Лекарство для Кощея, или грифонья аптека (СИ)

Повелись. Интерес ушёл. Так, облизали взглядами. Обдало мускусным запахом.
За моей спиной возмущённо курлыкнул Вьюжный.
— Не твоё дело, девка. Раз нет, так и нет. В другой раз зайдём на твои снадобья глянуть, — пробасил бородатый.
Ох, надеюсь, не аукнется мне помощь Кощееву…
— Ваша правда, ваше дело, господа, — буркнула якобы равнодушно.
Внутри всё мелко дрожало. Неужели обошлось?
— Не чую его, — негромко бросил младший берендей.
Колдуны развернулись — и пошли прочь, то и дело вертя головами. Морозный ветер растрепал волосы. Засмеялись северные ветра-игрунки. Где-то дед Карачун резвился со всей прытью. Со стороны Зимнего сияла иллюминация — империя праздновала новый год. Где-то там, неподалеку от Невского проспекта, дворец Кощеевых. Только туда сейчас не сунешься.
Я со вздохом захлопнула дверь. Скоро уже грифонов впускать. Как же спа-ать хочется!
Зевнула, прикрыв рот. Вьюжный высунул язык и по-собачьи ухмыльнулся, процокав когтями к двери в подвалы.
— Ну что, пернатый? Подлатаем этого злоязыкого — и спать? — Я не хотела думать о том, как посмотрю в глаза Кощееву после нашего поцелуя. Это было помутнение рассудка.
Но забыла обо всём на свете, услышав отчаянный тихий стон. Что? Ему повредили мягкие путы? Раскрылась рана? Из-за этих колдунов зелье дать не успела!
Я ринулась вниз, едва не свернув шею на ступеньках.
На ходу, бегом, убрала путы.
Юлиан был сер, тяжело дышал и молчал. Только судорожно сжимал пальцы. Вздулись вены. Царапины на теле налились нездоровой чернотой.
Услышав моё шумное приближение, Кощеев распахнул глаза. Колдовская зелень затянула, как в первый раз. На его щеках цвёл лихорадочный румянец.
— Скрасишь мои последние часы, Искорка? Почтишь мою волю? Нежная, сладкая, ласковая Искра. Колючий огонёчек…
Ладонь Кощеева прижалась к моей щеке. Да у него жар!
— Что за проклятье на тебе, Кощеев? Без шуток! — Прикрикнула, понимая, что дрожат руки.
Покусаю его!
— Смертельное проклятье, радость моя, — засмеялся тихо Юлиан.
Блеснули клыки. Прикрыл глаза. Сжал пальцы в кулак. — Не трудись. Я правда благодарен, — фыркнул, — они его только что каким-то образом сумели ускорить, хоть меня так и не нашли. Так что…
Он не договорил. Я и так всё поняла. Ёлочка игриво мигнула, еловый аромат усилился, стал одуряющим.
На миг меня посетило незнакомое доселе бессилие.
Как. Это всё? В самую зимнюю ночь в году? Да я только вкус его губ распробовать успела!
— И не вздумай! Решил от меня сбежать аж на тот свет, Юлиан Кощеев? — Рассерженно зашипела.
— С тобой я бы бежал в совсем ином направлении, моя красавица, — волосы мужчины рассыпались по подушке, на губах блуждала улыбка.
Ему было как будто всё равно. Он выглядел… умиротворённым.
— Полотенце по тебе плачет! — Я отчаянно мешала зелье.
Должен же быть выход. Должен!
Ярко-оранжевая жидкость блеснула. И застыла. Искрами мигнуло солнечное волшебство цветка папоротника. Я тут же бросилась мазать и рану, и царапины Кощея. Уже не чувствуя трепета, проводила пальцами по белой коже. Горячее сильное тело под моими руками будило странные чувства.
— Нравлюсь, Искра? — Тихий смешок.
И некрасивый ведь. И голос некрасивый, а…
— Вот выздоровеешь — и узнаешь, — заметила бодро.
Цветок папоротника — редкость такая, что Пели меня уволят. И хорошо, если только уволят. Да и неважно.
Жидкость пенилась. Кощеев — молчал. По лбу тек пот. Я потеряла счёт времени, кусая губы. Вокруг что-то периодически булькало и клокотало из-под очередных котелков, звенели склянки, я отбегала помешать и убавить огонь. Текли минуты.
— Юлиан, эй, ты там не уснул? — Не выдержав, я обернулась.
Последние десять минут Кощеев не шутил и не смеялся — молчал. Я замерла с деревянной ложкой в руке. Застыла, глядя в белое лицо с закушенной губой. В горле встал ком, что-то внутри стало шириться, расти, грозя разнести меня на кусочки… И вдруг я услышала странные звуки. Как будто младенец то ли кашлял, то ли скулил. Над Юлианом Кощеевым склонился Вьюжный. Грифон трогательно прижался головой к его груди, прижал крылья к телу, нервно помахивая хвостом с пушистой мягкой кисточкой, и… Я онемела. Из глаз грифона на грудь Кощеева летели маленькие искры янтаря. Они переливались золотом и таяли, растекались плёнкой по его коже. И чем больше их было, этих капель, тем ярче разгоралось сияние. Тем меньше становилось ран на теле Юлиана. Тем сильнее светлела его кожа, ярче становился румянец, и шире — улыбка на лице.
 
— Убью я тебя, Кощеев, — прошептала, падая на колени перед его кушеткой. Пара золотых капель попала мне на руки.
Стало вдруг так легко-легко! Из моих ладоней полился целительный свет и было так просто дышать.
Вьюжный поднял голову. Посмотрел умным важным взглядом.
— Получайте вашего кавалера, девица! — Говорил он укоризненно. — Вот, шкура целая, потомство здоровым будет!
— Никогда бы не думал, что такое может случиться, — раздался изумлённый, ошеломлённый полностью голос.
Светлые волосы упали ему на лоб, прикрыли глаза. Юлиан мотнул головой, резко, порывисто сел.
И прежде, чем я сообразила, что происходит, его губы нашли мои, ладони обхватили мою голову, меня окутал морозный солнечный аромат — и мир растаял в невыразимой светлой нежности.
Не знаю, сколько это длилось. Может, полчаса. Может — секунду. Может — вечность.
А его губы покрывали поцелуями моё лицо, лоб, щеки, плечи. И ладонь скользила по спине, поддерживая. И пальцы окончательно растрепали причёску, довели до какого-то сладкого исступления.
Кажется, я вцепилась в его плечи, царапая гладкую белую кожу. Кажется, ругалась на то, что вздумал прийти помирать в мою аптеку, в мою смену. Кажется, жаловалась на то, что его глупости заразительны. Что за всё, что он наговорил, я его должна была на порог не пустить, а не…
Что не — я и сама не знала.
— Прости, Искорка, — пальцы Юлиана ловко заправили локон моих волос за ухо, — дурак был, признаю. Я ведь давно тебя заметил, Искра, — голос колдуна посерьёзнел, — ещё в начале года. Ты стояла среди других — такая серьёзная, тихая, скромная. А потом один недоумок попытался тебя обнять, а ты пригрозила штопать его без обезболивания. И лишить самого важного, — смешок у уха заставил меня воинственно покраснеть, — в тот миг я был покорён.
— Кощеев, прекрати! — Взмолилась.
Вот зачем он так? Да, это чудесная ночь. Зимняя ночь. Ночь невероятного волшебства — спасибо Вьюжному. И Юлиан Кощеев оказался совсем не таким, как я думала. Но что это меняет?
— Ты ведь исцелился полностью? — Я отстранилась, чувствуя душевный трепет. — Проклятье… снято?
Золотые слёзы грифона. Они растворились, исчезли без следа. И что-то мне подсказывало, что никто и никогда не узнает от Кощеева семейства правду — и вся вина за исцеление Юлиана будет возложена на экспериментальное зелье с сушеным цветком папоротника.
— Без всякого сомнения, — клык прикусил губу.
Юлиан Кощеев выглядел задумчивым. Сердце сжалось.
— Значит, нужно всё убрать, мне ещё лабораторию в порядок привести. Послать вестника твоей охране или родственникам — пусть тебя скорее забирают. Ещё не хватало, чтобы эти берендеи вернулись, — сказала, как ни в чём не бывало.
Не было ничего, и всё тут!
— Да? — Негромкий голос. Пронзительный взгляд. Искры холодной колкой магии не жалят. Как будто ластятся.
— Да! — Кивнула решительно.
Так же будет… правильно? Герцог старый, говорят, внука обожает. И уж, конечно, если бы не проклятье, ходить Кощееву давно женатым, хоть бы на княгине какой, а, скорее, на древней родовитой деве магической расы.
Мужчина нахмурился. Не мальчишка, не юноша. Темные навьи глаза Кощеева сияли огнями.
— А примешь от меня маленький дар на память? — Юлиан встал и потянулся.
Я отвернулась поспешно, пока он одевался в пропитанную потом и не слишком чистую одежду.