Ярче, чем солнце
В руках многих горожан, столпившихся на набережной, были флажки с изображением земляничного дерева — эмблемы Новой Шотландии. Сегодня Галифакс встречал своих героев — солдат и офицеров Первой канадской дивизии, вернувшихся домой с войны.
Канадцы отличались не раз: вместе с англичанами и австралийцами с блеском прорвали германский фронт в известном Амьенском сражении, ознаменовавшем перелом в сухопутной войне. Они были сильны и в танковом корпусе, и в авиации.
Оркестр играл марш. Народ заходился от восторга, сопровождая появление каждого человека в форме аплодисментами и громкими криками.
Дилан и Нелл стояли в стороне. Они радовались этому празднику и вместе с тем ощущали себя здесь посторонними.
Дилан втайне сожалел о том, что ему не дано появиться в толпе победителей. Бог весть сколько раз его охватывала волна противоречивых чувств: неловкости, раскаяния, стыда или же радости от того, что он находится в безопасности! Сейчас он пытался стряхнуть с себя эти ощущения, говоря, что война бессмысленна, что она порождает только звериную жестокость и животный страх. И все же Дилан многое отдал бы за то, чтобы сойти на берег вот так, под звуки оркестра, восторженных криков и оваций.
— Кермит Далтон, — вполголоса произнес он, — как всегда герой!
Нелл вздрогнула. Кермит. Мужественное лицо, военная выправка, независимость и гордость в каждом движении. Минуты, когда она смотрела на него, казались бесконечными. Хотя она больше его не любила, нанесенная им обида все еще была слишком сильна.
— Да, герой, — словно эхо, повторила она, не отдавая себе отчета в том, что говорит.
Дилан внимательно посмотрел на жену.
— Ты с ним знакома?
— Когда-то я ходила на танцы, и девушки говорили, что он слывет сердцеедом, — ответила Нелл, надеясь, что покраснела не очень сильно.
— Это неудивительно.
— А откуда его знаешь ты? — Нелл старалась, чтобы ее голос звучал естественно и спокойно.
— Именно Далтон вывел меня с поля боя, когда немцы пустили газ. Правда, тогда он наговорил мне кучу неприятных вещей, но я на него не в обиде, ведь он спас мне жизнь. После он навестил меня в госпитале, а больше мы не общались. А еще было время, когда он буквально преследовал меня, изводя своей ненавистью.
— Почему?
Дилан не успел ответить. На шею Кермиту бросилась женщина, вероятно, его жена. Стройная, с тонкой талией, белым лицом, блестящими темными волосами, алыми губами и красивым разрезом темных глаз. Обнимая ее, Кермит сверкнул довольной улыбкой, а Дилан, увидев это, напрягся, и на мгновение его лицо словно раскололось от боли.
«Он все еще любит Миранду Фишер, — сказала себе Нелл. — И даже если не любит, то не может забыть».
Она знала, что завтра в здании муниципального правительства состоится большой праздник, на котором должны присутствовать столпы общества и герои, вернувшиеся с войны. Они с Диланом уже получили приглашение, и Кермит с Мирандой тоже наверняка будут там.
Нелл вонзила ногти в ладони. Если она встретит Кермита, ей надо во что бы то ни стало сохранить спокойствие и достоинство.
Кермит с Мирандой и Гордон с Хлоей поспешили домой, где их ждал праздничный ужин. Дети были оставлены на попечение одной из приятельниц Хлои.
Мужчины были поражены тем, как изменился Галифакс: строились новые дома, а от руин не осталось и следа. Хотя до полного восстановления города было еще очень и очень далеко.
— До чего же я отвык от мирной жизни! — сказал Кермит, когда они шли по набережной. Он не сводил глаз с Миранды. И он, и Гордон обнимали своих жен за талию, а те так и льнули к мужьям. — Мне кажется, будто я сплю.
— Да, — подхватил Гордон, — чудится, будто откроешь глаза, и снова увидишь окопы!
— Что ж, за эти годы война стала частью нашей жизни, можно сказать, самой жизнью.
Они вспоминали самые жаркие сражения, убитых товарищей. Хотя их женам было совершенно неинтересно об этом слушать, они согласно кивали, а иногда испуганно ахали.
После совместного ужина в квартире Хлои и Гордона, во время которого продолжались все те же разговоры, Кермит и Миранда отправились к себе. Хлоя недвусмысленно дала понять, что желает побыть наедине с мужем, потому подруге придется самой позаботиться о своем ребенке.
Миранда внесла Мойру в комнату. Солнце просвечивало в ее светлых волосиках, она таращила круглые голубые глазенки. Кермит смотрел на дочь с любопытством, но все же опасался брать на руки.
— Она такая крохотная! Я боюсь уронить ее или раздавить.
— Видел бы ты ее, когда она родилась!
— Она такая беленькая — в отличие от нас с тобой.
— Просто она еще маленькая. Потом волосы должны потемнеть. И глаза вполне могут стать зелеными, как твои.
— Все-таки жаль, что это не мальчишка! Ну, ничего, думаю, во второй раз получится парень.
— Врачи предупредили, что мне не стоит больше рожать, — осторожно произнесла Миранда. — Первые роды были очень тяжелыми, им даже пришлось сделать мне кесарево сечение.
— Не надо слушать того, что говорят эскулапы! Зачем ты позволила себя резать?
— Я не могла родить сама.
Кермит покачал головой, но его тут же отвлекли другие желания и мысли.
— Полтора года без женских объятий! Вместо постели — окопы, вместо жены — винтовка! — прошептал он, увлекая Миранду в постель.
На самом деле Кермит покривил душой. Он посещал бордели в завоеванных городах, а во время ноябрьского перемирия, которое канадский корпус встретил в только что освобожденном от немцев бельгийском городе Монсе, они с сослуживцами устроили настоящую оргию с «девочками».
И все же Миранда была для него желаннее всех.
Кермит с удовольствием вдыхал запах ее кожи, наслаждался вкусом губ, все еще не до конца осознавая, что война закончилась и ему больше не надо никуда уезжать. Разгоряченный любовью, он целовал ее тело, а она довольно улыбалась, полузакрыв глаза. Кровать прогибалась и скрипела под тяжестью их тел. Но вот в самый разгар страсти раздалось хныканье, а после — пронзительный плач.
Кермит был не из тех, кто останавливается на полпути. Добравшись до высшей точки наслаждения, он тяжело перекатился на спину и произнес, едва переведя дыхание:
— Уйми ее!
Миранда встала, прошлепала к кроватке и взяла девочку на руки. Но взяла с раздражением, без любви, не так, как это обычно делала Хлоя, потому Мойра не успокаивалась.
— Может, она голодная? — спросил Кермит.
Опустив малышку в кроватку, Миранда занялась приготовлением смеси.
— Ты что, не кормишь ее грудью? — удивился Кермит, которому плач ребенка резал уши.
— У меня нет молока.
Поев, Мойра наконец успокоилась. Миранда легла в постель, и они с Кермитом вернулись к своим приятным занятиям, а потом заснули.
Тонкий голосок вырвал их из сна в середине ночи, и Кермит сердито произнес:
— Теперь так будет всегда?
«А ты как думал!» — со злостью подумала Миранда и бросила:
— Надеюсь, что нет!
— Наверное, с ней что-то не в порядке? — не отступал он.
— Откуда мне знать! Я спрошу у Хлои.
— Сейчас ночь, Хлоя спит. И при чем тут она? Это же твой ребенок!
— И твой тоже! Знаешь, как тяжело с младенцем? Хуже, чем на твоей войне! Если ты хочешь дать мне немного отдыха, тебе тоже придется вставать по ночам!
Кермит был ошеломлен.
— Ты целыми днями дома, а моя служба отнюдь не окончена. Я надеюсь получить должность в гарнизоне. А в отпуске я желаю отоспаться.
— Но это ты хотел ребенка! И я выполнила твою просьбу!
— А ты — не хотела? Ты всего лишь следовала моему желанию?
Поняв, что сболтнула лишнее, Миранда промолчала. Будучи не в силах успокоить орущую девочку, она с размаху отвесила ей шлепка. Звонкий звук прорезал воздух, и Кермит опешил.
— Послушай, — с угрозой произнес он, — не надо бить мою дочь!
Грубо схватив Миранду за плечи, он толкнул ее на постель с намерением высказать все, что думает по этому поводу. Но ее безупречное обнаженное тело и промелькнувшее в глазах выражение покорности и испуга породили в нем другое желание. Кермит взял жену так, как брал проституток, с сумасшедшей, необузданной, безжалостной силой, безразличный к тому, что они испытывают.