Спой для меня (СИ)

— Нашла, — прошептала я, выходя к женщине.
— Я закрою и поднимусь к тебе в комнату, — Фаина выхватила ключ из моих рук и подтолкнула меня к лестнице.
Затаив дыхание я прошла в туалет. Я слышала только стук собственного сердца и сбитое неровное дыхание. Пальцы не гнулись, не слушались, окаменели. С трудом распаковала заветную полоску.
Я даже не знаю, что теперь делать.
Боже…
Достала инструкцию и принялась изучать.
Через десять минут передо мной лежал тест, и я четко и ясно видела результат.
Две полоски. Две чертовы полоски.
— Ну что там? — Фаина Ивановна стучит в дверь, а и дышать не смею.
Как это могло произойти? Эта беременность… ее не должно было быть. Все не должно было зайти так далеко. Только не от Германа.
А что было бы, если бы я все-таки уехала во Францию? Пустота в голове. Никаких мыслей. Чистый лист. Нет ни чувств, ни боли, ни тревог. Все растаяло, растворилось.
Женщина продолжает упорно колотить в дверь, и только это приводит меня в себя. Я вновь дышу полной грудью. Вновь чувствую холодный пот, выступивший на лбу. Вижу две полоски перед глазами. Четкие и ясные две полоски.
Выхожу из туалета, а Фаина напряженно дышит мне в лицо.
— Я… беременна, — выдавливаю шепотом.
— Какое счастье, Вика! Это прекрасно! Волшебно! Материнство — это такое чудо! Поздравляю.
Искренне радуется. А я немею вновь. Я не знаю, как мне относиться к случившемуся. Я помню свое детство и помню свою маму. Самую лучшую маму на свете. А получится ли у меня стать такой же хорошей? Справлюсь ли я? Я же еще совсем молодая, совсем неопытная. И помощи мне ждать неоткуда. Герман поможет? Едва ли в это верю. Вскоре я опять ему надоем, и он прикажет собрать вещи. И куда я пойду с ребенком? На съемную квартиру? Без работы… без средств к существованию.
Беременность, похоже, заразна. Сначала Вера, потом Аня, теперь еще и я.
Герман что-то задумал.
К вечеру Аня сделала мне прическу и макияж, интересуясь, все ли со мной в порядке. Я соврала.
Все было не в порядке, но я продолжала улыбаться и молчать. И Фаину Ивановну попросила молчать, никому ничего не рассказывать, оставить мои проблемы в секрете. Я должна признаться Амурскому. И будь, что будет.
И я собираюсь сделать это сегодня.
Олег зачем-то отвез меня в театр. В его коридорах было безлюдно, и приглушенный свет туманом рассеивался между этажами.
— Герман Александрович ждет вас в зале. Он хочет, чтобы вы пели для него. — От неожиданности я вздрагиваю. Рядом со мной возникла миловидная блондинка, указывая рукой за кулисы.
С трудом передвигая ноги, я вышла на сцену. Черные шторы, свет сафитов, выключенный во всем зале свет. Музыка заиграла неожиданно, и я вздрогнула, глотая слезы. Передо мной микрофон, в который сейчас слышится только мое напряженное дыхание и истеричные всхлипы, а дальше бездонная темнота. Я знаю, где-то в этой темноте притаился мой хозяин. Он ждет, когда я спою для него красивую песню на французском языке, предвкушая сладкий чарующий голос, в который он отчаянно влюблен.
Трясясь от предстоящей порции унижения и порока, я пропускаю вступление и слышу раздраженный кашель, который разносится по пустому залу эхом. Музыка начинается сначала, и я сжимаю в руке микрофон, но никак не могу собраться. Ноги подкашиваются, я балансирую на грани потери сознания и слабого вменяемого состояния.
Чуть слышно беру первые ноты, фальшивлю, голос безбожно дрожит. Нет, я не могу петь, пока мое сердце в клетке, пока я полностью и безоговорочно во власти чудовища, жестокого и холодного.
Музыка гаснет, но я упорно стараюсь не фальшивить и продолжать песню.
В зале включается свет, и я закрываю глаза от яркой вспышки.
— Подойди ко мне, Вика. Ты сегодня ужасно, просто тошнотворно поешь, — слышу его голос, и тело сковывает озноб. Не могу заставить сделать себя даже шаг, но чувствую властный ледяной взгляд на своем теле физически. Он лапает, раздевает, убивает нервную систему.
— Подойди! — Рык зверя заставляет оставить микрофон на подставке и сделать первый шаг к чудовищу, к беспощадному монстру. Раз — и от сердца отрывается еще один кусок.
 
Два — я тону в пороке и стыде, ступая на ступеньки, спускаюсь в зал.
Три — душу вырывают из ее внешней оболочки и опускают в грязь.
— Моя сладкая девочка, — раскинув передо мной объятия, мужчина смотрит уничтожающим циничным взглядом. Сейчас он снова сделает это со мной, снова заставит стонать от удовольствия и раскрываться перед ним, как роза. А потом опустит в помои, сравняет с землей, уничтожит. И я снова и снова готова это принять.
Несмело подхожу ближе, как испуганная кошка. Переминаюсь с ноги на ногу и жду его указаний.
— Встань на колени, — шепчет в пустоте, и голос пронзительным эхом разносится по пустому залу. Глотаю слезы и покоряюсь.
Стою перед ним, как дура. А он вальяжно раскинулся в кресле и молчит. Смотрит свысока. Подчинил меня? Завладел? Нет. Просто я не могу ослушаться, не имею права. И боюсь его как тогда, при первой встрече.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, — тихо шепчу, глядя только вниз. Я боюсь поднять глаза и посмотреть на него, потому что понятия не имею, что он задумал. Мурашки несутся по телу.
— Мне тоже, — Герман встает с кресла. Я слышу его шаги. Слышу стук его сердца, размеренный, четкий.
Его рука падает на мое плечо, и я вздрагиваю.
— Помнишь, как я выгнал тебя? — шепчет с напряжением, с хрипом. И я не могу понять, злиться он или волнуется. Только часто киваю в ответ, продолжая стоять на коленях и захлебываться собственным отчаянием.
— Тебе нравится стоять на коленях? — склоняется надо мной, как хищник к добыче, и шепчет прямо на ухо, обжигая кожу дыханием. Я не понимаю, чего он добивается и почему не выслушал меня.
— Нет, — голос все-таки срывается на отчаянный всхлип. Амурский берет мою руку и тянет вверх. Я поднимаюсь, и тогда он сам падает передо мной на колени.
Я делаю шаг назад, в пустоту. Дрожу от ужаса.
— Я буду стоять перед тобой на коленях, пока ты меня не простишь. Ты помнишь бал-маскарад? — недоверчиво прислушиваюсь к его голосу и обреченно киваю. Тот вечер, когда он вновь мне изменил.
— Жанна, моя тетка, ненавидит тебя, как и всех остальных на этой планете. Она наняла человека, чтобы тот соврал, оклеветал меня. Я бы не посмел спать с другой, подарив тебе настоящее кольцо, Вика. Я бы никогда не изменил тебе, после той ошибки.
— Тогда почему ты выгнал меня? — разрываю его монолог и наконец смотрю в его чудовищно-зеленые глаза.
- Потому что ревновал к тому парню. Потому что ты либо до конца моя, либо не со мной. Ты так улыбалась ему. И позволяла его рукам ласкать тебя.
Я молчу, жадно глотаю раскаленный воздух.
— Потому что я так сильно боялся чувствовать боль. Ты способна убить меня, Вика. Уничтожить. Стереть в порошок.
Выдыхаю и закрываю глаза. Слезы предательски рвутся наружу. Он не изменял мне. А я флиртовала с другим. Позволила чужому мужчине лишнего. Кокетливо смеялась, когда он шептал мне на ухо комплименты и гладил руками по бедрам.
— Я люблю тебя, но… ты права. Я должен тебя отпустить.
Сердце подскакивает в самое горло и камнем летит в пятки.
— Но сначала я хочу, чтобы ты простила меня. Чтобы между нами не было обид. Я свяжусь в Карниловым и куплю тебе билет во Францию. Поедешь делать карьеру, певица. Только прости меня.
— Герман, — перебиваю его вновь и похожу ближе. Моя ладонь касается его щеки, и он вздрагивает. Осторожно накрывает мою руку своей. Я дрожу. Настало время.
— Я беременна.
  
ЭПИЛОГ
 
ЭПИЛОГ
Просыпаюсь от крика малыша в кроватке и встаю. Тело все еще ослабленно после родов, поэтому ноги передвигаются с трудом.
— Вика, ложись, я сам укачаю Даниэля, — Герман ловит меня за руку и тянет обратно в кровать. Его губы осторожно касаются моей щеки, а после он срывается с места.