дача ваша была в сохранности.
Тарелкин не заставил себя долго просить. С видимой неохотой он взял протянутую ему Локтевым связку ключей и, сопровождаемый им, пошел запирать двери.
Дзержинский ожидал возвращения Тарелкина во дворе.
- Все? - спросил он, когда Тарелкин появился на крыльце.
- Все. Наша трагедия в том, что мы играем комедию, - философски изрек Тарелкин.
Дзержинский не удостоил его ответом.
Он молча поднялся по ступенькам крыльца на террасу, толкнул дверь кладовки - та была заперта.
- Какая трогательная забота о кладовке, "богатству"
которой позавидовал бы сам Плюшкин, - заметил Дзержинский. - И в то же время вы беспечно оставляете открытой дверь на террасу?
- Спешка... - спокойно ответил Тарелкин. - Взвинченные нервы. Бессонная ночь...
- Откройте, - потребовал Дзержинский.
Тарелкип молча повиновался.
Чекисты вошли в кладовую.
- Снимите картину, - велел Дзержинский Локтеву.
Локтев с помощью Илюши снял с крюка тяжелую картину. Стена без нее сразу сделалась унылой и мрачной. Дзержинский подошел поближе.
- Ну-ка, отдерите обои, - сказал он.
Илюша дернул за край отклеившихся сыроватых обоев, и перед всемп, кто стоял в кладовой, вдруг обозначились едва приметные контуры проема, заложенного кирпичом.
- Теперь, кажется, все ясно, - сказал Дзержинский, и чекисты с полуслова поняли его. Илюша притащил ломик. Локтев ударил им в стену. Посыпалась штукатурка, красная кирпичная пыль.
Через пятнадцать минут все было кончено. Локтев и еще один чекист пролезли в образовавшееся отверстие.
Илюша подал Локтеву электрический фонарик. Они исчезли в черном проеме. Тарелкин недвижимо стоял в стороне.
Вскоре из проема показалась голова Локтева, потом рука. В руке он крепко сжимал новенькую, еще в заводской смазке гранату.
- Там целый арсенал, - тяжело дыша, доложил он. - Винтовки, патроны, гранаты... Замуровано все честь по чести!
- Я не имею к этому никакого отношения... - начал было Тарелкин, бледнея.
- Вы, господин Тарелкин, и ваши единомышленники возлагаете свои надежды на оружие, на удар в спину.
Но всегда будете неизменно биты! - гневно подытожил Дзержинский.
Чекисты образовали цепочку, и вскоре на террасе образовался оружейный склад. Вороненые стволы злобно отсвечивали на солнце.
- Моему изумлению нет предела, - твердил свое Тарелкин. - Я даже понятия об этом не имел...
Дзержинский отдал необходимые приказания о погрузке оружия и его отправке, об охране дачи, о конвоировании Тарелкппа.
- Теперь можно и на Лубянку, - сказал Дзержинский.
Но едва он произнес эти слова, как двое чекистов, находившихся в засаде возле дачи, втолкнули в комнату мужчину в измятом поношенном пиджаке.
- Товарищ Дзержинский, - доложил чекист,- - прямым ходом шел на дачу этот субъект. Видать, тропка знакомая.
Мужчина, услышав фамилию "Дзержинский", окаменел в неподдельном испуге. Тусклые, будто неживые, глаза его застыли, он с трудом перевел скользящий взгляд с Дзержинского на оружие и с оружия на Тарелкина.
- Вы, конечно, знаете этого человека? - требовательно спросил Дзержинский, указав на Тарелкина.
Мужчина вместо ответа, как глухонемой, замотал взъерошенной головой.
- - Хорошо, - сказал Дзержинский. - На Лубянке разберемся. Арестованных - в разные машины, - предупредил он Локтева. - Оружие сдать на нага склад.
Попрощавшись с оставшимися чекистами, Дзержинский, сопровождаемый Калугиным и Илюшей, вышел за калитку.
- А как он угадал, где оружие? - сгорая от любопытства, шепнул Илюша Калугину, воспользовавшись тем, что Дзержинский шел впереди.
- Иди ты к чертям на пасеку, - добродушно проворчал Калугин. "Угадал", - передразнил он Илюшу, - В нашем деле бабка-угадка не советчица. Тут, брат, чистая психология.
- Психология! - радостно повторил Илюша, озаренный внезапной догадкой, но тут же прикусил язык: Калугин погрозил ему кулаком.
Они нагнали Дзержинского, размашисто шагавшего по тропке. Потом он неожиданно остановился.
- А знаете, - предложил Дзержинский заговорщическим радостным тоном, не махнуть ли нам напрямик, через чащу, а? И до машины ближе. А? Целую вечность не был в лесу!
- Я тоже! - воскликнул Илюша, и его черные брови-стрелы взметнулись кверху.
Они пошли через чащу навстречу солнцу. Оно уже поднялось над горизонтом и потому было кроваво-красным, не раскалившимся еще добела. Березы в низинах до нижних ветвей тонули в тумане, и чудилось, что они тихо, печально плывут вдоль леса. Холодное небо было таким чистым и синим, что и верхушки деревьев, и лесные цветы, и лужицы на тропке неотрывно смотрели в него, словно надеялись увидеть в нем свое отражение.
Лес, по которому они шли, ночью казался мрачным, нелюдимым и чужим. Теперь же, чудилось, он радовался тому, что способен удивлять и очаровывать. И кусты орешника, и еще по-зимнему темно-зеленые лапы тяжелых елей, и совсем юная, нежная листва берез - все таило в себе тишину, прелесть и красоту чистого голубого утра. Казалось, все присмирело, как перед чем-то необычным и загадочным, тянулось к высокому гордому небу, и потому лес выглядел немного грустным - он не в силах был расстаться с породив-шей его землей. Лес словно ждал чуда, забывая, что он-то и есть то самое чудо, которое сотворила природа.
Дзержинский думал обо всем этом, испытывая чувство счастья. Это чувство охватило его не только потому, что утренним лесом нельзя было не восхищаться и что он впервые после многих лет очутился среди берез и сосен, а главное, потому, что лес всегда напоминал детство. Ему невольно вспомнилось письмо, которое он писал сестре Альдоне из Варшавской тюрьмы тринадцать лет назад. Тогда уже стояла осень, и, глядя как-то через тюремную решетку и зажмурив глаза, он вдруг увидел красные и золотые листья, тихо падавшие с холодного синего неба. Наверное, потому оп и написал:
"Мне... недостает красоты природы, это тяжелее всего.
Я страшно полюбил в последние годы природу..."
Лес, по которому Дзержинский, Калугин и Илюша пробирались к дороге, не был каким-то особым, неповторимым. Он был точно таким же, каким бывает лес средней полосы России - тихим, стыдящимся ярких красок, скромным и даже смиренным. Но именно в этом и скрывалась его притягательная сила.
Сапоги Дзержинского были мокры, и росная трава так старательно вымыла их, что носки порыжели. В одной руке он нес шинель и фуражку, и потому капли с ветвей то и дело падали ему на лицо и на волосы. Это пе раздражало его, напротив, радовало, он дышал жадно и глубоко, потому что воздух был такой свежий, душистый и чистый, что его хотелось черпать пригоршнями и пить, как пьют воду из родника измученные жаждой люди. Он шел и подставлял лицо солнцу, влажным листьям, неслышно таявшему туману и не просто любовался лесом, а сливался с ним настолько, словно лес и он были единым, нерасторжимым целым. Ему не хотелось думать, что еще сотня-другая шагов и это чудо останется позади, последняя березка прощально качнет ему ветвями и все превратится в воспоминания.