Адъютант палача (СИ)

Между тем, тревожные вести из Польши уже докатились до Западного Края. Речи о массовом восстании пока не шло, но отдельные отряды начали свою деятельность. Народ в Минске жил по своему прежнему распорядку, многие знатные семейства перебрались в городские дома на зиму, и не было заметно какого-то оживления. Мне же лучше держаться подальше от высокородной публики, дабы не узнали. Ведь мой брат, Ян, назначен одним из руководителей местного подполья. Не хотелось бы объясняться, что я здесь делаю и, тем более, принимать участие в делах мятежников. Как я уже говорил, местные всё делают неторопливо, даже восстание у них идёт как-то вяло. Но это не мои проблемы. Достать двух подлецов не удалось, значит, сделаю это позже. Тем более, что теперь вряд ли удастся разминуться с одним из них.
*** 
Достали меня уже эти зимние дороги. Мало того, что их никто не чистит, так по ним почти не ездят. Вроде и едем по основному тракту в направлении Ошмян, а такое ощущение, что вокруг пустыня. Это я утрирую и ворчу, конечно. По пути встречаются крестьянские и купеческие повозки, периодически дворянские кареты. Просто всё это не сравнить с оживлённым трафиком моего века. Путешествовать верхом — это даже не ехать в возке, молчу уж про автомобиль. Я замёрз, казалось, что у меня болят все мышцы, которые только есть в организме, ещё и бёдра натёр. И это с учётом того, что Юзек вроде как будущий кавалергард. Фредди тоже мучился, но терпел. Но Ошмянами мы решили отдохнуть денёк, так как сильно вымотались. Поверьте, сто пятьдесят вёрст в мороз — это неслабая нагрузка и на лошадей. Думаю, они устали не меньше нашего.
Сижу в придорожном трактире, где мы сняли комнаты и пристроили лошадок, получая истинное наслаждение от ничегонеделания. После хорошей бани тело не болит, натёртости смазаны маслом, нос перестал хлюпать, а горло хрипеть. Пью себе отличный глинтвейн, читаю относительно свежие «Санкт-Петербургские ведомости» и никого не трогаю. Фридрих решил прилечь после обеда. Он, как старый солдат, следовал правилу, что лишнего времени на сон не бывает. Завтра утром в путь, но немец не боится перебить сон. Говорит, что и ночью спокойно заснёт. Мне бы такую полезную черту.
Компанию из нескольких шляхтичей, я заметил давно. Трудно было не обратить внимания на постепенно усиливавшийся шум, который производили господа по мере увеличения количества выпитого алкоголя. Нет, это уже были не те классические паны, устраивавшие в трактирах и подобных заведениях разного рода непотребства. Скажем так, в предыдущие годы кое из кого выбили гонор, зачастую вместе с зубами. Плюс на территории Западного Края, скажем так, правоохранительные органы действовали достаточно жёстко. Никто не отменял права шляхты на положенные сословные преференции, но показательные порки холопов и, не дай бог, более жестокие насилия — остались в прошлом. По крайней мере, память Юзека не выдавала информацию о чём-то подобном. Это всё-таки не времена Екатерины, когда польской знати дозволялось слишком много.
Но, тем не менее, генетический гонор и века безнаказанности, играли свою роль. Шляхтичи если не задевали людей напрямую, то периодически провоцировали или, наоборот, демонстративно игнорировали русских. Самое забавное, судя по воспоминаниям Юзефа, в России к полякам относились вполне себе благожелательно. Более того, бывшие мятежники и участники разного рода тайных обществ, после ссылки или насильного забривания в солдаты, нормально вписывались в мирную жизнь. Часть из них даже закончила военные учебные заведения, получила офицерские чины, и за счёт российской казны усердно осваивала нужные специальности. Эти знания они уже скоро применят против своих благодетелей, вернее, форменных простофиль. Я подобного отношения к сепаратистам понять не могу и называю вещи своими именами. Только речь сейчас о соседней компании. Поляки давно заметили одинокого посетителя, мирно читавшего газету и игнорировавшего их пирушку.
-Не хочет ли пан присоединиться к компании благородных людей? — подошедший был полноватым человеком лет двадцати пяти в гражданском костюме, — Или пан — москаль, тогда у нас нет вопросов. А может, он не шляхтич?
 
Господин, который был уже навеселе, кивнул на русскую газету. Только усомниться в моём благородстве — это уже оскорбление. Какой-то детский развод из моей юности. Или у людей просто начало постепенно срывать крышу в предвкушении скорого мятежа? Вот некоторые излишне несдержанные маргиналы и начали демонстрировать свой норов.
-Пан знатнее всей вашей компании вместе взятой. И по-польски разумеет гораздо лучше. Слушать вашу местечковую речь — это насилие над моими ушами, — презрительно усмехнувшись, отвечаю по-польски.
-Да как ты смеешь…— незваный гость попытался начать качать права.
Остудил его пыл ствол моего револьвера, смотрящий ему в лицо. Боковым зрением замечаю, что на лестнице стоит Фредди и тоже держит руку за полой сюртука. Не знаю, что о нас подумал подвыпивший товарищ, но конфликт был исчерпан, а меня даже не вызвали на дуэль. Либо местная шляхта излишне деградировала, или нас приняли за других людей, но компания постепенно прекратила гулянку и покинула трактир. Мы же спокойно выспались и двинулись в путь. Я ругал себя за несдержанность. Дело не в том, что я мог застрелить шляхтича — они давно начали меня порядком раздражать. Вопрос в дворянской чести и репутации, которые просто так не отмоешь. Даже с учётом того, что я собираюсь занять жёсткие пророссийские позиции, можно стать парией и среди русских офицеров. Одно дело — война и сражения, где многое могут списать на горячку боя. И совсем другое — размахивать в мирной жизни пистолетом, как чикагский гангстер. Надо контролировать все свои нездоровые порывы, всё-таки мы не на диком Западе.
В столицу губернии я решил въехать открыто. Ещё и поселился в доме нашего семейства. Вроде прошло не более двух месяцев, а как всё изменилось! Но слуги всех раскладов не знали, и просто встретили нас как положено. Приезда Зенона я не опасался. Скорее всего, в Вилейский уезд он поедет тайно, минуя Вильно, так как должен покинуть место службы. Не уверен, что ему выдадут очередной отпуск. При всей демократичности нынешних российских законов, даже в армии, вряд ли ему разрешат манкировать своими обязанностями.
Я хотел записаться на приём к губернатору, но сначала решил разведать ситуацию. Ранее Юзек не вникал в подобные вопросы, но память выдавала, что с нынешним главой Края, Назимовым, не всё так просто. Ходили разные слухи о генерале, который служил здесь уже восемь лет. Смущало меня то, что поляки его всячески хвалили. В нынешних реалиях — это огромный такой минус для чиновника.
Посоветовавшись с Фредди, я решил, что пока не буду выходить на местную власть. На следующий день мы занялись поисками Малаховского. Сначала я заехал с визитом к парочке знакомых семейств, где мило пообщался с хозяевами. Там и выяснил, что интересующий меня господин действительно служит в городе. Но, прибыв в воинскую часть и вызвав дежурного офицера, мы натолкнулись на странную стену непонимания. Мне ответили, что поручик действительно приписан к данному полку, но сейчас отсутствует. У меня попросили адрес, где я остановился, и обещали сообщить информацию о появлении пана Теофила. Своё место жительства я обозначать не стал и ретировался. Для себя решил, что надо уезжать из города либо залечь на дно. Но опоздал.
*** 
-Ваше благородие, на выход. Пришли, значиться, за вами, — произнёс унтер, который исполнял обязанности надзирателя на гауптвахте. Быстро одеваюсь и выхожу из каземата. В голове между тем мелькают события последних недель.
Да, меня банально арестовали на следующий же вечер, после посещения полка Малаховского. И сделали это не какие-нибудь армейцы, а самые настоящие ребята из ОКЖ в синих шинелях, в просторечье — жандармы. Странно, что при этом Фридриха не тронули и разрешили дать ему кое-какие поручения. В первую очередь это касалось обеспечения меня кормёжкой и одеждой на время заключения. Я всё-таки дворянин и курсант, поэтому в обычную каталажку меня точно не посадят. Но вот на разносолы рассчитывать не приходится. А организм у меня растущий, плюс после многочисленных травм, питаться надо нормально. Ещё и интенсивные тренировки стали для меня нормой, что тоже требовало возмещения утерянных калорий.