Настоящая фантастика – 2011
* * *К концу третьих суток истончился, дрогнул и иссяк огонек с огарка последней свечи. Моня Цимес добрался на заплетающихся ногах до очередной, в уродливых известняковых наростах, стены, опираясь на нее спиной, сполз на землю и положил рядом с собой Полину. Она была без сознания уже сутки, и тащили они ее на себе по очереди, меняясь каждые полчаса.
– Надо пожрать, – сказал Моня, отхватил ножом кусок рукава от пальто, разодрал надвое, половину протянул Краснову. Пальто было то самое, турецкой кожи, контрабандный товар, и левый его рукав уже съели.
Николай, давясь, набил рот отрезом от правого, принялся остервенело жевать. Проклятое пальто было совсем несъедобным, даже разжеванная в кашицу, турецкая дубленая кожа не шла в горло, и ею приходилось отплевываться. Левую руку Краснов давно уже не чувствовал, на ее месте угнездился жгут выматывающей ноющей боли. Правая пока еще действовала, но с каждым разом прижимать ею к себе бесчувственную Полину было все тяжелее. Николай сам не понимал, как до сих пор умудрился не выронить ее и не упасть навзничь рядом.
– Надо попить, – сказал Моня, прикончив кусок рукава. Поднялся, на ощупь нашарил на стене влажный участок, тщательно вылизал, перешел к следующему. – Еще сутки, и все, – сказал он, осушив очередной, пятый по счету, кусок стены. – Нет смысла, благородие.
– В чем нет смысла?
– Ее надо бросить. С ней мы не дойдем. Сдохнем.
– Мы по-любому не дойдем и сдохнем. Только сделать это надо как люди. С честью.
– С честью, – задумчиво повторил Моня Цимес. – У нас с тобой разная честь, благородие.
– Честь у всех одна.
Моня помолчал. Затем поднялся, сбросил пальто, помогая себе ножом, разодрал по шву пополам. Бросил половину на землю, другую зажал под мышкой.
– Разойдемся, – предложил он. – Жратву я вам оставил. Пойду.
– Ступай, – Краснов опустился рядом с Полиной на землю. – И жратву свою забирай. Тебе она еще пригодится. А нам ни к чему. Ну, что стоишь? Иди!
– Зла не держи, – сказал Моня, насупившись.
– Может, еще и помолиться за тебя? – усмехнулся Краснов. – Убирайся! – заорал он внезапно. – Пошел вон!
* * *Штабс-капитан тайной службы его императорского величества Болотов растасовал колоду, дал подснять поручику той же службы Лешко и раздал. За сегодня они расписывали втроем уже пятую пулю – кроме преферанса, делать на посту было нечего.
– Шесть пик, – открыл торговлю профессор Шадрин и от души хлопнул себя по щеке. – Проклятые комары.
– Шесть треф, – поручик Лешко поворошил уголья в костре. – Давайте после сдачи прервемся, господа. Картошка, знаете ли, спечется.
– Пас, – отказался от торговли Болотов. – Когда спечется, тогда и прервемся. Ваше слово, профессор.
Шадрин потеребил редкую поросль на макушке и застыл, отрешенно глядя в небеса. Болотов переглянулся с поручиком – профессор был со странностями. Впрочем, они все со странностями, взять хотя бы того, который был месяц назад. Шадрин хотя бы в преферанс умеет, хорошо, сучий сын, играет, а тот, как же его… Тверский, Дверский, Шмерский, тьфу, не запомнить никак. Так тот не то что в преферанс, в дурачка не мог, и хлопот от него было столько, что Болотов хотел на прощание поцеловать увезшую профессора бричку.
– Профессор! – гаркнул наконец уставший ждать поручик.
– А? – Шадрин спустился с небес на землю. – Простите, господа, задумался. Шесть треф здесь.
– Шесть бубен.
– Здесь.
– Червей.
– Червей, червей, – рассеянно рассматривая свои карты, повторил профессор. – Я вот думаю, черви там такие же, как у нас?
– Где «там»?
– Действительно, – согласился профессор. – Где «там», это вопрос.
Болотов устало вздохнул. Беда от этих московских ученых. И от питерских тоже. Вот раньше было просто. Был приказ его императорского величества – всю преступную дрянь, которая к ним проникает через… через эту, как ее…
– Через что нам они к нам проникают? – вслух спросил Болотов. – Не могу запомнить, будь оно проклято.
– Через аномальные зоны, – напомнил профессор.
– Благодарю вас. Так вот, был раньше приказ, – Болотов не заметил, что продолжает рассуждать вслух. – Всю шваль, которая к нам сюда лезет через ненормальные зоны, – стрелять. Сколько себя помню, так было. И при отце моем, и при деде. И за милую душу – стреляли. Кого сначала допрашивали, а кого – так. И вдруг новый приказ. Усиление постов деятелями от науки. Вот скажите, профессор, для чего вы здесь?
– Я… Я, собственно… – замялся Шадрин. – Понимаете…
– Нет, – отчеканил Болотов. – Не понимаю. Ваш предшественник, как его, Тверский, Зверский…
– Анатолий Ильич Езерский, – подсказал Шадрин. – Замечательный ученый, прекрасный теоретик и практик.
– По-вашему, он замечательный. А знаете, что через его замечательность двое голубчиков у нас едва не сбежали?
– И что? – профессор бросил карты. Рассеянность слетела с него, заменившись сосредоточенностью и серьезностью. – Куда они едва не сбежали?
– Куда-куда, – в сердцах передразнил Болотов. – Откуда пришли. Хорошо, не успели натворить тут дел.
– Откуда пришли, это вряд ли, – увесисто сказал профессор. – По последним данным, вряд ли.
– Пускай вряд ли, – согласился Болотов. – Какая разница. Вам что, важно, откуда эта сволочь берется?
– «Важно» не то слово, – сказал Шадрин твердо. – Это чрезвычайно важно, штабс-капитан. Вы даже не представляете насколько. Особенно в связи с последними разработками академии. Возможно, в ближайшем будущем мы сможем перемещаться между мирами. Возможно, даже завтра. Не просто уходить неизвестно куда и не возвращаться, а целенаправленно посещать другие реальности.
– Другие что?
– Вы не поймете. Сведения, которые поступают от людей, выброшенных аномалией к нам, чрезвычайно важны. Понимаете – чрезвычайно. Их преступная сущность по сравнению с этими сведениями не имеет значения. Главное, что они – носители информации. Бесценной информации, заметьте.
– Бесценной, – хохотнул Болотов. – Где, кого и когда ограбили или пришили? Вот скажите, профессор, какого черта они отправляют преступников к нам, вместо того чтобы расстреливать их у себя, на месте? Они что же, считают, мы должны делать за них их работу?
– Видите ли, – профессор замялся, – существует гипотеза. Смелая, конечно, и никем не доказанная. Гипотеза, что никто преступников к нам не ссылает.
– Как это не ссылают? – ахнул поручик Лешко. – А что, их сюда на курорт посылают? На воды?
– Согласно этой гипотезе они проникают к нам по собственной воле. Видимо, аномальные зоны в их реальностях сопряжены с некой выгодой для того, кто в них забрался. И с опасностью. Поэтому проникают в зоны люди сплошь рисковые, лихие. Другими словами, криминальные элементы и бунтари. А порядочные в зоны не суются. Из боязни, из-за суеверий, возможно, из-за недостатка информации.
– Ладно, профессор, – поднял руки вверх Болотов. – Все это крайне интересно, конечно, только для военного человека, присягавшего на верность государю, – без разницы. Давайте, господа, картошка уже, должно быть, спеклась. Нарежьте-ка буженинки, поручик. Посидим, выпьем за здравие государя грамм по сто-двести, закусим, преферанс подождет.
Выпить и закусить, однако, не удалось. Едва Болотов разлил по стаканам из пузатой бутыли с двуглавым орлом на этикетке, из охраняемого объекта донесся характерный гул. Производился он новомодным акустическим устройством, улавливающим и усиливающим звуки человеческих шагов.
– Один, – прислушавшись к тембру и громкости гула, определил Лешко. – Идет тяжело, видимо, как все они, обессилел. Хотя… – поручик прислушался тщательнее. – Возможно, не один, а двое, но первый тащит второго на себе. Очень уж грузно ступает.
Болотов кивнул, соглашаясь, и потянулся к заряженному ампулами с парализатором духовому ружью.
* * *– Вот это номер, – присвистнул поручик Лешко, выудив из миниатюрной, с ладонь, дамской сумочки стопку дымчатых прямоугольных пластинок. – Ничего не понимаю. Взгляните, штабе.