Совсем не мечта! (СИ)

Я нерешительно сел на край иссиня-черного покрывала. Поднял глаза на Антона — он вполне ясно выражал приказ одним лишь наклоном головы, и я лег, чувствуя себя так, словно оказался на бойне.
— Подними руки, — отдал команду Антон, садясь мне на живот.
— Поднять руки куда? Вверх — к потолку, или вверх — к изголовью кровати? Я лежу, у меня как бы два… верха…
С громким вздохом закатив глаза, Антон сам поднял поочередно мои руки к подушке и приковал наручниками к деревянным планкам кровати. Металл холодил кожу, цепь заскользила по лакированной древесине, когда я попытался сдвинуться. Не говоря ни слова, Антон слез с меня и покинул спальню, провожаемый моим недоуменным взглядом. Это… была его шутка?.. Месть за Дину, за «подарок» и все в том же духе?.. Он вообще вернется?.. Сам освободиться я не сумею: если Антон не переложил ключи от наручников, то они по-прежнему в ящике тумбочки, куда я не смогу дотянуться со скованными запястьями. Он может хоть прямо сейчас взять мои ключи, запереть меня в квартире и уйти, от души злорадствуя. Мать проведывает меня редко. У Лизы нет ключей. Я умру от жажды, прикованный к собственной кровати потому, что закрыл входную дверь. Я вообще закрыл ее?..
Послышались приближающиеся шаги, и я расслабился, совсем забыв о неизвестном мне плане Антона. Когда мальчишка показался из-за двери, в его руке блеснул кухонный нож.
— БОЖЕ МОЙ, ЧТО ТЫ ЗАДУМАЛ?! — завопил я, свозя ногами покрывало.
— Если бы я хотел тебя прирезать, то сделал бы это гораздо раньше, — раздраженно осадил меня Антон. — Просто замолчи.
Он встал надо мною с оголенным ножом, и ситуация стала уж слишком похожей на сатанинский ритуал жертвоприношения… Я судорожно сглотнул, когда Антон плавно приставил лезвие к моей шее и неспешно двинулся вниз, приятно оцарапывая металлом кожу. Невероятная близость к обнаженному холодному оружию заставляла сердце бешено колотиться, но вместе с тем тело медленно охватывало возбуждающее бессилие, заставляющее смиренно склонять голову и беспрекословно подчиняться. Нож преодолел ключицы. Антон приподнял двумя пальцами верх моей местами почерневшей от чернил футболки и повел ножом вниз, с тихим треском вспарывая ткань. Самый кончик лезвия царапнул по животу, и я с тихим стоном вздрогнул, рискуя получить порез серьезнее. Полностью разрезав футболку, он отложил нож на тумбочку, вновь залез на меня — на этот раз уже на бедра — и раздвинул неровные края ткани, проведя ладонями по моей груди. Ненадолго его рука задержалась поверх моего сердца, отчаянно обрушивающего в удар за ударом в грудину.
— Надо же. У тебя так сильно бьется сердце, — низким голосом просмаковал он, вдоволь наслаждаясь тем, что именно он сделал это со мной.
Упираясь правой рукой в матрас, он склонился и поцеловал меня в губы. Даже в этом поцелуе он подавлял любую мою попытку перенять лидерство, наказав за последнюю ощутимым щипком за левый сосок. Я со вскриком вздрогнул, и на губах Антона расцвела торжествующая улыбка. Не отдавая себе в этом отчет, я был зол. В его руках я ощущал себя загнанным зверем, пойманным диким животным, которого он жестоко и безжалостно дрессирует, подавляет, заставляет лечь и лизать носок его сапога просто потому, что он так сказал. Я хмурился, пока он покрывал горячими поцелуями мою шею, плечи, грудь и живот; я запрокидывал голову, тяжело дыша, выгибался на кровати, чтобы его руки могли пройтись по моей спине еще раз и еще… Цепь наручников неистово царапала полировку кровати, делая ассоциацию с плененным истязаемым удовольствием зверем более красочной и живой… Облизывая слегка покрасневшие губы, Антон дважды потерся вставшим членом о мою ногу и раскатисто рассмеялся, не спуская с меня глаз. Такой Антон, полностью лишенный тормозов, мне нравился вдвойне. Он рванул собственную рубашку, и по полу громко рассыпались мелкие полупрозрачные пуговицы. Голым торсом он приник ко мне, и я замычал, стиснув зубы от нестерпимого жара, обдавшего мою грудь. Кожа, казалось, плавилась, и я вздохнул с облегчением, когда мальчишка встал с меня и протянул руку за ножом. Хотелось облизывать ледяное лезвие, лишь бы только поглотить хоть немного прохлады.
 
— Нож… не разрежет штаны… — с заметным усилием выдохнул я, читая его мысли. — Ткань… жесткая…
Он кивнул и вышел из спальни. Я горел. Жар обращал в пепел любые мысли за считанные мгновения, так что когда я остался в комнате один, время для меня остановилось. Я лежал, прикованный к кровати, обратив глаза к потолку, и практически не дышал… Скрипнула дверь, и мое сердце до боли врезалось в кости, рванув к Антону, сжимающему на этот раз стальные ножницы. Их острыми концами он прочертил длинную линию от моего пояса до стопы. Я откинулся на подушку, закрывая глаза. Слушая звук разрезаемых брюк. Чувствуя бросающий в мурашки холод скользящих по левой ноге ножниц: от щиколотки до колена — и вверх, до самого пояса… Срезав заодно и нижнее белье, он словно снял оберточную бумагу со своего подарка. Правую штанину он оставил нетронутой и с грацией дикого кота слез с постели, непрерывно глядя мне в глаза. Стоя передо мной, он потянул за плетеный ремень, и тот выскользнул из джинсы и изящно повис в его руке прежде, чем упасть на пол, звякнув пряжкой. Взгляд Антона скользнул по моему подрагивающему члену и выступившим каплям смазки, и я с рычащим стоном откинулся на подушку вновь, почувствовав его взгляд на себе. Сбросив темные джинсы вместе с боксерами и оставшись в распахнутой белой рубашке, Антон вернулся на кровать, хищно улыбаясь. Он уместился на четвереньках меж моих ног и провел языком по члену, вынудив громкий стон сорваться с моих губ. Связанный тончайшей леской с реальностью, я заметил, как его левая рука из-под покрывала выудила заранее припрятанную баночку смазки, взятую из моей тумбочки.
— Ты же обещал… — онемевшими от частого дыхания губами выговорил я.
— Я держу слово, — невнятно ответил Антон, скользя языком по головке, и я сжал до белизны кожи деревянную планку, оцарапанную наручниками. Деревяшка со скрипом двинулась в пазе, но так и не позволила мне освободиться. Погружая мой член в рот до предела, дабы лишить меня способности говорить, Антон ловко отщелкнул крышку бутылочки и нанес смазку на пальцы обеих рук. Почему обеих?.. Почувствовав проникающие в меня прохладные от смазки пальцы, я в истоме замычал в потолок, прикусывая нижнюю губу чуть ли не до крови. Одного взгляда на Антона хватило, чтобы окончательно отдаться происходящему: скользя губами по моему члену, мальчишка имел меня пальцами левой руки, а правой — растягивал себя, томно постанывая. И это у меня богатая фантазия?! Этот ребенок переплюнул меня, даже не стараясь! Едва выдержав минуту этой мучительно прекрасной пытки, я простонал:
— Антон, я не могу больше…
Он понял все. Взобравшись на меня, он медленно опустился на мой член, придерживая его и тем самым помогая войти. Мы с Антоном застонали вместе; мальчишка запрокинул голову, и на его обнаженной груди блеснули капли пота. Жарко… Горячо… Невыносимо хорошо… Не хочу быть скованным сейчас! Хочу касаться его, хочу сжимать пальцами его кожу, хочу держать его, пока буду трахать… Откуда эти мысли, я же совсем не агрессивен — но его животная страсть заражала меня… Не сдерживая раскрепощенных стонов, Антон начал двигаться на моем члене, такой раскаленный, такой тесный… Правой рукой принимаясь стимулировать собственный член, он снова вставил в меня пальцы левой, рьяно толкался ими в простату. В эти неописуемые секунды я смог перекричать его. Выгибаясь всем телом, я кончил внутрь мальчишки. Антон издал завершающий стон и обильно кончил мне на груди, выжимая тесно сжатыми пальцами из своего члена все!
На пару мгновений мое сердце встало. С широко распахнутыми глазами я лежал на подушке, ощущая только горячие капли его спермы на моей коже. Взгляд сфокусировался и уперся в торчащую прямо перед моим лицом деревянную планку — я таки ее выломал. Соскользнув наручниками с нее, я обрушил изрядно онемевшие руки на собственный живот. Антон с закрытыми глазами никак не мог отдышаться. Мой член по-прежнему был в нем, а его пальцы — во мне, и это извращенное единение почему-то успокаивало.