Совсем не мечта! (СИ)

Следующие несколько дней я был с головой погружен в легкую перепланировку квартиры. Обсудив с Катей свою идею и получив восторженный писк прямо в ухо через динамик мобильного телефона, я решительно начал действовать. Перво-наперво я отправил игрушки из покрытой когда-то туманом тайны третьей комнаты в десяток вместительных коробок, ограбил волшебную страну как мог, избавил даже от искусственной травы, что уж говорить о полочках с дорогами и красочными картонными домишками. Стеклянные шарики — воды реки́ и озерца — заполнили большущую банку до горлышка, обиженная обделенная плюшевая рыба занырнула в коробку с соразмерными мягкими игрушками. Катину кровать вынести через дверь в шкафу было невозможно, так что она покинула комнату так же, как и попала в нее: в разобранном виде, в длинной плоской, как широкая доска, коробке, криво обмотанной скотчем. К окончанию моих трудов третья комната оставила при себе лишь раскрашенные в стиле детской сте́ны да паркетный пол, ранее взгляду недоступный. Я умудрился разобрать сосредоточие уцелевших кусочков детства за день, и все это время Антон отсыпался в нашей общей постели. Проснувшись, он не задавал лишних вопросов, только молча постоял с кружкой кофе в руке у входа в опустевшую комнату, принес стакан холодного молока уставшему физически и эмоционально мне и удалился за стенку — подбирать в шкафу одежду для завтрашнего похода на работу. На первую его работу. Как же время летит…
Окрыленная моими великими планами Катя на некоторое время осталась жить в бывшей комнате своего отца, чему моя мама была только рада: за то время, пока меня не было, ей понравилось проводить часы после работы как с внучкой, так и с племянницей, зачастившей в гости. Думаю, она вновь ощутила себя матерью, позабыла о личном не самом удачном материнстве — а как его иначе назовешь, учитывая, где и по какой причине оказался брат и каких внутренних демонов ярости унаследовал я?.. Антон повадился ежебуднично ходить на работу, как и все нормальные люди, и оставшийся как всегда с Везунчиком наедине я воспользовался имеющейся свободой! За следующий день разгрузив платяной шкаф и ближайшую к нему часть спальни, я вызвал рабочих: трое сноровистых восточных мужчин в спецовках запросто отодвинули тяжеленный шкаф, за несколько часов расколошматили стенку между спальней и третьей комнатой, благо она не была несущей и план дома это позволял, а мне осталось после их ухода только расчистить остатки строительного мусора, ими позабытого, да избавиться от вездесущей пленки, спасшей кровать, прочую мебель да полы со стенами от приставучей пепельной пыли.
Антон вернулся близ семи. Зайдя в спальню, дабы раздеться, он в наполовину расстегнутой по пути рубашке замер при входе в комнату; окна были открыты, я закрашивал валиком стены бывшей игрушечной страны нейтральной светлой краской, чтобы она бесследно слилась со стенками спальни. Антон постоял какое-то время на месте, потом подступил к платяному шкафу, повернувшемуся спиной к другой стене — боком к окну, и как ни в чем не бывало переоделся.
— Не ужинал? — кратко поинтересовался он.
— Неа.
— Макароны с сыром устроят?
— Ага, спасибо.
И все. Золото, а не человек.
Когда мы сели ужинать, Везунчик лежал на диване. К спальне он не приближался: сильный запах сохнущей краски отпугивал его. Но и в кабинет не заходил, словно знал, что тот тоже готовится к облагораживанию. Миска вновь была полна: видимо, Антон наполнил, вернувшись, и мне осталось только долить в другую воду. Пес благодарно вздохнул, потянулся на диванных подушках от души и, перевернувшись с живота на бок, заснул.
Ночью я сделать то же не смог. Рядом с мирно сопящим Антоном я сидел в постели, укрытый тонким одеялом по пояс, и печатал продолжение для начатого до поездки во Льгов произведения. Я старался быть тише, но клавиши все равно щелкали под подушечками пальцев; в комнате сохранился остаточный запах краски, походящий на аромат канцелярской замазки, или клея, или лака, и, кажется, меня чуть крыло от него, несмотря на открытое окно, поигрывающее частой мелкой паутиной тюля.
 
Я вздремнул немного под самое утро, до полудня был сонным как муха, разбитым, как тюкнутое о край стола яйцо, однако ближе к часу дня меня окатило внезапной волной энергичности, и я за пару часов перетащил книги из кабинета на диван, а компьютер — на пол у пианино, с другой стороны от полного пакета корма. Все те же рабочие, но уже вдвоем, за приемлемый гонорар бережно, не поцарапав полы, перенесли книжные шкафы в увеличившуюся в два раза спальню, туда же — всю оставшуюся в кабинете мебель. К моменту их ухода последний был гол, как объеденная кость, и казался на удивление просторным и светлым помещением. Остаток времени до возвращения Антона я потратил на расстановку книг, подключение компьютера, гневный поиск удлинителя, ведь розетка оказалась дальше желаемого, и когда дверь в спальню открылась, лишь ее ближайшая к окну половина была узнаваема, а во второй в окружении заполненных балконов книжного театра, дивана и компьютерного стола с задвинутым креслом располагался украсивший спальню простор. Теперь посередке объединенной комнаты было предостаточно места хоть для занятия спортом, хоть для танцев, хоть для валяния на полу! Надо полагать, заинтересовать Антона могут все варианты, была бы компания!
— Марк, — как-то неожиданно напряженно окликнул он, в тревоге сведя вместе брови.
— Что, не нравится?.. Я решил, что это будет достойный сюрприз — объединить спальню и кабинет. Мы ведь не могли бы спать вместе, если б тут и дальше из-за детской был проходной двор, а теперь Кате нет смысла заходить в нашу комнату, так как на месте кабинета у нее будет собственная. Завтра она должна прислать мне фотку цвета, в который нужно будет к ее приезду покрасить стены…
— Марк, с Везунчиком что-то не в порядке…
— В смысле?..
— Он сейчас встать еле смог, вылезая из конуры попить…
Я побежал в зал со всех ног, Антон спокойно последовал за мной. Поникший Везунчик лежал, наполовину спрятанный плюшевым домиком. То ли теперь мне чудилось, то ли и правда он дышал как-то странно — слабо, редко, едва раздувая бока. Будто имея ветеринарное образование и зная хоть что-то, я осмотрел его морду: цвет белков глаз и ушных раковин внутри был обычный, но десны показались слишком бледными, да и пасть Везунчик открыл на удивление послушно, хотя в любой другой ситуации уворачивался бы и сопротивлялся. Тут же у него как будто не было сил дать мне хоть каплю отпора…
Я кинулся искать в сети и вызванивать ветеринарные клиники, все они принимали только по записи, а свободные места были через несколько дней, в конце недели, через две недели даже! Да почему не существует скорой для животных?! В экстренной ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, делать что, неделю ждать?! В сердцах я нагрубил последней, с кем говорил; черт, нельзя так, она ни в чем не виновата, она просто работает… Но нервная система не выдерживала. В результате мне удалось найти ветеринарную клинику, расположенную в другой половине города и готовую принять нас завтра близ полудня. Нервничая, в минуты молчаливого ожидания сгрызая внутреннюю выстилку рта до горьковатой крови, я нашел шариковую ручку, но не бумажку, так что записал время приема на запястье, размашисто, вдавливая стержень в кожу до боли. Антон все это время, сидя на корточках, гладил Везунчика, точно прощался с ним со взрослой выдержкой и зрелым принятием неизбежного…
— Отойди… — отложил я мобильный на кухонный стол, откинул ручку, и она, скатившись, упала на пол.
— Что? — тихо переспросил он.
— Отойди от собаки. Н-не надо его гладить так, будто ему помирать это ночью!..
— Марк, — сокрушенно выдохнул он, встал, чтобы приблизиться, но я, остановив его выставленными перед собой ладонями, убито опустился на барный стул. — Все будет хорошо, слышишь? Врач посмотрит его, сделает какой-нибудь укол или в рот зальет лекарство — и все станет как раньше.
Я не мог понять, озвучивает он эти наивные сказки, чтобы меня поддержать, или потому, что сам в них все еще верит. Он вообще терял хоть кого-нибудь?.. Кажется, в детстве домашних животных у него не было, а оба отца, к счастью, по прежнему с ним. Но я терял… и терял слишком многих… Все начинается с паники, обуявшей все тело, порождающей нервную боль и дрожь в ладонях, ноющую боль в животе, вечно катящиеся с горы кирпичи внутри черепной коробки. Ты пытаешься заглушить панику здравым смыслом: ищешь медицинскую информацию в сети, находишь симптомы безобидных заболеваний и временно убеждаешь себя в том, что все действительно будет в порядке, что ты разобрался, все понял, а значит, и вылечить удастся. Надежда заполняет тебя, расправляет широкие белые крылья, вот только незаметно каждое перышко с кончика принимаются обгладывать бактерии страха потери. И либо ты не успеваешь их даже приметить, а теряешь любимое существо, окрыленный надеждой и чертовой верой в светлое завтра, либо умирание затягивается на мучительные для него, погибающего, часы, а то и дни, а то и недели, и тебе хватает с лихвой времени принять неизбежное, но легче от этого не станет ни на толику — ты будешь умирать вместе с ним, вся твоя душа, по кусочку…