Совсем не мечта! (СИ)
Пожав плечами, будто кто-то другой произнес мои собственные мысли, я сделал шаг по направлению к огороду, но из-за попавшего под подошву круглого камня моя нога поехала, и я упал сперва на колени, а потом и на живот, не сумев подставить руки вовремя. Как же больно… Удар чуть не вышиб из меня дух… Но хорошо, что этого никто не увидел!.. О Боже, я же не испачкал травой носки?! Я поднялся, опершись покрытыми ссадинами ладонями на траву. Белые носки были девственно чисты, но на ободранной правой коленке уже выступала кровь. Ногу было не согнуть: от любого движения, тревожащего рану, меня простреливала боль. Как ученый, изучающий результаты эксперимента, я согнулся и всмотрелся в оголившееся мясо. В рану попала земля и пара травинок. Нехорошо… Охая и немного посмеиваясь над тем, как же забавно, должно быть, я выглядел со стороны, я поднялся по деревянным ступеням и прошел в заполненный прохладой темный коридор. Приближаться к двери, обтянутой неизвестным мне мягким темно-оранжевым материалом, будто кресло или диван, было страшно, но выхода у меня не было: перекись-то дома… Не издавая ни скрипа, я проскользнул в не менее темную прихожую, освещаемую лишь слабыми дневными лучами, пробивающимися через узорчатый тюль далекого кухонного окна. Из-за расшитой рыжими цветами шторы, заменяющей двойные двери большой спальни, доносились голоса бабушки и малышки Лизы. Не могу же я заявиться в комнату в таком виде: кровью я напугаю Лизу. Лучше подождать, когда бабушка выйдет сама…
С горем пополам — ногу ведь сгибать нельзя! — я снял грязные сандалии и допрыгал до старого дивана, настолько мягкого, что, усаживаясь на него, вмиг проваливаешься. Будто покрытое пледом облако! Я ждал — разглядывал великое множество наклеек на маленьком белом холодильничке, шумящем между входной дверью и громадным сундуком, придвинутым к дивану. По ноге словно бы снова побежал жук, и я, не глядя, провел пальцами по коже, чтобы скинуть насекомое, но не травмировать и не убить. Пальцы стали мокрыми. Кровь от колена уже давно добралась до когда-то белоснежных носков, пропитывая их. Ну вот… теперь попадет и за носки…
На круглом столе, покрытом старинной розовой скатертью с тесемками, зазвонил старенький мобильный телефон, доставшийся мне от старшего брата, и я бросил строить с Лизой домик из книг. Тоже мне строительство, когда один из рабочих постоянно ломает этажи и смеется…
— Алло, — весело произнес я, зная, кто звонит впервые со времени моего прибытия в деревню.
— С днем рождения, зайчик! — услышал я мамин голос.
— Спасибо! Как у вас дела?
— Все хорошо! Ешь побольше ягод и слушайся бабушку!
— Конечно, — улыбнулся я. Она всегда так говорит, каждый год. Не помню, когда бы я праздновал день рождения с родителями, ведь после школы меня всегда увозят сюда… — А папа будет поздравлять? — без особой надежды спросил я. Мама на несколько секунд замялась. — Напомни ему, пусть отправит SMS-ку, а то бабушка целый день будет ворчать, что он меня не поздравил.
— Хорошо, зайчик… — Ее голос был грустен, и я попытался исправить ситуацию:
— А у нас тут жарко! Мы… ходим на озеро… едим творог… Я видел птицу… — Мои впечатления о начавшемся пару недель назад летнем отдыхе быстро иссякли, так что я просто рассмеялся в трубку. Неуместным мой смешок матери не показался, и она начала что-то рассказывать о городе и о своей работе. Я не понимал ни слова, но обязательно кивал, словно она могла меня увидеть, и вставлял давным-давно отработанные шаблоны по типу «О-о-о, как интересно!» или «Ну надо же! А еще что?» Мне просто было приятно слушать ее голос. Не скоро я смогу услышать его вновь, ведь она занята…
Я сидел на полу возле чрезвычайно мягкого дивана в прихожей, на котором лежала бабушка в ярком голубом халате. Говорить приходилось шепотом, иначе проснется Лиза, а ей без дневного сна никак нельзя.
— Он же вернется, правда?.. — спросил я, утыкаясь лицом в чужую руку. Кожа была тонкой и морщинистой.
— Куда же денется, — без особого беспокойства ответила бабушка. — Он всегда уходит. Мы уезжаем в город — он живет сам по себе. А когда возвращаемся — опять приходит.
— Но ведь это жестоко — бросать его здесь одного…
— Он спит зимой на чердаке, ест мышей. Ему хорошо, — отмахнулась она, как и всегда.
— А тебе было бы хорошо на чердаке с мышами?.. Ему некуда деваться… Но мы могли бы брать его с собой… Ему бы там понравилось, не было бы одино…
— Не говори глупости!
Я замолчал, отодвигаясь от нее подальше по скользкому коричневому линолеуму. Как же она не понимает… ему ведь плохо… он совсем один… как и я…
Прошла неделя с тех пор, как я его видел в последний раз… Сердце было не на месте, но бабушке, похоже, было все равно. Лиза же — слишком маленькая, чтобы что-то понимать…
Я вышел на улицу, притворив за собой большую деревянную дверь. Впереди шумел куст пиона: он был гораздо больше, чем тот, что растет у нас во дворе. Под него вечно прохожие деревенщины кидают всякий мусор. И вот опять! Я нагнулся, чтобы подобрать пустую бутылку. Нельзя же делать из растения свалку… Что-то большое и разноцветное лежало вместе с прочим мусором под кустом. Легкий ветерок развивал белую, серую и рыжую шерсть… Нет!.. Я отшатнулся, прижимая руки к губам…
Я вскрикнул и дернулся, но перед глазами был уже не солнечный летний день, а темнота моей спальни. Мой рваный вопль явно слышал Антон, но, кажется, мальчишка не проснулся, только крепче обхватил меня вокруг живота. Я судорожно вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок. Тепло Антона, использующего мою правую руку вместе с плечом в качестве подушки, только помогло отбросить остатки кошмара. Я полагал, что сон, пусть даже основанный на реальных событиях, всегда только сон, с комом самой разной надуманной мишуры. Почему же теперь мне снятся чистые, нисколечко не измененные воспоминания?..
====== Глава 31 ======
Я стоял в уютном магазинчике перед бликующей витриной и не мог оторвать взгляд от наручных кварцевых часов. Впервые меня одолевало такое нестерпимое желание что-то приобрести. Они были сравнительно небольшими, вполне себе обычными часами неприметного стального цвета, но было в них нечто особенное, что я никак не мог для себя сформулировать. Несмотря на внешний металлический холод, они околдовывали изящностью линий, мягкостью формы каждого элемента. Ни одной лишней детали. Такой простой, силящийся не выделяться в толпе идеал.
«В них было что-то от Антона…» — поразило меня. Я был просто обязан их ему подарить. Я не имею ни малейшего понятия, нравятся ли ему наручные часы, придутся ль по вкусу именно эти. Я никогда не видел на его запястье часы: может быть, потому что их у него, элементарно, нет, а может, потому что такой аксессуар, бесполезный в эру всесильных мобильных гаджетов, видится ему бессмысленным и обременяющим. Я не знал. Но ведь каждый подарок — «русская рулетка».
Вернувшись домой с покупкой, я твердо для себя решил, что сделал все правильно: даже если Антону они не будут нужны, он положит часы на какую-нибудь далекую полку, где они будут пылиться, быть может, многие годы, оставаясь неизменно присутствующей в его жизни частичкой меня… И меня несказанно радовала эта мысль, пока я не вспомнил, как выглядит комната Антона… Ну, положит часы под матрас, какие еще варианты…
Пока я чах над небольшой серой коробочкой с серебряным логотипом магазина, раздался звонок в дверь: сдержанный, одиночный, предельно четко сообщающий, кто ко мне пришел. Я выпустил часы из пальцев, оставив на кухонной стойке, и пошел в прихожую.
— У меня для тебя сюрприз, — сразу с главного начал я, едва отворил дверь и отошел к любимому косяку.
— У меня для тебя тоже… — сковано улыбнулся Антон, заходя в квартиру согнувшись. Он был не один.
В моей прихожей оказалось пушистое нечто. Светло-коричневая шерсть торчала во все стороны, слипшись от тройного слоя грязи и скатавшись в острые твердые иглы. Мощные лапы оставили вереницу мокрых следов не только у меня на бежевом кафеле, но и по всей парадной. Треугольные уши были словно переломаны пополам и свисали по бокам чуть вытянутой широкой морды, а большие круглые глаза заполняла такая бездонная черная грусть, что я даже растерялся, заглянув в них мимолетом.