Совсем не мечта! (СИ)
— Извини, мне надо было сказать иначе: «И Артур просто в ужасе от того, что обязательно расчувствуется и поведет себя как мальчишка, кончающий от одного только тепла человеческого нутра», — торжественно перефразировала Лиза, и Антон с громким стуком уткнулся лбом в стол, обняв голову обеими руками.
— Ты — ужасный друг…
— Ты тоже. Но зато нам так весело вместе. Я думаю, тебе надо перестать волноваться по поводу поведения в постели.
— О, да ты что?! — приглушенно воскликнул Антон в рукав рубашки. — А я сам не догадался; огромное спасибо за дельный совет!
— Тупень. Ты собираешься сделать с ним кое-что очень бесчестное — он будет до того смущен, что не обратит внимание на любую твою «слабость». Боже, да он даже оркестр в вашей спальне не заметит, — рассмеялась Лиза. Ее тело магнитило к шкафчикам с оставшимися в доме сладостями, однако пока она успешно сопротивлялась этой вечной тяге. — Ты вообще уверен, что он не сбежит, поджав хвост?
— Сбежит, конечно…
— Тогда «капай» ему на жалость. У Марка большое сердце — и это его ахиллесова пята. Знаешь, почему он покупает мне конфеты и снэки? Всего раз, будучи действительно в страшном раздрае, я сказала ему, что вредные закуски помогают мне почувствовать себя лучше, разгоняют «тучи депры» — и с тех пор он всегда держит дома что-нибудь этакое на случай, если мне станет грустно. В таких, казалось бы, мелочах весь он. Сделай опечаленную мордашку, и обязательно получишь свое. Тем более что она у тебя красивая до невозможного.
Магнит в желудке Лизы оказался сильнее ее воли, и, соскользнув с табурета, она направилась прямиком к заветному шкафчику.
— Беру свои слова назад, — тихо произнес Антон. — Ты хороший друг.
— Я отличный друг. Но так себе кузина, и раз уж такое дело — я забираю последний пакетик мармелада. А Марк купит себе еще…
— Если ты коснешься еды, предназначенной ему, я за себя не ручаюсь, — пригрозил мальчишка, и Лизины руки опустились, дверцы шкафчика закрылись сами собой.
— Ты по-прежнему ужасный друг, — разочарованно выдохнула Лизка.
— Да. Зато, кажется, хороший бойфренд…
В ванной комнате затихла вода.
====== Глава 59 ======
Сонная нега развеивалась. Вместо реалистичных сумбурных картин перед глазами разливалась темнота. Лениво приоткрыв веки, я повернул голову направо — на боку видел десятый сон Антон. Его лицо, лишенное всяких эмоций, было так же прекрасно, как и озаренное радостью или гневом. Пушистые длинные ресницы, мягкие светлые пряди, укрывающие лоб и подушку, что он так нежно сжимал обеими руками; утренний свет падал на его щеки и обнаженные плечи, подогревал легкое летнее одеяло, обрисовывающее каждый изгиб его притягательного тела.
Я люблю те редкие ночи, когда Антон остается ночевать у меня. И дело вовсе не в сексе: в темное время суток мы почти не занимаемся любовью, чаще… спим, как бы скучно это ни звучало. Но само присутствие этого человека в моей жизни дарует покой и блаженство. Вот он, рядом, стоит только руку протянуть… Пока он здесь, мне нет нужды гадать, все ли с ним в порядке и чем он занят; меня не посещает ложное чувство, что Антон отдаляется от меня из-за времени, проведенного врозь. Всю свою жизнь я ощущал мир вокруг как дремучий лес, в который меня выбросили без каких-либо ориентиров… место, где за каждым корявым деревом притаился враг, способный улыбками и медовыми речами выманить крупицу доверия и воспользоваться ею в качестве оружия. Но вот я лежу на земле все в той же темной чаще, но справа от меня горит костерок — и исходящее от него тепло наполняет меня самой жизнью. Этому огню я бы без раздумий позволил поглотить меня, да только вдруг проникновенный треск хвороста умолкнет в тот же миг?..
На моей прикроватной тумбочке глухо завибрировал телефон, и я как можно тише вылез из-под одеяла, прихватив мобильный. Лишь когда дверь в спальню беззвучно притворилась, я принял вызов и приложил трубку к уху.
— С добрым утром, — улыбнулся я в сторону холодильника, но недолго остаточное сияние Антона держалось на моем лице. — Что?.. Когда?.. Я понял… Спасибо…
Изогнутые черные ветви смотрелись на фоне чуть более светлого неба как глубокие трещины — того гляди небосвод громадными осколками обрушится на голову и погребет весь шумящий жизнью лес… Мой яркий рыжий костерок по-прежнему горел, но на том берегу — отделенный от меня бурным ледяным ручьем, целеустремленно стачивающим серые и коричневые скользкие камни…
— Марк… У тебя все в порядке?
Фантазия померкла в грозовой вспышке его голоса, и я вернулся на кухню, освещенную ярким электрическим светом. Только журчание ручья никуда не делось: истончилось, ослабело, как если бы ручей в одночасье частично пересох. Напротив, с другой стороны барной стойки, сидел Антон с напряжением и тревогой на все еще немного заспанном лице.
— Конечно, все в порядке. Как и всегда. А почему ты спрашиваешь?
— Да потому что ты заливаешь хлопья вином…
Моя правая рука дернулась, возвращая бутылку белого вина в вертикальное положение, и журчание ручья потонуло в тишине.
— Значит, эту порцию сухого завтрака съем я, — наигранно рассмеялся я, отставляя бутылку. Антон не дал мне взяться за цветастую коробку: придвинув вторую глубокую миску, он сам насыпал себе хлопьев и залил их молоком.
Уж не знаю, что взяло верх: упрямство или любопытство — но я зачерпнул в ложку получившийся алкогольный завтрак, и Антон замер. Его взгляд был прикован к моему задумчивому лицу, пока я жевал ночной кошмар кулинарного критика.
— Как-то мне резко расхотелось есть хлопья, — выдавил я улыбку и отбросил ложку в испорченное вино.
— Я рад. Если ты бы вылакал с утра пораньше целую миску вина, я бы забеспокоился. Что-то случилось? На тебе… лица нет…
— Все как всегда, — шаблонно ответил я. В холодильнике нашлась булка и колбаса; кухонный нож переселился из ящика на стойку. — Сделать и тебе бутерброд?
— Да, пожалуйста.
Я не тешил себя наивной верой в то, что смог провести Антона: скорее Ад замерзнет, чем мне это удастся! Но он молчал, не пытал меня острыми вопросами, и уже это позволяло мне вздохнуть спокойно… «Лица нет»?.. Но внутри я ничего не чувствую… Вообще ничего — вероятно, в этом дело…
— Сейчас вернусь, — проговорил Антон, поднимаясь с табурета, и скрылся за дверью ванной комнаты.
Нож замер над куском булки в считанных сантиметрах. Медленно я сдвинул лезвие влево, и с жестокой неторопливостью оно впилось в основную фалангу большого пальца. Крупная капля крови упала и моментально впиталась в булку, точно в высохшую губку. Надо же… Ничего…
После необычно молчаливого завтрака Антон чуть ли не силой вытащил меня на прогулку. На моей руке красовался белый пластырь, который Антон налепил, ругая меня за невнимательность при обращении с ножом; разумеется, я не сказал ему, что порезался нарочно, это вызвало бы только больше вопросов… На улице светило солнце, по тротуару, хлопая крыльями, бродили голуби, и, переступая через одного особенно смелого пернатого, я извинился вслух.
— Надо же, — улыбнулся Антон, — ты и правда извиняешься перед птицами. Лиза когда-то говорила об этом.
— И ты не поверил, что я настолько… эм… экстравагантный? — подобрал я слово помягче, и улыбка Антона стала еще шире.
Мы шли рядом, плечом к плечу, и чем чаще я поворачивал к нему голову, тем больше его светлые, позитивные эмоции захватывали меня, рассеивая темноту безлюдного леса внутри моей головы. Хотел бы я держать его за руку — как парень и девушка, идущие нам навстречу, или вон та парочка, прошествовавшая мимо. Но… это невозможно, так ведь?.. Не на этих улицах — не на виду у этих людей…
Открывшаяся стеклянная дверь едва не встретилась с моим лбом, но Антон вовремя дернул меня за предплечье вправо. Как и всякий раз, я смеялся над собственной неловкостью, когда мой взгляд скользнул к огромной витрине — и эмоции схлынули в никуда, оставив на лице восковую маску. За стеклом, занявшим половину стены, стояло пианино с открытой крышкой. На пюпитре заместо нот расположилась бумажка с описанием данной модели и ценой. Я смотрел на лакированную крышку, пока улыбка, словно в замедленной съемке, меркла… Холодный, практически зимний ветер пронесся меж деревьев в по-сказочному устрашающей чаще леса. Сколь бы ни разгорался костерок, его пламя не могло уже спасти меня: оставалось лишь обнять колени, скрутиться на земле калачиком — и ждать прихода скорой смерти. Во сне…