Пять секунд будущего. Морпех Рейха (СИ)

Агенты переглянулись.
— И правда, это вполне реальный вариант, — пробормотал Финч.
* * *
Самым рискованным эпизодом допроса стал тот момент, когда дело дошло до появления Брунгильды. Мы-то между собой согласовали свою версию и Брунгильда озвучила ее отцу, так что меня граф особо не расспрашивал, но теперь агенты вцепились в меня, а я, черт возьми, под детектором. Да, могу отказаться от дальнейшего разговора, но… если агенты что-то заподозрят — это еще полбеды. Если что-то заподозрит граф — будет хуже, потому что он и его сыновья кажутся мне гораздо умнее этих вот агентов. Ну а если докопаются Айзенштайны… Могут ведь и не простить.
Однако я все-таки изобрел подходящую формулировку.
Когда Финч спросил, что было после того, как я убил Райнера, я ответил:
— После этого на сцене, так сказать, появилась подмога в лице фройляйн Брунгильды, хотя собственно в момент ее появления я еще понятия не имел, на чьей она стороне. Дальнейшие вопросы вам стоит адресовать ей, потому что к тому времени она еще была, так сказать, в полном порядке, а я уже успел отхватить ударную дозу трендюлей, причем ударную в понимании как количества, так и характера. Как я только что сказал, вначале невидимый тепловоз, а потом полет кувырком аж до стены. Операция пошла совсем не по плану, потому что в лаборатории, по данным Айзенштайнов, не должно было быть ни сильных магов, ни их свиты, охраны и прочих лишних — а там внезапно бац и оказывается глава Дома Райнеров. Ну то есть, это у фройляйн Брунгильды пошло не по плану — а у меня плана и вовсе не было толком никакого. Словом, в самом финале боестолкновения я очень конкретно отхватил ногой в голову, до искорок перед глазами, а Брунгильда поймала три пули, но не в голову, к счастью. Так что, наверное, самые последние секунды этого замеса она опишет толковей, чем я. Ну а затем мы оттуда выбрались, поскольку она еще до появления внизу усыпила всю охрану снаружи и нам уже никто не смог помешать.
Такой рассказ, поведанный более-менее уверенно, но сумбурно, детектор скушал без возражений — ведь все, что я рассказал, было правдой — а этот самый сумбур скрыл от агентов определенные пробелы в истории, посему тот факт, что я отхватил в голову от Брунгильды, а она свои три пули — от меня, остался нашим секретом.
— Вы сможете повторить все это еще раз в суде и под присягой? — уточнил Финч под конец.
— Да хоть на портрете фюрера присягну.
Мой ответ их полностью устроил.
За всю беседу детектор мигал только зеленым и лишь разок светанул желтым — когда я рассказывал про то, как уничтожал базу данных. Финча это, впрочем, не насторожило, он предложил мне рассказать то же самое другими словами — и на этот раз был зеленый.
— А я же говорил, что детектор может ошибаться, — заметил Айсманн.
— Вовсе нет, — ответил Кляйнер, — новая модель подает желтый сигнал, если считает, что датчики сняли нечеткий сигнал. Три-пять «желтых» индикаций — это нормальный показатель при абсолютно правдивом рассказе длиной в час. Просто раньше желтого индикатора не было, детектор в аналогичной ситуации не давал никакой индикации, и казалось, что правдивый рассказ — это только «зелень». Но желтый не свидетельствует о подозрении на неправдивость — он сообщает всего лишь о слабом сигнале.
Затем агенты показывали мне фотографии, на которых я распознал Отто Райнера как убитого мною мага и его брата — как похожего на стрелка, у которого я забрал пистолет. Сам пистолет, как сообщил Финч, по номеру совпал с зарегистрированным на Дом Райнеров, но пока он еще не обладает данными о распределении оружия внутри Дома.
Что касается других людей, находившихся в лаборатории, то я совершенно честно больше никого не узнал. Мне показали и пару женских фотографий, но это со всей определенностью были не сисадминша и не та лаборантка.
— Вы можете составить фотороботы той сотрудницы, которую закололи отверткой, и той, которую оглушили «дунклерхаммером»?
— Оба ответа «нет». На лицо убитой я старался не смотреть, а лаборантку, или кто она такая, рассматривал секунды три уже после того, как включился аварийный красный свет, так что… нет. Я даже не уверен, что узнал бы ее при встрече.
 
Агенты, получив ответы практически на все свои вопросы, ушли, и если что-то заподозрили — то никак этого не показали. С другой стороны, а что им подозревать-то, если я выложил как есть практически все, мастерски умолчав лишь о паре деталей, не имеющих отношения к собственно Дому Райнеров и их преступлению.
Вместе с тем, сам я остался с кое-какой теорией, которая родилась у меня в момент про рассказ о вероятной цели эксперимента.
Что, если моя способность угадывать орел, решку и коды от замков — и есть тот самый вожделенный «идеально удавшийся эксперимент»?!
  
Перспектива
 
Оказавшись у себя в комнате, я первым делом отыскал в складке кресла тот самый пятак и продолжил броски.
Вскоре я уже окончательно убедился: я угадываю со стопроцентной гарантией любой бросок, если ловлю монету в кулак или болтаю в руках и выкладываю на стол. Закрытые глаза, любые способы броска, в том числе не из руки, а из стаканчика — ничто мне не помеха. Более того — бросая с закрытыми глазами, я всегда ловлю монету, даже если при броске она летит не вертикально вверх и вниз, а чуть в сторону. Я всегда знаю, куда подставить руку.
Сюда же вписывается моя стрельба из пистолета: я попадаю в мишень, стреляя от бедра, даже с закрытыми глазами.
Факт угадывания кодовой фразы от зажимов и кодов от дверей и сейфа? Хотя стоп. Пароли на компьютере в лаборатории я вводил, вообще не глядя…
Черт возьми! А что, если…
Проклятье, да ведь я на самом деле не угадываю число!
Я угадываю действие, приводящее к нужному результату!!!
Я стреляю в мишень? Моя рука просто угадывает, как она должна быть ориентирована в пространстве и как именно надо нажать на спуск, чтобы пуля попала в цель. Я пытаюсь открыть дверь или сейф? Мой палец заранее знает, как нажимать кнопки, чтобы замок сработал, при этом мне не нужно знать даже, что написано на этих кнопках.
И с кодовой фразой — то же самое. Я знаю, какое действие приведет к нужному мне результату, и воспроизвожу его на автомате, даже не понимая, что я такое, собственно, делаю или говорю, и если бы фраза была на неизвестном мне языке — я бы, выходит, все равно ее угадал.
Как такое вообще возможно? А вот поди ж ты разберись в этой чертовщине…
А еще я угадываю, какой канал в телевизоре будет следующим. То есть, я щелкал пультом бесцельно, подряд, не имея желания что-то конкретное найти — и всегда знал, будет канал новостной или спортивный. И при этом не знал, что скажет диктор, и не предвидел стук в дверь, когда стучались Гоцман или слуги…
То есть, я угадываю действие, но только свое. Предвидеть чужое не могу.
Хм…
Вдоволь набросавшись, я пульнул монету в стоящий на столе стакан, попал, ничуть этому не удивился и лег на кровать, а в следующий момент понял, что не знаю, как упала монетка. До стола метра четыре — значит ли это, что радиус моего угадывания очень ограничен? С другой стороны… Я ведь спокойно попадал в мишень, находящуюся в двадцати метрах.
Я снова сел на кровати, поднялся — и понял, что орел. Подхожу, заглядываю в стакан — да, орел. А между тем, когда я встал с кровати — расстояние-то особо не сократилось…
Очень, очень странно и совсем непонятно.
* * *
В обед врач снял с меня корсет, но посоветовал в ближайшие дни воздержаться от физических нагрузок, и на этом мое лечение, по сути, закончилось.
Вечером я ужинал с Брунгильдой и убедился, что не ошибся в своих предположениях: она довольно прозрачно раздает мне авансы, не выходя, впрочем, за рамки пристойности, и внимательно наблюдает за моей реакцией. Положила на меня глаз, вне всяких сомнений, большой вопрос лишь в том, скрывается за этим ее собственная симпатия или какой-либо план графа.