Развод. Уходи навсегда (СИ)

Мы договорились завтра в обед пересечься для более обстоятельного разговора. Аркадий Владимирович грозился всё подробно мне разжевать, показать, чего именно мы добились, и донести до меня наши дальнейшие стратегические планы.
А я, в свою очередь, тоже хотела обсудить с адвокатом, что на суды по разделу имущества я ходить не буду. Одни нервы с моей стороны и никакой пользы.
Отстранённо наблюдать процесс у меня не получается, встречаться с бывшим спокойно я тоже не могу, так зачем себя мучить?
Напишу ещё одну доверенность на Аркадия Владимировича и перестану сидеть на заседаниях словно свадебный генерал.
– Вы очень хорошо держались в этот раз на суде, Вероника! Когда команда вашего бывшего мужа начала предъявлять доказательства вашей несостоятельности как матери и вашего неучастия в жизни сына, я боялся, что вы не выдержите, – сказал мне напоследок юрист.
В этот момент я уже садилась за руль своего автомобиля. Нормально адвокаты там на суде боролись. И нормально меня там придавило. От души.
– Я, честно сказать, просто не слышала и не понимала, что они там все говорят, – устало улыбнулась я адвокату и захлопнула дверь.
Скорее включить печку!
Что же так холодно-то?
Зима, что ли?
Сидела в прогревающейся машине на парковке перед Никулинским судом и смотрела на начинающийся на углу бульвара Раменский парк. Бывший лес. С оврагами и, кажется, ручьём-речушкой.
Я помню, когда мы только начинали жить вместе с Владиславом, то ездили в этот парк кататься на лыжах по январскому свежему снегу среди кружевных берёзок и покрытых инеем и лёгким снегом травинок. Былинки возвышались над сугробами мохнатыми шерстинками, и воздух пах восторгом.
И губы болели от поцелуев.
Он был таким нежным со мной. Обходительным. Казался то взрослым и серьёзным, то умилительно юным.
Бесшабашным и неустроенным.
Так хотелось его обогреть. Устроить быт. Согреть теплом семьи.
Вот и стала потихоньку ему второй мамой…
В февральской изморози сегодня голые чернеющие деревья парка производили гнетущее впечатление. Тем более в начинающихся сумерках.
Корявые ветки буреломом неухоженных растений виднелись сразу за дорогой. Было стыло и сыро.
Вот бы сейчас домой, да в тёплую кроватку с пледом и исходящей паром большой глиняной кружкой пахнущего шоколадом какао.
Уютом вечера поманило так остро и болезненно, что я неожиданно для себя самой разрыдалась.
Всхлипывала и подвывала, выпуская из себя дикое напряжение последних дней. Страх. Злость.
Оплакивая руины своей семьи.
Резко взорвавшись трелью телефон отрезвил меня. Что это я? Всё ведь хорошо, и Данечке ничто не угрожает. А с остальным я разберусь.
Вывезу. Выживу.
Я отёрла лицо и ответила на звонок.
  
Тридцать третья глава
 
Звонили из салона. Стандартное напоминание о посещении. Вежливая девочка-сотрудница интересовалась, подтверждаю ли я посещение.
Звонок из другой реальности. Я и забыла о них совсем. В суете происходящих событий не осталось места для таких бытовых мелочей.
Хотя, собственно, а почему бы и не пойти!
Согласовав время посещения и выслушав щебетания сотрудницы, я поехала на работу.
К вечеру похолодало, и подтаявший за день снег схватился тонкой корочкой. На автомобильной дороге это не так заметно. Коммунальные службы щедро поливают реагентом, да и благодаря шипованной резине ехать не скользко.
А вот на тротуарах ситуация плачевная. Кто придумал в снежной Москве стелить плитку вместо асфальта? Скользко же! Каждая чуть закруглённая плиточка в отдельности, покрываясь тонкой скользкой корочкой льда, становится ещё тем испытанием на устойчивость.
Сосредоточившись на дороге, я не заметила, что около входа в здание, где располагалась наша лаборатория, меня ждал Ярослав. Увидел издалека, ещё только я входила на территорию университета и быстрым шагом, почти бегом, рванул мне навстречу.
– Ты плакала! Мы проиграли это заседание? Подадим на апелляцию! В более высокий суд. Наймём другого адвоката! Не отчаивайся! – причитал он, схватив меня в охапку.
 
– Всё хорошо. Суд в мою пользу, – пробормотала я глухо куда–то ему в куртку.
– Что? Выиграли? – Ярослав отодвинул меня от себя, придерживая за плечи на вытянутых руках.
Я мотнула головой, как китайский болванчик. Говорить плохо получалось от сдавившего спазма в горле.
Он переживал обо мне! Он волновался и ждал результата! Он думал обо мне!
Я не одна.
– Так почему ты плакала? Что ещё сделал этот… твой бывший? – Ярослав свёл сурово брови и ощупывал моё лицо взглядом, выискивая следы слёз.
«У меня наверняка и глаза опухшие, и нос тоже, и лицо всё в пятнах. Я же страшная! Вовремя позвонили из салона…» – заметались мои мысли и споткнулись, затихли, когда я посмотрела в глаза Ярослава.
Искреннее сопереживание и участие. Волнение. Сочувствие.
Я аж задохнулась от этой смеси.
И слёзы сами потекли из глаз.
– Всё хорошо! – я закрыла лицо руками.
– Всё хорошо! – он сгрёб меня в объятия.
Мы стояли среди заснеженных клумб на территории университета, обнявшись. В абсолютной тишине. Ни машин, ни ворон. Будто и не Москва вовсе.
Будто земля остановилась. Решила подождать. Дать нам время насладиться сопереживанием. Пониманием. Дать нам шанс надышаться друг другом, пока я не отстранилась, судорожно вздохнув.
В ушах что-то скрипнуло, и звуки обрушились на меня водопадом, до того сдерживаемые заложенными от слёз каналами.
Всё материально. Никакого волшебства. Это только сумерки и отёки от моих слёз. Я вновь начинаю придумывать себе историю.
– Я приглашаю вас с сыном к нам в гости. Ты ведь была уже на нашей даче? Приезжала к отцу, когда готовилась к защите диплома. Мама помнит тебя и ждёт. Замучила меня своими настойчивыми приглашениями, – заговорил Ярослав, отступая от меня на шажочек и придерживая под руку на скользкой плитке.
– Да я была в доме. Недолго. Несколько раз. Но я хорошо помню твою маму. Очень домашняя и милая женщина. Она кормила меня пирожками с курицей, – улыбнулась я своим воспоминаниям.
Жена сухого и желчного Игнатьева на удивление оказалась милой и домашней. Полноватая уютная женщина улыбалась мне глазами и переживала, что я голодна. И очень заразительно смеялась, заряжая всех своим весельем и доброжелательностью.
Игнатьев рядом со своей женой преображался. Становился ироничным. Шутил. И улыбался всякий раз, когда встречался глазами со своей Софушкой, Софьей Леонидовной.
– Поехали в эти выходные? – предложил Ярослав, – мама будет рада.
– А поехали! – махнула я рукой.
Мы дошли до лаборатории, и я занялась оставленными делами. Сосредоточилась на работе, полностью отключившись от реальности.
Нужно свести воедино огромный пласт проведённой работы. Отсортировать и распределить данные.
Хорошо, что я в своё время уже работала с подобными задачами. Мне это было не то, чтобы легко, нет, не легко, но знакомо. И знакомая работа систематизировала мои эмоции тоже. Успокаивала.
Через два часа я вышла на крыльцо уже абсолютно с другим настроением.
– Пройдёмся? – спросил Ярослав.
– С удовольствием! – ответила я и со всей возможной скоростью понеслась к реке.
Подсвеченная апельсиновыми фонарями Бережковская набережная напротив нас казалась близкой и сказочной. А бело-красные трубы ТЭЦ словно рождественские леденцы подпирали небо. Вдали подсветкой отблесками виднелись башни Москва-Сити. Сюрреалистичным нереальным видением.
Скамейки, клумбы, деревца, гранитный парапет, всё в тонкой корочке льда отражало бесчисленные фонари и огни проезжающих машин.
Почти чёрная холодная вода реки масляно медленно текла равнодушно мимо нас.
– Я завтра встречусь с адвокатом, и он мне подробно всё расскажет. Но предварительно, как я поняла, мы выиграли очень хорошо. То, что Владислав стал козырять своими деньгами, сыграло с ним плохую шутку. Алименты назначили зверские! – рассказывала я, быстрым шагом преодолевая проезжую часть, чтобы подойти к парапету набережной.