Лелька и ключ-камень (СИ)
— И что теперь будет? Я с ней не встречусь? — Лелька просто чувствовала овладевшее мальчишкой отчаянье. Столько ждал, так рвался и все зря…
— Ну почему, встретишься. Только попозже. Тут вот как получилось: мать твоя была христианкой. Так?
— Ну в церкву она не ходила, но бабка ее крестила. Тогда всех крестили.
— Во-о-от. То есть она находилась под покровительством Христа, и душа ее после смерти должна была к нему и отправиться, а он бы ей уже наказанье за напрасно расфуканую жизнь и выдал.
— Это как, в ад что ли?
— Скорее всего. Но я решил твоей мамке помочь. Перехватил душу-то.
Лельке отчаянно хотелось закричать, чтобы Пашка не верил этому голосу, чтобы бежал от него быстрее. Она успела понять, что боги не бывают добрыми и всепрощающими, что им нет до людей никакого дела, люди для них ну не пища, а кормовая база, это явно. Однако кричать она не могла. Не было у нее во сне голоса.
Наивный мальчишка отреагировал по-своему.
— Спасибо вам. А где она теперь, мама моя?
— Понимаешь, совсем без наказания ей оставаться было нельзя. Никто не может нарушать равновесие, раз есть проступок, будет и наказание.
— То есть она теперь у вас в аду?
— Нет, что ты. У меня ада нет. Поговорили мы с твоей мамкой, и она выбрала себе дорожку. Ее душа теперь в разных обличьях поживет, научится жизнью распоряжаться правильно. Белкой побегает, сосной постоит, горлицей полетает, а там и вновь человеком родится.
— Амне-то как быть? Я к ней хочу.
— А вот смотри… Когда она снова станет человеком да подрастет, ты можешь снова у нее родиться.
— А сейчас-то мне как быть? Тоже белкой?
— Можно и белкой, но тогда может так получиться, что вы с мамой твоей разойдетесь.
— Это как?
— Ну, она уже станет человеком, а ты все еще сосной стоишь.
— А как тогда мне быть?
— Оставайся здесь, послужи пока мне. А как время придет, я тебя к ней отправлю.
— А точно отправите?
— Точно.
— А мне одна ведунья говорила, что человеческая клятва самая сильная — кровью рода. А если не человек, как вы, например, то тогда силой клянутся.
— Экой ты шустрый. Значит с бога хочешь клятву взять? А не надорвешься?
— Так мне все едино без клятвы-то. Потом ли пропасть, или сейчас, сразу.
— Ну ладно, уважаю храбрецов. Коли будешь мне служить честно, то клянусь божественной силой, станешь ты вновь сыном своей матери и жить вы будете хорошо, если сами снова все не попортите. Готов к службе?
— Готов.
Голоса пропали, словно говорившие ушли куда-то далеко, а серебристый занавес растворился в паутине Лелькиного сна.
Глава 20
Выходных Лелька ждала как манны небесной. Из города должен был приехать Саша! Потеряв семью, девушка неожиданно для себя осталась совсем одна. Конечно, тетя с дядей относились к ней хорошо, о ней заботились, не наказывали, не упрекали. Может, кому другому этого бы было достаточно, но Лелька выросла в семье, где любовью было пропитано все: отношения родителей друг к другу, отношение к единственной долгожданной дочке. Она не замечала того тепла, что согревало ее всю жизнь, как мы не замечаем воздуха, пока он есть. И так же как исчезнувшего воздуха, ей не хватало того, что щедро дарила семья. Так что появление в ее жизни Саши, отчаянная первая любовь заполнили пустоту, образовавшуюся в день гибели мамы и папы.
Однако столь долгожданная встреча ожидаемой радости не принесла. Сашка был холоден и угрюм. Девушка, кинувшаяся к любимому, поначалу ничего не поняла.
— Саша, что случилось? У тебя все хорошо?
— Как у меня может быть хорошо? Меня не было всего пару недель, а моя девушка, как последняя шалава таскается непонятно с кем по школьным подсобкам.
И тут Лелька вспомнила Ирининых подружек, злое шипение в спину. Она попробовала оправдаться, объяснить, что это ерунда, что никого с ней не было, но все было зря. Любимый не слышал, не хотел слышать, не пытался понять. Оскорбительные слова причиняли почти физическую боль, сил терпеть не было. Девушка просто отвернулась и ушла.
Надо сказать, что Сашка не поверил записным школьным сплетницам. Однако поучить девчонку было полезно, нечего без него куролесить, пусть сидит дома и ждет. Нельзя сказать, что он не любил Лельку. Она была только его, чувствовать себя единственным светом в окошке было чертовски приятно. Но Сашка не зря был первым парнем на деревне. Он отлично знал, что девкам воли давать нельзя, они должны знать свое место и не хотеть больше того, что ты готов отдать. Тем более, что Лелька была его пропуском в обеспеченную городскую жизнь, а значит должна быть не только влюбленной, но и покорной. То, что девушка ушла, не стала ждать, пока он остынет, было неприятно. Немного совестно было вспоминать ее потрясенный взгляд, слезы и ненужные ему на самом деле оправдания, но парень был уверен в своей правоте. А что ушла, так ничего страшного, побегает и вернется. Пока же можно с ребятами посидеть, расслабиться.
Лельку ноги сами принесли к реке. Невыслушанные оправдания сплелись в груди в холодный клубок, было больно дышать, хотелось плакать. Она и заплакала.
— Чего слезы льешь, веда? — голос из реки мог принадлежать только Карпычу.
Отвечать Лельке не хотелось, она закрыла глаза. в надежде, что нелюдь исчезнет. Надежда не оправдалась.
— Сколь вас таких прибегало сюда… Также вот, посидят, поплачут, а потом раз — и головой в воду, ко мне в русалки. Что, может тоже пойдешь?
В русалки не хотелось еще больше, чем отвечать, так что девушка помотала отрицательно головой.
— То-то и оно… Тогда прекращай реветь. Да и не пара тебе твой хахаль, не зря его мои девчули отметили.
— Вы ничего не понимаете. Я его люблю!
— Конечно не понимаю, нелюдям такое не положено, и хорошо, что не положено. Как поглядишь на вас — дуры дурами, даже самые умные. Вот скажи — твой ухажер жив-здоров?
— Да, — шмыгнула носом Лелька.
— Родня его здесь проживает?
Девушка кивнула.
— Ну вот, значит рано или поздно до чего-то договоритесь.
— Я не выдержу, — вырвалось у Лельки.
— Ты словами-то не кидайся. Что значит — не выдержу? Веда ты али кто? Иди, свари себе сбор успокоительный, раз сама себя в руках держать не можешь. Жаль, родителей нет, тебя бы выпороть хорошенько, да некому.
Слушая ворчливое бульканье водяного, Лелька задумалась. И чего она, в самом деле? Плохого она ничего не делала, вины на ней нет. Жалко, конечно, что выходные выходят нерадостными, но тут уж ничего не поделаешь.
— Благодарствую, водяной хозяин.
— Во-о-от, так-то лучше. Иди. А то ишь, удумала, на берегу слезы лить, девок моих смущать.
Выходные действительно вышли грустными, но вот неинтересными их назвать было нельзя. В село вновь нагрянула следственная группа. В городе снова пропал ребенок, да не из простой семьи. Семья была немецкой, ее глава приехал к местному губернатору по каким-то делам. То ли бизнес творить собирались, то ли бюджет пилить. И вот этот иностранный мальчишечка, который не то что по-русски, на родном-то языке в свои четыре года толком не говорил, растворился в воздухе посреди городского парка, стоило няне на минуту отвернуться. На дыбы подняли всех: полицию, армию, ФСБ, следственное управление. После того, как город напрасно буквально просеяли через мелкое сито, кто-то вспомнил о других пропавших детях, и в село высадился натуральный десант.
Поисковые группы разделили на квадраты болота и окрестные территории и принялись планомерно их прочесывать. Сколько они при этом разорили гнезд, потоптали редких трав, закрыли источников, знали только леший и водяной. Дядька Ермолай страдал вслух на очередном «саммите» с водяным и болотником:
— Вот ведь набежало их! И ходят, и топчут, и под кажный куст заглядывают. И ведь ничего мне не стоит их убить — закружить по тайным тропкам, вывести к оврагам в дальней части леса, и никто никогда бы и косточек не нашел. Спасу нет, как хочется! А нельзя.