Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)

Дотронувшись до плеча Терентия, Свечин перекричал рокот мотора:
— Терентий Савельич, когда уехал Дзюба?
— Первого, первого!
— Когда?
— Не на ночь же глядя!
«Значит, утром, — подумал Кузьма. — А если мы дойдем до Черемшаного распадка за полдня… За столько же дошел туда и Дзюба. Первого же августа он примерно в два-три часа пополудни остановился. Дела в тайге начинаются с утра. Светает чуть позже четырех. Вот тогда Дзюба отправился в тайгу, к корню… Знал ли он, где растет женьшень? Должен был знать. Не пошел же он наобум? Шел день, полтора… Иначе он не смог бы за то же время вернуться к лодке и седьмого быть у Ангирчи. А если он шел и ночью? Две ночи — пятого и шестого. Седьмого к вечеру… у Радужного. Получается. Если он плыл и по ночам, то ушел от Черемшаного пятого и против обыкновения едва не в сумерках!
Неужели он шел полтора дня, чтоб дойти до места, где рос женьшень! И он знал где! А мы? По следам? После ливня! Смех!..
Да! Сколько времени надо, чтоб выкопать корень? Выкопать… Корешок… Ну, пять, десять минут. Не целый же день!»
— Терентий Савельич, — Свечин вновь наклонился к спутнику и громко спросил: — Долго женьшень выкапывать?
— Какой…
— Большой,
— Два дня.
— Сколько?
— Два дня. Может, и боле.
— Так долго?
— Это скоро. Кто очень хорошо умеет и знает, как надо…
— А самый маленький, самый…
— Смотря какой корень… Можно и день потратить.
Кузьма видел и не видел, как порозовели, а потом стали медовыми облака под солнцем. Из прибрежных кустов вылетали голубые сороки. Надоедливо-ритмично стучал мотор, окружающий мир воспринимался немо.
«Вот так раз! — продолжал думать он. — Два дня выкапывать корень! Как это так? Пошутил старик. А если нет? Тогда место, где рос женьшень-великан, неподалеку от реки. Вероятно, мимо Лысой сопки мы прошли ночью. Я ее не видел. И от табора тоже. Вечерние и утренние сумерки были густы… Два дня выкапывать корень!»
К Черемшаному распадку они подошли после полудня. Терентий Савельич тотчас уехал обратно. Постук мотора долго слышался меж отвесными берегами. Распадок-ущелье разрезало каменную громаду и резким поворотом уходило куда-то в глубь плато. Узкая галечная полоса, грязные полосы на камнях, видневшиеся на уровне двух-трех метров, говорили о том, что во время сильных дождей в верховьях вода здесь поднимается очень высоко и беснующаяся река ревет в узком русле на протяжении нескольких километров. И иного выхода на плато из ущелья, кроме Черемшаного распадка, нет.
— Почему так долго выкапывают корень?
— Ювелирная работа, Кузьма. Доведется — увидишь.
— Вы тоже считаете, что если корень старый, то он рос не один?
— Кто знает… Женьшень — растение таинственное. Остаток древней флоры, которая была здесь то ли миллионы, то ли десятки миллионов лет назад. Реликт. Как тигр, к примеру. А в те времена женьшень, наверное, встречался так же часто, как теперь кошачий корень. Тогда он, может, рос и под Москвой, и на Таймыре, — ответил Самсон Иванович.
— Чего же он там не выжил, этот реликт?
— В третий ледниковый период до нашего края ледники не доползли, не спустились.
«Третий ледниковый период… Что-то знакомое…» — подумал Свечин, но память более ничего не подсказала.
Они неторопливо продвигались по ущелью. Прошедший вчера ливень крепко нахозяйничал в узком и глубоком каньоне. Неожиданно Самсон Иванович повернул обратно к реке.
— Он должен был предусмотреть… Состорожничать… — пробормотал участковый.
— Что, что?
— Надо поискать, где он оставлял лодку. Он знал, что будет гроза. Помнишь, в тот день… Тогда, еще по дороге в леспромхоз, мы с тобой дневали на заимке, прошла гроза?
— Да.
— В тот день он приехал сюда. Он тоже, как и я, по признакам должен был догадаться о ливне. И спрятать лодку. Вытащить ее выше отметок на камнях, оставленных водой.
— Поднять лодку на три метра по такому крутому склону? — удивился Свечин. — Одному?
— Остаться без лодки еще тяжелее.
Они возвратились к горлу каньона.
— Если он прятал лодку, то на правом склоне.
 
— Конечно… — удовлетворенно заметил Самсон Иванович.
— Там течение спокойнее. В левый же борт вода бьет со всей силой. Она срывается с реки и бьет в левый берег каньона.
— Известно, — поощрил Самсон Иванович.
— Веревка у него была. Сами в лодке видели. Капроновый шнур. Такой и полтонны выдержит…
Кузьма, разговаривая, внимательно осматривал склон, поросший по трещинам и выступам травой. Кое-где за крохи почвы цеплялись и деревья. Корни их наподобие змей обвивали камни и уползали в расселины в поисках земли. Но редко какое дерево вырастало сильным. Большинство засыхало и даже падало, расщепив скалы своими корнями. Лишь метрах в ста от начала каньона на небольшой площадке рос молодой столетний кедр.
— Самсон Иванович, там бат! Такой же, как у Ангирчи!
— Что? Где?
Забыв об осторожности, они оба, приникая телом к скале, цепляясь за выступы и трещины, полезли к густо поросшей кустами верхней террасе. И там они увидели долбленку Ангирчи. Лодка была пуста. Только шест, с помощью которого толкают бат против течения, оказался привязанным к борту.
— Это лодка Ангирчи… — как-то странно, врастяжку проговорил Протопопов. — Что же ему здесь надо?
— Честно говоря, Самсон Иванович, я предполагал что-либо подобное. Помните его странное молчание… Он в конце разговора перестал отвечать на вопросы. Тогда вам это не показалось странным. А жаль!
— Я, Кузьма, и сейчас не верю, что Ангирчи имеет хотя бы малейшее отношение к делу Дзюбы… И мы не нашли места, где оставлял лодку сам Дзюба.
Усмехнувшись про себя, Свечин двинулся по террасе за Самсоном Ивановичем. Ему думалось, что Дзюба здесь мог и не быть. Ангирчи оговорил Петра Тарасовича, сказав, что Дзюба вез «большую котомку». По каким-то причинам старик сам расправился с корневщиком…
Дальнейшее развитие этой версии Кузьме пришлось прервать.
— Вот здесь стояла лодка Дзюбы! — твердо сказал Протопопов. — Но как Ангирчи догадался, что сюда приходил Петр Тарасович?
— А в сговоре они каком-то не могли быть?
— В сговоре?
— Да. Именно в сговоре!
— Сговор… Сговор… О чем, по поводу чего?
— Я высказал предположение вообще… — неловко оправдался Кузьма. — Вот чувствую какую-то связь между Дзюбой и Ангирчи. Сам Ангирчи натолкнул меня на эту мысль. Помните его последние слова? «Мой много знай… Мало говори… Посмотреть, однако, надо… Своими глазами гляди…»
— Ты хочешь сказать, что Ангирчи едва ли не прямо предупреждал нас о своем походе?
— Выходит, что так, Самсон Иванович.
— Что ж, двинемся по их следам. Поглядим, зачем приходил сюда Дзюба и что тут понадобилось Ангирчи.
Они спустились с террасы на дно каньона и пошли по острой щебенке, устилавшей ущелье. Постепенно дно поднималось, и скоро они вошли в густые заросли иван-чая и кустарника. Сюда вода при подъеме не добиралась.
Вдруг что-то в зарослях стукнуло, мелькнуло, и Протопопов, шедший впереди, охнув, завалился на бок. Кузьма бросился к нему и увидел стрелу, настоящую оперенную стрелу, вонзившуюся чуть выше правого локтя Самсона Ивановича.
В тот вечер, когда Леонид Дзюба по приглашению Виктора Федоровича зчшел с ним в дом Протопопова, интересного разговора как-то не получилось. На вопросы об отце он отвечал односложно, очень неохотно. А когда Остап Павлович спросил, хороша ли была охота в Лиственничном, Леонид заверил, что не очень.
— Да вот хоть у Ермила Копылова, Федьки Седых да Васьки с Петькой Ивлевых спросите, — заметил Леонид. — Они тоже палили на кордоне.
— Вы с ними виделись? — поинтересовался Твердоступ.
 
— Я на них и здесь насмотрелся. А настоящая охота только начинается.
— Снова собираетесь?
— Отсюда не уеду, пока про отца все толком не узнаю, — нахмурился Леонид. «Прямо на вопрос не ответил…» — подумал Андронов.
— Чего ж узнавать?