Время расплаты (СИ)

Пора остановиться, иначе все вопросы, которые мучили меня тринадцать лет, выльются ядерным взрывом. Теперь это неважно. Я смирился и сейчас не хотел вскрывать чертов абсцесс.
— Мне все равно, — медленно, растягивая слова, сказал я. — Мы встречались давно и недолго, потом наши пути разошлись. В принципе, ничего необычного.
Я с такой непоколебимостью нес эту чушь, а она верила. Видно было, что верила.
Пора заканчивать этот разговор. Я столько лет хотел поговорить с ней, вытрясти все ответы, но, глядя сейчас в эти несчастные глаза, не мог найти слов. Вернее, находил, но не те. Мне даже на секунду показалось, что каждое слово резало ее без ножа.
Ни черта! Мне будет еще хуже. Я знал, что заплачу за то, что сказал, бессонными ночами, когда буду прокручивать эти фразы в голове и думать, что могло бы быть по-другому. Но сейчас я испытывал какое-то удовольствие, перемешанное с горечью. Если она хоть на секунду почувствовала то, с чем я жил день за днем, месяц за месяцем, год за годом, возможно, мы квиты.
Ну и почему она молчит?
Лучше бы назвала сволочью, козлом или еще кем-нибудь. А так все равно как будто оставляет что-то между нами незавершенным. Какая-то недосказанность так и продолжает висеть, словно не отдаляя, а привязывая нас друг к другу.
Уйти, уехать, забыть…
Черт, а не могу и шага сделать.
— Значит, ничего?
Неопределенный вопрос, но я понял ее. Даже без слов всегда понимал. И нет, не ничего, а всё.
Она была для меня всем.
— Лиля, забудь о деле Елизаровой и уезжай.
Я отлепился от дверного косяка и направился к выходу.
Уйти, уехать, забыть… Главное — не обернуться.
И это будут последние слова, которые я ей скажу?
— Ты не уходишь, Женя, — донеслось мне в спину, — ты сбегаешь. От чего?
От того, что ты имеешь слишком большую власть надо мной.
— А может, куда? — спросил я, остановившись, но не обернувшись.
— Сомневаюсь.
Почему я не уходил? Почему дождался, пока ее рука ляжет на мою спину? Это прикосновение было болезненным и приятным одновременно даже через ткань куртки. Я позволяю ей загонять меня в сети.
Нет уж…
Развернувшись, я перехватил ее руку, сжав запястье.
— Чего ты добиваешься?
Она поморщилась, но не пыталась освободиться из моей хватки. Охренеть, чувствую себя наркоманом. Я дотронулся до нее, ее дыхание щекотало шею, запах кружил голову… Да твою мать!
Я перевел взгляд на ее губы…
Не делай этого, идиот! Не делай!
— Хочу понять, — ответила она.
— Не надо ворошить прошлое, потому что можно много дерьма раскопать.
И тут она свободную руку запустила под мою расстегнутую куртку, привстала на цыпочки и прикоснулась своими губами к моим. Я настолько охренел, что даже не пошевелился.
С какой-то маниакальной одержимостью я наслаждался этими секундами. Я даже, кажется, понял, как себя чувствует человек в пустыне, получивший глоток холодной воды.
Пара секунд, когда я позволил себе дать слабину. Пара секунд — и я готов забыть все. А потом что? Снова пучина безысходности и только воспоминания о том, что я когда-то был счастлив?
Отпустил ее руку и сделал шаг назад.
— Убедилась, что ничего? Уезжай, Лиля.

  
Глава 11 Лиля
 
Это был не он.
Родное лицо, знакомый голос и… Такой чужой человек. Как будто что-то внутри него умерло или изменилось. И я не могла понять, что именно. Не хватало былой жизни в его глазах, того огня, в котором хотелось сгореть.
Его отчужденность била по мне хлыстом, его взгляд парализовывал. Он воздвиг стену, которую мне не разбить.
Я, наверное, полная дура, если думала, что ничего не изменилось, что над нашими чувствами не властно ни время, ни расстояние. Нет, все по-другому. Даже не по-другому, а никак.
«Убедилась, что ничего?»
Так вот просто. Тогда почему возникло впечатление, что убедить в этом он хотел в первую очередь себя, а не меня? Специалист по изучению поведения недоверчиво качал головой. Но женщина, обычная женщина была раздавлена.
 
«Уезжай, Лиля».
Нет. Больше никогда и никогда не станет за меня решать, куда и когда мне ехать. И снова наблюдательный ученый поднял во мне голову. Эти слова не несли смысл: «Уезжай, потому что я не хочу тебя видеть». Тут было что-то другое.
Но тогда, когда он стоял передо мной, я не могла анализировать.
Это сейчас, сидя в кабинете Арсена, включила мозги.
Кстати, а зачем отец интересовался расстройствами мышления?
Мысли потекли в другое русло. Это нормально. Я привыкла к этой особенности: когда моя психика защищалась от травмы, в голове поворачивался рычаг. Я начинала думать о совершенно других вещах, чтобы не сойти с ума.
«Не лезь в дело Елизаровой».
Значит, он знает, а следовательно… Сам не оставил это дело? Но оно же закрыто, хотя логическая цепочка выстраивается как раз в пользу того, что закрыто не значит забыто.
— Ничего хорошего, видимо, не случилось, — появился в дверях Арсен с двумя белыми лотками. — Поешь тогда хотя бы, — поставил их передо мной.
Люблю этого дагестанского старика. Вопросов не задает, но все понимает. В душу не лезет, но как будто туда и смотрит
— Слушай, Лиль, я тут краем уха услышал, что у тебя сегодня гости побывали.
— От кого услышал?
Арсен на мой вопрос отвечать не собирался.
— Твой отец был дальновидным и умным мужиком, страховку себе обеспечил в виде компромата.
Мне даже кусок поперек горла встал. Обалдеть папочка выдал! Но теперь хотя бы понятно, что искали.
— И ты позвонил Жене, — не спросила, а констатировала я.
— Ну да. Все-таки он мент, то есть полицейский.
— Арсен, ты вот много слышишь. Так скажи мне, что говорили о моем отце, чем он занимался в последнее время, было ли что-нибудь странное.
— Он хоть и был фигурой приметной, но не депутатом же каким или претендентом в мэры, всего-то врачом. Кстати, а он был набожным человеком?
Я снова подавилась. Отец и религия? Это смешно.
— Ты же сам сказал, что он был врачом. Мы в основном атеисты, — ответила я. — А почему ты спросил?
— Да я вот вспомнил, что видел его с месяц назад. Он заходил в церковь, что на Громова.
А это точно странно. Насколько я помнила, на Громова был только католический костёл. Если бы отец точно на старости лет выжил из ума и отправился куда-нибудь замаливать свои грешки, то наверняка в православную церковь.
Может, все-таки консультация Роберта была нужна самому отцу? Пока другого объяснения я не вижу.
А вдруг Елена Дмитриевна сможет пролить свет на это странное поведение? Вчера она ни о чем не сказала, но я и не спрашивала.
— Лиль, — позвал меня Арсен. — Может, правда уедешь?
Я отрицательно покачала головой, на что старший товарищ кивнул, как будто сказал: «Я так и думал».
— Еще предложения? — спросила, вставая со стула.
— Подумай, куда Николай Николаевич мог спрятать компромат. Сейчас на бумажки все стервятники слетятся и в покое тебя не оставят.
— Спасибо, Арсен.
— Да мне-то за что? — удивился он.
Я улыбнулась и похлопала его по плечу. Кивнула на прощание молчаливому парнишке и вышла на улицу.
Снег усилился, но на земле он сразу же превращался в кашу. Подняв воротник, я дошла машины и только щелкнула брелоком, как меня кто-то взял за локоть. Повернувшись, я поскользнулась и впечаталась носом в мужскую грудь. Вернее, в дорогое кашемировое пальто.
— Аккуратнее, Лилия Николаевна.
Я подняла голову и, сделав шаг назад, спросила:
— Мы знакомы?
— Я знал вашего отца.
Незнакомцу было, кажется, чуть за сорок. Богатый, высокомерный, бескомпромиссный — первое впечатление. Вот и стервятники подоспели.
 
— И?..
— Соболезную.
Ни черта — на лице написано.
— Вы меня ждали, чтобы выразить соболезнования? — наиграно удивилась я. — Это очень мило с вашей стороны.