На букву "М" (СИ)

«Или может соврал? — снова почесался Герман. — Может, в той драной кровати, что стояла в другой комнате тоже были клопы?» Но сейчас проверять ему не хотелось.
Он надкусил, оторвал кусок самого обычного прозрачного скотча и, опять не встретив никакого сопротивления, наклеил девчонке на рот. Нет, если она и дальше будет сидеть как мешок с картошкой, у него ж не встанет. Но ничего, сейчас он намоется, сдерёт с неё штаны, а там расшевелится сама.
Герман выругался, поскользнувшись на пожелтевшей от времени эмали ванной и подставил голову под едва тёплую струю воды.
  
Глава 56. Софья
 
В ванной лилась вода. Анисьев даже что-то напевал под её шум.
«Неужто решил помыться, чтобы трахнуть меня на этом грязном полу?» — усмехнулась я, что юморю по-чёрному.
На самом деле страшно было так, что мозг отказывался работать. Отказывался принимать эту реальность. Отказывался верить, что всё это происходит со мной. Но я словно смотрела на всё происходящее со стороны.
И паники не было. Может потому, что, выплакав вчера все слёзы, я словно впала в какой-то анабиоз и безразличие. И как собирала чемодан, и этот поздний звонок Агранского, и даже утром, когда обнимала Зину на прощанье — всё прошло для меня как во сне.
Но теперь я словно проснулась.
И не потому не дёргалась, что поверила в его жалкие угрозы.
Не потому не сбежала, что не могла.
И не потому храбрилась, что всё же надеялась, что Агранский меня понял. «Всё хорошо?» — спросил он одними губами, когда Анисьев приставил у машины лезвие к моей спине. Я отрицательно качнула головой. И Вадик кивнул в ответ.
Не поверила. Могла. Надеялась.
Но где-то на дне меня как в бутылке с зажигательной смесью сейчас булькала и плескалась такая отчаянная злость, что мне даже хотелось, чтобы Анисьев ко мне полез. Чтобы ему хватило смелости меня ударить. Чтобы он дал мне повод выпустить когти. И, клянусь, я раздеру его в клочья.
Я не хотела даже шевелиться, сидя на затоптанном полу, чтобы эту ярость не расплескать. Как же ты, сука, мне надоел. Как же омерзителен со своей словно покрытой струпьями лысиной, заплесневелыми зубами и воняющий скунсом. Жалкий, вороватый, трусливый. Храбрый только с теми, кто слабее.
Ненавижу, скрипнула я зубами. И хоть тренер по тхэквондо строго настрого запрещал бить ниже пояса. Простите, Аркадий Семёныч, если до этой рожи ногой я случайно не дотянусь.
Очень сильно ты ошибся, дядя Герман, если решил, что я сдамся просто так. И очень просчитался, когда привязал руки. Да, я клялась не применять тхэквондо во зло людям, но ключевое слово здесь — людям.
Я подтянула к себе ноги и, насколько позволяли привязанные запястья, приподнялась, оценивая, как лучше сесть. Чтобы этому уроду сразу врезать с ноги и желательно сломать нос. Чтобы он умылся кровью, падла. И только устроилась, сместив цент тяжести так, чтобы был замах, как щёлкнула задвижка (святые ёжики, он ещё и запирался!) и весь розовенький как пупс, Анисьев выкатился из ванной.
Не потрудился даже халатик поплотнее запахнуть, так и встал передо мной руки в бока и со всем своим хозяйством наружу. Глянул на меня довольно, почесал пах. Я слегка сместилась, словно приглашая его присесть.
Но тут в дверь постучали. Уверенно. Настырно.
— Служба газа! Хозяева! Утечка! — потом стук к соседям и снова в нашу дверь. — Служба газа! Утечка! Срочно всем покинуть помещение!
Я невольно принюхалась. А Анисьев всё же затянул поясок на халатике и пошёл открывать.
— Что за?.. — распахнул он дверь.
Но договорить не успел. С моего места в широкий проём двери было видно, как он растянулся на полу и проехался по нему, оставляя за собой дорожку, как половая тряпка.
Топот ног. И люди с оружием, в чёрных жилетах с красноречивой надписью «ОМОН» окружили его где-то в коридоре.
— Лицом в пол! Руки за голову!
И ровно до этого момента мне казалось, что я злая, сильная, смелая. Ровно до того, как парни в чёрном, распахивая двери, пошли по всем комнатам. И когда кто-то в маске кинулся к злополучной батарее, что, наверное, могла стать мне пристанищем ни на один день, расплакалась.
 
— Софья!
Я почти не видела его из-за слёз, но узнала кажется до того, как он назвал моё имя.
— Дрим! Господи, Дима! — обнимая его освобождёнными руками, соврав проклятый скотч, плакала я. — Что ты здесь делаешь?
— Присматриваю за тобой, что же ещё, — он сгрёб меня в охапку да так со мной на руках и встал.
— Медицинская помощь нужна? — спросил кто-то деловито.
— Нет. Нет, — уверенно покачала я головой. И на серьёзный пытливый взгляд Дрима, когда он всё же поставил меня на пол, и всматривался в лицо, снова уверенно покачала головой. — Нет. Всё хорошо, — потянула вверх с одной стороны футболку. — Он меня только ножом поцарапал. Нечаянно.
Димка оценил царапину и поднялся с корточек.
— До свадьбы заживёт, — обнял меня за плечи.
— Там девушка, Анна. Он ударил её возле машины, она скатилась в канаву, — пыталась объяснить я.
— Она в больнице, Сонь. С ней остался Лёха, он вызвал помощь, а я рванул за тобой. Еле нашёл, — Агранский, бледный, перепуганный, прижал меня к себе, оттолкнув Дрима. — Господи, как я переволновался.
— Да хрен бы ты её нашёл, если бы за этим мудаком не следили, — усмехнулся Дрим. Я видела, как он стиснул зубы, пока Агранский меня обнимал. Как играли на его лице желваки. Но я мягко освободилась сама, не испытывая ничьё терпение.
— Котт, ты-то здесь каким боком вообще? — выдохнул Агранский облегчённо, поправил пятернёй спутанные волосы и подошёл к окну. — Пакуют, урода. Вот сука!
— Я одну запись интересную прослушал. Нечаянно, — невинно пожал Дрим плечами, глянув на меня, — где этот мерзота Софье угрожал. Пошёл с этой информацией к товарищу, тот опер. И выяснилось, что этот Анисьев давно у их в разработке. Смешно сказать, но им хозяйка борделя, который они крышуют, пожаловалась. Той до чёртиков надоел клиент, что её девочек бьёт. А до этого вот так же в канаве одну нашли. Избитую до полусмерти. Но там он не он, я думаю, разберутся.
— А по виду ведь безобидный тюлень, — покачал головой Агранский.
— Там мои вещи остались, у него в машине, — выдохнула я.
— Так пошли заберём, — оглянулся Дрим, вышел из комнаты и вернулся с ключами от машины. — В общем, жду тебя внизу, мне тут перетрещать кое с кем надо. И это, Вадик… спасибо! В смысле ты тоже молодец, но я тебя на всякий случай предупреждаю: девушка не свободна.
И ушёл. А Вадичка тяжело вздохнул:
— Всё же Котт?
Ну что я могла ему ответить?
Да — соврала бы. Нет — дала бы ему очередную надежду, и это никогда бы не закончилось.
— Я понял, — вздохнул он обречённо на мой неопределённый широкий жест руками. — Но главное, что всё у тебя хорошо.
Нет, так быстро мы, конечно, не расстались. Я рассказала им обоим всю историю с Анисьевым. Потом про то, какой Агранский, оказывается, со слов его бывшей жены сам был маньяком. Он — про то как женился, доставив немало удовольствия Дриму, который ржал как конь. А сам Дрим поведал про то, как выслеживал меня сегодня Анисьев, а того — опера. А потом он достал из машины мои вещи и, крепко пожав Агранскому руку на прощанье, переложил их в свою.
— Меня, наверно, затаскают теперь по допросам? — волновалась я по дороге.
— Боюсь совсем без дачи показаний не получится. Но я поговорю, как сделать это для тебя безболезненней.
А вчера вечером мне казалось, что весь день меня будет волновать только операция Данилова. А сама только вспомнила про неё, невольно глянула на часы и полезла за телефоном.
— Опять торопишься к своему писателю? — усмехнулся Дрим.
— Дим, но это действительно важно, — набрала я Зину.
— Да я что, я ничего, — поднял он руки. — Понимаю. Твой дорогой Писатель.
Я скорчила ему рожицу и этим ограничилась.
— Всё хорошо, Софьюшка, хорошо, — всё повторяла Зина. И снова на глаза навернулись слёзы, теперь от её родного голоса. — Доктор сказал: всё даже лучше, чем они ожидали-то. Он дома, дома, в больнице оставаться не захотел, — ответила она на мой вопрос. — Вот сейчас борш доварю и пойду повязку сменю. — Она так смешно сказала «борш», что я улыбнулась. — Да прослежу, чтобы не побежал быстрее за свой компутер. Я же поблагодарить тебя забыла, — вдруг вспомнила она. — За таблетки-то.