Охотники за курганами
Императрица вышла из-за стола и удалилась во внутренние покои, зовя совершенно злым голосом свою девку Перекусихину.
Граф тоже зло отмахнулся от лакеев, спешащих убрать стол. Он велел принести ему склянку водки из своей кареты, нарочно налил хорошо очищенного зелья опять в чайную чашку и выпил. Закусил граф водку адовой смесью давленых помидор, черного перца, чеснока и тертого хрена. Из глаз сыпанули слезы.
Первой мыслью его было — кому продать, бесшумно и верно, векселя и процентные бумаги «Русской Америки» и куда спрятать вырученные от той продажи деньги. Голландские банкиры, как и негоцианты английские, специально были предупреждены Императрицей Екатериной, чтобы денег тайно у русских вельмож не брать и в свои банки не прятать. Понеже с ними станет, как с золотом опального князя Меншикова — пополнят российскую казну! Отнести вырученные деньги купчине Георгу Честерскому, дабы тот снова упрятал их под своим именем в аглицкий банк, — тревожно. Что-то неладное учуял граф Панин в непонятной для него интриге в Сибири. Непонятное и страшное. Кланять же просьбу перед купчиной Честерским — верни деньги! — означало бы признание, что граф более не поставщик сведений для королевского двора Кингдом!
Ну просто некуда, драть всех баб пахом, ну некуда деть деньги!
Может, и правда, сунуть староверам, которые, сказывают, обнаружили в Сибири огромные россыпи золота? А? Сунуть? Потом мысли от золота перескочили у графа Панина на истерическую докладную его агента при Соймонове о том, что двести человек рекрутов новый губернатор Сибири Соймонов использует в личных целях. Мысль после хорошей водки заострилась. О подлом губернаторовом поступке Панин тогда немедленно донес Императрице. На что услышал: «Пусть!» И быстро отступился от доноса.
Все было ясно. В Сибири шла личная Императрицына игра. И крупная.
Неужли ученый посланец Джузеппе Полоччио, сам того не понимая, тоже должен пополнить Государеву казну?
Так вот зачем Императрица не спешила вызволять из ссылки опального князя Гарусова, отец коего, с начала снятия опалы с его фамилии, было завалил Панина письмами с прошением сообщить о судьбе сына. Потом перестал писать, как обрезал! И вот почему Александр Гербертов, австрийский и прусский шпион, не возвернулся с весенним обозом из Тобольска! Вот это да! Вот это размах игры! Мало важно, что Императрица ведет ее лишь в половину возможного размаха. На руках у ей, видать, козырь. И крупный! А что за масть? А как прознать? И все бы — тайно!
В яви же дворцовой жизни все было весело и заливисто. Первый министр процветал и шил уже третий парадный мундир для полного размещения полученных орденов. А за пологом своей кровати императрица Екатерина все больше и больше прибирала к рукам империю, потихоньку утолакивая первого министра в простые исполнители. У нее уже завелись свои доносные соглядатаи, каковые, столкнувшись с говорунами и слухачами Панина, бились кулаками и подвернувшейся утварью.
Ладно. Сегодня — гуляем, мозги выветриваем. Завтра все решим… Завтра… А пока…
Граф Панин, помахал левой рукою, подзывая к себе томившихся у стены троих обормотов в холщовых рубахах.
—
Пропадай, моя кручина… — завел Панин, — ну!
—
Пропаду с тобой и я, — запели холопы.
Глава 13
Отца Ассурия Императрица последний раз вспомнила через пятнадцать лет после последнего свидания в доме призрения, за заставой.
Вспомнила, когда поляки, в очередной раз сами труся лезть на Русь, подговорили к этому кровавому делу Емелю Пугачева. Назвали промотавшегося казака, виновного в трех беспричинных убийствах под карточный долг, императором Петром Третьим, и с деньгами, выкачанными под кровь польских жидов, благословили Пугачева на очередную смуту в России. Очередную смуту, после Стеньки Разина, подкупленного на кровопускание Великой Руси турецким султаном. Тот даже не пожалел отдать в жены ушкуйнику Разину свою любимую дочь. Как бы заложницей будущего родственного объединения двух государств — христианского и магометанского. Чего и черти в аду не придумают! Утопил турецкую бабу Степка Разин, но воровать с войной противу Государя — пошел!
А косоглазого Гришку Отрепьева вспомнить! Коему тоже мозги закосили католические прожекты насчет должности коронованного кормчего всея Руси! Раскороновали Гришку быстро — через год, башкой об землю… Но неймется европейской Палестине… никак неймется!
***
Памятуя сии былины, боясь и произнести слово «Пугач», Императрица Екатерина Вторая тогда загнала пять шестовиков лошадей, но за трое суток прибыла из Петербурга в Москву.
Ночью, взяв в сопровождение лишь немецкого майора из охранной сотни Кремля, Екатерина пришла в приказ тайных дел. Сторож приказа, не слушая немецкого мычания майора, крикнул в темноту:
—
Егорий!
Откуда-то из-под низу тонкий голос старого человека крикнул: «Слово!»
—
Сурави! — крикнула в ответ Императрица.
Стол, стоящий перед Императрицей, опустился в камни пола. Догадливый немецкий майор, придерживая Екатерину за руку, помог ей шагнуть на стол, потом на каменную лестницу. Лестница шла полого вниз, но у Екатерины отчего-то закружилась голова. Внизу стоял опрятно одетый старик. От него пованивало луком.
Вдоль длинного каменного коридора, где очутилась Императрица, с обеих сторон были кованые железные двери.
—
Про Пугача и поляков желаете знать, Ваше Величество? — неожиданно звучным и приятным голосом спросил хранитель подземелья. — Так это вот, третья дверь. Я уже открыл.
Екатерина кашлянула.
—
Все двери открывай, — приказала она.
—
Вот же я старый дурак! — хлопнул себя по лбу старик. — Вот тебе!
После встал перед матушкой Императрицей на колени и протянул
ей нечто, блеснувшее в руке. Это был перстень, пятнадцать лет назад отданный Екатериной отцу Ассурию.
—
Все двери открыть не могу, — твердо произнес старик. — Нет государственной нужды.
—
Кугель, — сухо сказала Екатерина майору.
Тот подсунул в ухо хранителя подземелья карманный пистоль и нажал курок. Хлопнуло, и старик упал на бок. Екатерина сама взяла из мертвой руки связку ключей, подняла и откатившийся перстень. Ключами неспешно, не тревожа опасений в майоре, стала отпирать двери хранилищ.
Бриллиантовый перстень попробовала навернуть на мизинец. Шло туго. «Года не те. Пальцы потолстели, — подумала Императрица, вспомнив, как пришлось расстаться с отцом Ассурием». Зажала перстень в руке.
Майор уже ждал с запаленным факелом. Открыв последнее хранилище, загороженное полками с книгами и свитками и бросив в него ключи, Екатерина пошла к лестнице.
—
Фойер! — приказала Императрица, проходя мимо майора и сунув ему в свободную руку перстень с бриллиантом. Тот начал поджигать бумаги, методично проходя из одного огромного хранилища в другое.
Екатерина Великая сама вышла из подземелья обратно в помещение Тайного приказа.
Сторож приказа, детина сам себя шире, с покатым лбом, вытянул руки по швам.
Из дамской кошели, что была при ней, Екатерина вынула штоф франкской работы, наполненный вином.
—
Закрывай, — приказала Императрица.
Детина глянул внутрь подвала, на потянувшийся оттель дым, на Императрицу, потом на штоф, дернул ломаной нижней челюстью и нажал рычаг. Часть каменного пола со столом поднялась на прежний уровень.
—
Гы! — Хмыкнул сторож, отбил у штофа горлышко и наклонил над ртом. Густая жидкость струей падала ему в горло. Потом он сам упал. Замертво.
Екатерина перекрестилась, перекрестила упавшего и непонятно произнесла на низкое пламя свечи:
—
А вдруг да сии непомерные тайны достанутся Пугачу али его быдлу? Да и потомству моему — только горечь от сих откровений, отец Ассурий… Прости…