Иоанн Кронштадтский

Из процитированного фрагмента видно, что именины Иоанна Кронштадтского по своей значимости были общегородским событием. Но не только военные и гражданские власти приняли в нем участие, имениннику пришлось долго принимать поздравления от многих и многих городских и петербургских церковных и общественных организаций: Православного братства, Общества религиозно-нравственного просвещения, Петербургского подворья Пюхтицкого женского монастыря, Сергиевского общества хоругвеносцев, Общества Красного Креста, Общества спасания на водах, Общины сестер милосердия, Благотворительного общества; от образовательных учреждений — классической гимназии, женской гимназии, реального училища; от Санкт-Петербургских духовных академии и семинарии; Попечительного о тюрьмах комитета; от редакций газет «Ведомости СПБ градоначальства», «Кронштадтский вестник», «Котлин» и журнала «Русский паломник», Российского телеграфного агентства и Русского общества деятелей печатного дела; Общества попечения о бедных, от Дома трудолюбия для образованных мужчин в Санкт-Петербурге…
Вновь вернемся к статье в «Кронштадтском вестнике», чтобы узнать о последующих событиях торжества. «Уважаемый именинник, — сообщал корреспондент, — пригласил всех к обеденному столу, сервированному в классных комнатах Дома трудолюбия от петербургских почитателей. Во время обеда первый тост был предложен преосвященным епископом Кириллом за драгоценное здоровье государя императора. Тост был покрыт гимном «Боже, Царя храни», пропетым несколько раз всеми присутствующими. Второй тост предложил досточтимый именинник отец Иоанн за здоровье их величеств государынь императриц и наследника цесаревича. Тост этот сопровождался пением многолетия.
Военный губернатор вице-адмирал А. А. Берилев предложил тост за дорогого именинника: «Сила не в силе, — сила в любви. Не каждому дано от Бога обладать такой христианской любовью, какую имеет чествуемый сегодня именинник…» Тост сопровождался пением «Многая лета». Затем о. Иоанн предложил тост за здоровье его преосвященства епископа Кирилла. После этого был предложен ряд тостов за здоровье именинника. Во всех речах и тостах, посвященных любвеобильной и плодотворной деятельности о. Иоанна, выражались самые горячие и глубокие симпатии дорогому батюшке с пожеланиями многолетнего здравствования. Все эти речи и пожелания сопровождались пением «Многая лета». Около четырех с половиной часов вечера отец Иоанн, поблагодарив присутствующих за выраженные ему чувства любви и признательности, при общих пожеланиях всего наилучшего, отбыл из Дома трудолюбия. В этот день не были забыты и бедняки, которым в народной столовой Дома трудолюбия был приготовлен праздничный обед более чем на 1000 человек. Кроме того, были накормлены обедом бывшие в наряде полицейские и нижние чины»[214].
Звучавшие во время празднования 75-летия отца Иоанна пожелания здоровья и долголетия, может, в другие годы и бывшие скорее данью обязательному в таких случаях ритуалу, в этот год были как нельзя кстати. Батюшка именно в юбилейный год начал часто и сильно болеть. Как сам он отметил в своем дневнике: «Моя физическая сила истощилась…» Болезнь породила много толков в Кронштадте и Петрограде. Поговаривали, что виной всему нападение на Иоанна «сектантов» во время посещения им некоей квартиры в Санкт-Петербурге. Но эта версия никакими документальными свидетельствами не подтверждается и, скорее, отражает общий «антисектантский» настрой в православной церкви в предреволюционные годы. К тому же известна и реакция самого Иоанна на такого рода слухи, не раз говаривавшего, что «никто меня никогда не трогал. Был случай: одна женщина укусила мне палец, и только».
Информация о состоявшемся праздновании юбилея Иоанна Кронштадтского, как круги на воде, распространялась среди православного народа. В Санкт-Петербургской духовной академии с соизволения ректора епископа Сергия (Страгородского) преподаватели и студенты собрались на специальное заседание[215]. Заслушали представителя академии, бывшего на юбилее и передавшего от юбиляра духовный привет своей аlта таter. Потом читали и обсуждали недавно вышедший очередной сборник трудов отца Иоанна «Созерцания и чувства христианской души». Обстановка была созвучная теме — благостная, духовная, сопереживательная. Но стоит заметить, что и личность, и труды Иоанна воспринимались даже в академии весьма по-разному. Среди ученой корпорации очевиден был скепсис относительно его богословских воззрений. Фраза: «Ну, какой же это богослов?!» — была типичной реакцией на «восторженность» почитателей «богословской глубины» трудов Иоанна. Что уж говорить о студентах… Большая часть из них либо ничего не знала об отце Иоанне — хотя с 1893 года он был почетным членом академии и они имели возможность общаться с ним во время экзаменов и академических торжеств — либо была равнодушна ко всякой информации о нем и, будучи не столь далеко от известного пастыря, даже не делала попыток побывать в Кронштадте и посетить его.
 
Да и столичное духовенство было столь же инертным, отвечая прихожанам на их просьбы о приглашении Иоанна словами: «Он у нас не в ходу». Лишь очень малая группа из их числа вместе с паствой своей почитала отца Иоанна.
…Ноябрьским днем три почитателя Иоанна из числа студентов столичной академии, получив разрешение начальства своего, отправились в Кронштадт. Было холодно, но снегу почти не было. От пристани на извозчике приехали в гостиницу Дома трудолюбия и сразу же легли спать.
К четырем часам утра студенты уже были в храме. Их провели в алтарь, где кроме них оказались еще несколько духовных и светских лиц. Служба началась. Вскоре через узкую правую боковую дверь алтаря вошел Иоанн в меховой шубе. Отдавши ее на руки одному из сторожей, он, ни на кого не глядя, ни с кем не здороваясь, быстро и решительно подошел к престолу и также быстро пал на колени перед ним. Только после этого он обратился к присутствовавшим в алтаре и со всеми весьма ласково поздоровался, преподав мирянам благословение.
Чуть погодя столь же энергично он пошел к жертвеннику, на котором лежала стопка телеграмм, полученных за день и за ночь со всех концов России. Прочитать их все было невозможно. Священник с горячностью упал перед жертвенником, возложил на все эти мольбы и призывы верующих руки, припал к ним головою и начал тайно молиться Всевидящему Господу о даровании милостей просителям.
Между тем утреня продолжала идти своим порядком. После шестопсалмия[216], во время великой ектении, батюшка в одной епитрахили быстро вышел на правый клирос. Ему показалось, что недостаточно света. Подозвав одного из церковных служителей, он вынул из кармана какую-то денежную бумажку и вслух сказал: «Света мало! Света!» — Очевидно, полутемнота храма не соответствовала его пламенному духу: «Бог есть Бог светов! Бог славы и блаженства!» — и потому отец Иоанн послал за свечами.
Подошло время чтения канонов. Была среда, праздновалась память преподобного Алипия. Иоанн читал совсем не так, как читают по обыкновению рядовые священнослужители — они читают ровно, без выражений, певучим речитативом, что называется, «на одной ноте», выражая таким образом благоговение пред Господом и осознание собственного недостоинства. Но, как говорит апостол Павел, «закон положен не для праведника», и отец Иоанн, при тысячах людей, жаждущих его дерзновенной молитвы, при сознании им нужд, горя, скорбей, грехов этих чад Божиих, не мог, не должен был молиться так. Он молился чрезвычайно громко, а главное — дерзновенно. Он беседовал с Господом, Божией Матерью и святыми.
Служба закончилась… Батюшка вышел в боковые двери, ведущие в сад. Там уже его ждал извозчик. Только батюшка сел, как кучер погнал лошадей — едва успели открыть перед ним ворота. Во дворе стоял народ, ждавший батюшку и желавший «хоть еще разок взглянуть на него». От страху попасть под копыта или под колеса люди невольно раздвигались, и батюшка вылетел «на свободу».
Спустя месяц после юбилея болезнь вновь приковала Иоанна к постели. Положение оказалось столь серьезным, что газета «Котлин» по просьбам кронштадтцев начала регулярно печатать бюллетени о состоянии его здоровья. В одном из них, к примеру, сообщалось: «К сожалению, за последнее время недостаток отдыха и непосильный ежедневный труд с раннего утра и до поздней ночи сильно расшатали здоровье пастыря — он серьезно заболел, так что вынужден временно прекратить даже совершение церковных богослужений»[217].