Настоящая фантастика – 2011
Ох, тяжела ты, аэдская доля!
* * *Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Аэды: профессиональные сочинители и исполнители песен, образуют неформальную корпорацию. Распространены по всей Галактике. Отличительным знаком их звездолетов является нарисованная на опознавательном поле фига – символ независимости и наплевательского (пофигистического) взгляда на жизнь. А. считаются неприкосновенными, и даже пираты стараются их не трогать.
* * *Песня сочинена и отправлена. Получатель, судя по лошадиному оскалу на смуглом лице, остался доволен. Связь, слава Хранителям Галактики, не подвела. Но голова меньше болеть не стала. Змей-камнеед обзавелся потомством, и уже вся дружная семейка глумится над моим черепом…
Был бы я талантлив, сочинил бы песню о гнедом звездолете и подкованных соплах за час. Но я – обычен, скучен, словно маленькая белесая звезда без планет. Потратил целый день.
С ужасающим кряхтением я вытащил тело из кресла и направился в санитарный блок. Пол приятно холодил ноги, сквозь него чувствовалось гудение корабельных двигателей. Верно служат, старички, несут меня через подпространство на самый край Галактики, на Хирею…
Туда, где каждый новый монарх-правитель при восшествии на престол проводит фестиваль аэдов, большой, знаменитый, громкий во всех смыслах этого слова, яркий и грандиозный.
И с призом.
Тот, кто исполнит лучшую песню, получит денег столько, что на пару новых звездолетов хватит. Да еще прославится на всю Галактику. В общем, счастье – по полной программе.
Того, кто на предыдущем фестивале победил, так и прозвали – Радаст-Счастливчик.
А я чем хуже? Орфей-Счастливчик! Звучит ведь? Звучит!
В санитарном блоке из зеркала на меня глянула невзрачная физиономия, похожая на недопеченный блин, местами поросший белесой щетиной. Сверху этого безобразия колтуном торчали русые волосы, а из середины подгнившими маслинами блестели глаза…
Тьфу! Прозвание Орфей-Урод куда больше соответствует истине.
Пришлось утешаться. Самостоятельно.
Я буркнул:
Славься в веках ты, аэд преотвратный!
Лучший из всех, что по звездам шныряет!
Возглашенное славословие самочувствия не улучшило, а вот лицо в зеркале стало меняться. Обзавелось носом-репкой, рыжей бородой, а само как-то вытянулось и побледнело. Глаза стали зелеными, как изумруды.
– Выходи, Ерофеич, – сказал я сердито. – Тоже мне, нуль-шишига нашелся…
– А скорость света-то падает! – выдал Ерофеич обычную присказку, выбираясь из стены космолета.
Маленький бородатый старичок, одет в рванье. Встретишь такого на любой планете – примешь за бомжа. Вонять он должен – как помойка. А ведь нет. Ничем не пахнет.
– Ладно тебе, – сурово ответил я, скрывая радость. – Пойдем лучше песню сочинять… Для фестиваля.
Я развернулся, зная, что нуль-шишига последует за мной. Очень уж любопытен. И песни любит. За ними в гости и приходит.
Впервые он появился у меня на корабле много лет назад, и поначалу я решил, что сошел с ума. Но потом привык, и мы стали друзьями. Пусть твердят яйцеголовые умники, никогда не нюхавшие дальнего космоса, что нуль-шишиг не бывает.
Не буду я их разубеждать.
Ерофеич – так называю его я. Настоящего имени старого пройдохи человеку не произнести, а кто выговорит – язык вывихнет.
А сам он приходит когда хочет и уходит – в любой момент. Вакуум и расстояния для него не помеха. А по возрасту он, как я понял, немножечко моложе нашей Галактики.
Завидуйте, какой у меня приятель!
– Что за песня-то? – поинтересовался нуль-шишига, усаживаясь прямо на пол.
Человеческие условности ему – до фени. Захочет – на потолок сядет.
– Хвалебная, для правителя нового, что вот-вот займет хирейский трон, – с тоской вздохнул я, рассматривая стоявшую на подставке лиру. Дорогую, купленную в те времена, когда я был на коне. Три комплекта струн с тех пор сменил. Надо бы еще один купить. Эх, как победа-то нужна…
Ладно, сначала слова.
– Так в чем дело? – нуль-шишига усмехнулся, показав острые зубы, белые, как мрамор. – Начни так: славься, владыка ты наш благородный, покоя планеты надежный оплот, рука твоя мощная, силой налитая, нас к торжеству и победе ведет…
– Не, это занудно, – покачал я головой, опускаясь в кресло. – На погребальный гимн похоже… И любой мой, – я скривился, – коллега с этого стартует. Лучше вот так: эй, чувак, погляди на меня, я правитель, делай, как я! Делай, как я!
– М-да, – нуль-шишига мерзко захохотал, отчего у меня закололо внутри головы. – Это ты где, на Гарлеме-Тринадцать такие стишата научился сочинять? Споешь подобное на Хирее, тебя взашей попрут…
И то правда. Попрут. Пинками по филею, так сказать.
Попробуем по-другому.
– Муза, гнев ты воспой правителя многообильной Хиреи! – возопил я так, что Ерофеич подпрыгнул. – Что страх необорный внушает властителям многих планет!
– Нет, сегодня ты не в форме, – покачал головой нуль-шишига. – Повторяешься, как начинающий графоман. Давай лучше выпьем. Для сугреву. А то за бортом абсолютный нуль. У меня перцовка есть…
Огромная бутыль, извлеченная неведомо откуда, матово блеснула.
Я не стал спрашивать, где он взял бутылку. Ясно ведь, не купил.
А стены, замки и сигнализация для персонажей космического фольклора – не помеха.
* * *Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Нуль-шишига: персонаж космического фольклора. Разумен. Обитает в черных дырах, может принимать человеческий облик. Свидетельства о встречах с н.-ш. многочисленны, в том числе и на планетах, и в открытом космосе, но наука существование н.-ш. не подтверждает.
* * *А на посадочном поле – суета. А на посадочном поле – толкотня. Больше сотни кораблей, самых разных форм, но все – с кукишами на обшивке. Красными, как кровь, зелеными, словно листва, черными, словно космос…
Моя фига желтая, цвета кожи человека, переболевшего болотной лихорадкой с Сириуса-Два. Ничего, сойдет.
Меж кораблей – люди. Точнее – аэды. Бегают, обнимаются, ругаются. Кто-то струны дерет, голос пробуя, кто-то встречу отмечает. Прямо из горла с закуской на газетке. Все как обычно. Тоска.
Голова вновь болела. Уговорили мы с нуль-шишигой бутылку. Ой, хорошо посидели! А когда он уходил, странную фразу бросил. «Готов ты проснуться», – сказал и исчез куда-то. В черную дыру, должно быть, ускакал. По скорости света горевать.
Пока я над Ерофеичевой загадкой думал да похмельем маялся, песню сочинить так и не успел.
Прилетел потому что.
За иллюминатором – планетка сапфиром на бархате космоса возлежит, а мониторы планетарной обороны, каждый с астероид размером, толстенные орудия на меня наводят. Так, для порядка.
Хирея.
– Это ты, Орфей, – сказал кто-то скучным, до боли в ушах скрипучим голосом, возвращая меня от недавнего прошлого к настоящему. – Как здоровьичко?
– Не дождетесь, – повернувшись, я встретился взглядом со старым знакомым. Только головная боль помешала мне узнать его по голосу. Гистольф Тощий, лучший аэд Семи Бронзовых Солнц. Высок, худ, словно дистрофик, нос торчит, ножа острее. И презрение – в каждом жесте, в каждой части тела, даже в растопырке пальцев…
И правильно. Ему есть чем гордиться. Не то что мне.
А пахнет от него – духами. Сильно. Как от девки продажной.
Противно!
– Привет, Гистольф, – говорю. – И ты тут?
– Все тут, – махнул он рукой. – Все лучшие. Так что тебе ничего не светит.
– Это мы посмотрим, – отвечаю, а сам чувствую – злиться начинаю.
– Многопочтенные аэды! – голос прогремел над посадочным полем, сильный, хорошо поставленный. Никак в приемном зале космопорта объявился распорядитель праздника. И решил нас поприветствовать, давая мне миг справиться со злостью. – Через час вас ждут в Изумрудном дворце для проведения жеребьевки…