Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)
Подходя к своему коттеджу, Губарев увидел бегущего по дорожке плотного вахмистра Плисюка. На рукаве светлела сине-белая повязка помощника дежурного. Подбежав, вахмистр вытянулся, приложил руку к козырьку.
— Ваше благородие, с инженером Зубиным несчастье! Просил позвать!
— Что случилось?
— Упал, сломал ногу, у Змейкового сектора! — Плисюк перевел дух. — Я фельдшера вызвал!
Губарев бросился к аэродрому; вахмистр, отдуваясь, бежал за ним. У сараев Змейкового сектора их встретили фельдшер и дневальный; иг земле, морщась и держась за ногу, боком, неловко лежал Зубин. Губарев присел, взял инженера за плечи.
— Андрей, что случилось?
По бессмысленно-стеклянному взгляду Зубина понял: случилось именно то самое. Заметил, как инженер двигает губами, пытаясь скрыть смысл фразы, с трудом разобрал: «Скажи им, чтобы отошли». Махнул рукой, стоящие сзади отодвинулись. Пригнулся. Видно было, Зубин с трудом сдерживает боль.
— Что, Андрей? Что?
— Ты был прав. Татарин. Я… зашел… Не успел даже заглянуть в стол — он сзади… Глаза бешеные… На ногу наступил, толкнул.» Я и опомниться не успел… Боль адская… Все… Больше ничего не помню…
Губарев махнул фельдшеру.
— Займитесь, окажите первую помощь! Вахмистр, обыскать всю Гатчину, найти дворника! Поднимайте отделение!
— Слушш-ашшш-родь! — Вахмистр бросился к дежурке.
Зубин тихо стонал. Так, дверь дворницкой открыта. Кажется, сейчас там никого нет, и все-таки надо быть осторожным. Войдя в каморку, прижался к стене. Никого. Постель не тронута, всюду явные следы поспешного бегства. Ни одной личной вещи. Ветошь, тряпки. Присел, заглянул в тумбочку — пуста, хоть шаром покати. Посмотрел на часы: пять минут первого. Только что от гатчинского перрона отошел поезд на Петербург. Вернулся к Зубину — сидит на земле с закатанной брючиной, фельдшер обматывает переломанную стопу бинтом. Рядом взмыленный Плисюк.
— Ваше благородие, никак не нашли. Ефрейтор Соколов спросил дежурного по станции, тот говорит: «Уехал ваш татарин. На петербургском».
Значит, Ахмет от него ушел. Но донесение Курново отправлено… Черт, мерзость какая, неужели нет выхода?..
Губарев с досадой посмотрел на сморщенное от боли лицо Зубина. Стоп. А ведь выход есть, ну, конечно, ведь Зубина надо срочно везти в госпиталь. Он ранен, да еще на военном аэродроме.
— Вахмистр, быстро сюда штабной автомобиль! Быстро, вы поняли? Доложите, падение во время летных испытаний, несколько переломов. Ясно? Выполняйте, и чтоб в пять секунд!
— Слушаюсь! — вахмистр кинулся к штабу.
Через двадцать минут новый «Фордзон», остановившись ненадолго у коттеджа Губарева, где он успел переодеться, мчался вместе с ротмистром и Зубиным по Варшавскому шоссе в сторону Петербурга. Спрыгнув у Обводного и приказав шоферу отвезти Зубина в гарнизонный госпиталь, Губарев незаметно занял место на Варшавском вокзале, у выхода.
3
Дворник. На нем синий зипун, островерхая татарская шапка, грязноватого цвета онучи. За спиной латаная котомка. Губарев, вжавшись в будку городового, еле удержался, чтобы не закрыть глаза и не зашептать истово: господи, пронеси! Кажется, все-таки пронесло. Дворник, минуя зал ожидания, зашагал к Обводному каналу. Выждав, Губарев пошел за ним, в ту же сторону, стараясь ничем не выделяться среди идущих рядом. Синий зипун с серым пятном котомки медленно двигался к каналу.
Дойдя до земляных, поросших лопухами откосов, не оглядываясь и не меняя уныло-мерного шага, чуть пришаркивая, дворник вступил на Варшавский мост. Полагаясь на собственную зоркость, Губарев нарочно отпустил синее пятно подальше: сейчас ему было важно понять, чувствует ли Ахмет слежку. По характеру движения, по ритму шага — дворник как будто ничего не замечал, а может быть, просто умело скрывал привычную настороженность.
За мостом синий зипун все так же не спеша двинулся по Измайловскому проспекту, минуя по очереди все семь именовавшихся «ротами» переулков. Сначала Губареву казалось, что дворник вот-вот куда-нибудь свернет. Оглядывая подворотни и подъезды, он был готов к этому, но нет — дворник шел прямо, легким шаркающим шагом, выражая позой почтительность к встречным, изредка плечом поправляя котомку.
Так Ахмет прошел мимо Финляндского экипажа и Троицкой площади, оставил за собой казармы лейб-гвардии Второй артиллерийской бригады — и скоро вышел к Измайловскому мосту. За мостом начинался Вознесенский проспект, ведущий к Адмиралтейству. Здесь Ахмет вдруг на несколько секунд остановился. И Губарев, отойдя к стене, приготовился. Может быть, дворнику нужно именно это место? Нет, все так же почтительно обходя прохожих и привычно семеня, Ахмет двинулся дальше. Перед самым Измайловским мостом синее пятно снова остановилось; заметив это, Губарев тут же прикрылся прохожим. Кажется, он сделал это вовремя: дернулись сгорбленные плечи, серый мешок с пестрыми заплатами пополз вверх; полуобернувшись, Ахмет не спеша переложил котомку, вздохнул, поправил островерхую шапку с рваными краями и двинулся к мосту, ведущему на Вознесенский проспект. Да, сделано все умело, не придерешься.
Наверняка, обернувшись, дворник увидел всех, кто шел за его спиной. Правда, была надежда, что за идущей по центру тротуара дамой с зонтиком он не разглядел лица Губарева. Ротмистр почувствовал, что давно уже взмок; следить за дворником с каждым шагом становилось все трудней… Похоже, Ахмет направляется на Сенной рынок. Если так, плохо. Потеряться в самый разгар дня среди рыночной толпы ничего не стоит, особенно для опытного человека, а Ахмет, судя по всему, достаточно опытен.
Вместо того, чтобы пройти Измайловский мост и войти на Вознесенский проспект, дворник свернул влево — и по набережной Фонтанки дошел до Египетского моста. Перешел его все так же не спеша и, постояв около Усачева переулка, подался левее. С этого момента, как показалось Губареву, Ахмет начал умышленно петлять по переулкам:-свернул в Могилевскую улицу, с нее налево, в Прядильную, тут же нырнул в Климов переулок. Снова привычным жестом поправил котомку, по Английскому проспекту прошел на Покровскую площадь и повернул направо, мимо Канонерской улицы к Екатерининскому каналу. Только Губарев подумал, что здесь, на открытом месте, дворник может его заметить — как Ахмет остановился у вывески: «Васильев и К°. Трактир. Горячие и холодные блюда». Постояв и наверняка снова проверив, нет ли слежки, дворник снял котомку с плеча и вошел в трактир. Кажется, Ахмет его обманул, причем обманул легко, играючи. Губарев никогда не был в этом трактире и не знал, есть ли там черный ход.
Но даже если есть, куда он выходит? Что делать, ждать на улице? А если дворник выйдет с черного хода? Зайти в трактир? Нет, нельзя — Ахмет сразу же его запомнит и заметит.
Из трактира Ахмет вышел через полчаса, опустил котомку на тротуар и надолго остановился. Он стоял, изредка поковыривая в зубах мизинцем, сыто и безразлично оглядывая прохожих. Губарев следил за ним сквозь щель в парадном — сейчас лицо дворника ничего не выражало. Лицо татарина как будто окаменело. Наконец Ахмет вытер рукавом зипуна губы, поправил шапку, взвалил котомку на плечи и двинулся дальше.
И снова, прикрываясь прохожими и изредка прячась в подъездах, Губарев шел следом. Теперь, неотступно следуя за дворником, он вдруг почувствовал сомнение: что, если он ошибся? Сейчас, на петербургских улицах, ему казалось — Ахметшин никакой не японский шпион, а самый обычный туркестанец, калмык или кайсак, прибывший в столицу на заработки. Находясь несколько часов в поле зрения Губарева, дворник вел себя естественно, его движения были лишены какого бы то ни было опасения, и, если судить только по поведению, все подозрения давно должны были рассеяться. Единственное, что сейчас смущало, — Зубин. Даже не сам Зубин, а то недоумение, которое стояло у него в глазах, когда он лежал на земле.
