Начало путешествия (СИ)

— Что?! Почему? — в панике взвизгнул мальчишка, видя во что превратилась его конечность. На глаза вновь стали наворачиваться слезы. Сейчас само понятие "гордость" оказалось позабыто. Да и с его плащом было не все ладно. Примерно на уровне поясницы, он на две трети оказался прорезан. Точнее прожжен, если судить по опаленным краям.
— Что с нами теперь сделают? — простонал зверолюд, спрашивая соседа. Но ответила ему рыженькая мечница, ехавшая позади бандитов: — Страже сдадим, вот и все. Они с вами разберутся.
— Они правда разберутся? — с надеждой в голосе и слезами на глазах, наивно спросил паренёк. Ответа не последовало. До самого города поникший Ирбис больше не разговаривал. Юный зверолюд полностью погрузился в свои мысли, ища в них утешение и надежду: «Стражники во всем разберутся, и отпустят меня! Точно. Как хвост лечить… Может ту травку насобирать? Она от ожогов поможет. Попробую…»
Так, отдавшись радужным фантазиям о будущем, он к вечеру добрался до города. Где уже всю троицу отвели к казармам стражи, и загнали в казематы.
***
Впервые, в своей довольно короткой жизни, Ирбис оказался в тюрьме. И посещение нового места, мягко говоря, его очень не радовало. Подземелье городской стражи состояло из трёх камер, отделенных друг от друга только решетками. На самом деле настоящей тюрьмой это место не являлось. Сюда всего лишь сводили всех задержанных, и держали до тех пор, пока шли разбирательства в совершенных ими преступлениях. Предварительно сняв путы, всю троицу бандитов посадили в одну, оказавшуюся свободной, клетку. Паренёк пытался спрашивать у единственного сторожащего их охранника, когда стражники со всем разберутся, и отпустят его, но был проигнорирован. А вот у сокамерников эти наивные расспросы вызвали только смех.
— Разбираться? Ты дурак что-ли? На каторгу нас сошлют, в лучшем случае, — отсмеявшись, рявкнул орк.
— Но я ничего не сделал! Я не с вами был! П-пожалуйста скажите им… — воскликнул юный зверолюд, на что получил весьма грубый ответ: — Заткнись уже шкура! Думаешь кому-то не наплевать? С нами был, или не с нами.
— Это точно. Мы теперь в одной лодке, вернее клетке, — тяжело вздохнув ответил человек, ранее помогавший идти связанному парню. Делать было нечего, и молодой заключённый прошел вглубь камеры, усевшись на стоящую у стены скамейку, положил изуродованный, болящий хвостик себе на коленки, и стал бережно его поглаживать. Голова тоже все ещё болела, а вот горло вроде бы прошло, даже голос стал нормальным. Ну а про отсутствующий на указательном пальце левой руки когте, он и вовсе не вспоминал. Орк с человеком уселись прямо на холодный каменный пол в углу камеры, и некоторое время о чем-то беседовали. Затем мужчина подошёл к юноше, и улёгся на лавку. Мальчишке не было никакого дела до соседа. Его не трогают, и ладно. Так, погрузившись в размышления о своей прискорбной судьбе, он и уснул. Хотя, скорее уж попросту отключился, провалился в забытье, так как снов не было.
***
Ирбис проснулся, когда сквозь узкое зарешеченное окошко, находящееся под самым потолком, в подземелье уже проникал солнечный свет. В каземате, вроде, ничего не изменилось. Во всяком случае оба сокамерника были все ещё тут. Зеленокожий так и сидел на полу, скрестив ноги, а человек насвистывал что-то грустное, стоя у решетки.
— Про нас забыли? — нерешительно спросил он ни к кому конкретно не обращаясь. Но ему ответил орк: — Мечтай.
Мечтать… Пожалуй, сейчас это всё, что он мог делать. Несколько раз приходили стражники, то приводя новых заключённых, то уводя старых. Каждый раз юноша смотрел на них с затаенной надеждой. Желая чтобы "вот теперь-то" пришли за ним, и "во всем разобравшись" отпустили. Но нет, за прошедшее время, дверь их камеры ни разу не открывалась, до тех пор, пока в подземелье не спустилась какая-то старушка. Неся большой саквояж она вошла в их камеру. Сопровождавший стражник, вошёл следом за ней, обнажив короткий меч. Оставшийся снаружи охранник запер решетку, и сказал: — Осторожнее с этими, они убийцы.
 
— Я не убийца… — насупившись пискнул Ирбис, отрицая подобное обвинение, но никому до его оправданий дела не было.
— Так, рыженький, уйди-ка с лавочки. А ты крепыш, давай ка с пола сюда иди. Раны твои обработаю, — уйти старушка велено юноше, а сесть на его место должен был орк. Не споря, парень послушно встал, и отошёл в сторонку.
— Вы двое, встать сюда, и без глупостей! — стражник с мечом указал на место у решетки на противоположном от лавки краю камеры. Мальчишка выполнил и эту команду. Встав где было велено, он тут же присел на корточки. Рядом опустился мужчина, чьего имени юный путник все ещё не знал. Вместе они молча наблюдали за тем, что делала бабка. Орк упрямится не стал, вразвалочку усевшись на лавке. Старушка поставила саквояж на скамейку рядом с пациентом, заранее раскрыла, и принялась разматывать импровизированные повязки с его культи, ещё вчера бывшей правой рукой.
— Прижгли уже. Хм. Плохо прижгли… Так ладно. Пока этим тебе обработаю, — приговаривала она, осматривая рану, а затем доставая какую-то серую мазь.
— Помажу, пока хватит. Потом все это срезать надо бы. Иначе загнить может…
— Обойдусь! — рявкнул зеленокожий. Стражник напрягся, а старуха не став выяснять без чего именно он там обойдется, быстро нанесла мазь на всю поверхность раны. Затем из саквояжа были извлечены чистые бинты. Закончив с перевязкой, доктор принялась снимать тряпье с раны на груди.
— И тут прижгли… Ага, ребро треснуло, но остановило… Легко отделался, — комментировала она свои действия, ковыряясь в свежей ране орка, на правом боку.
— Зашить дашь, или так оставить? — спросила она у зеленокожего. Тот кивнул.
— Зашей.
Из саквояжа появилось две железных миски, одна тут же была заполнена водой из бутыли, извлеченной следом. Дальше бабка разложила по лавке какие-то блестящие железки, и загнутую полукольцом иголку.
— Не глупи крепыш, я стара, а тебя все равно не выпустят…
— Делай свое дело, я не кусаюсь. Это к зверенышу, — Ирбис не обратил на это оскорбление никакого внимания, следя за происходящим на лавке.
— Прикуси, и терпи. Будет больно.
— Знаю, — кивнувший орк прикусил протянутую ему деревяшку. Доктор, вылив на руки остатки воды из бутыли, вытерев их сложенным в несколько раз бинтом, взяла маленький, остро наточенный ножик, и принялась ловко орудовать им в ране. Зеленокожий тихо постанывал, стиснув зубы, пока в пустую железную миску, один за другим падали обугленные кусочки плоти.
У смотрящего на это юноши расширились зрачки. Подобный кошмар он видел впервые.
«Она же живого режет. Почему все молчат? Это разве лечение, такое тут нормально?!» — думал он, крутя головой по сторонам, изучая реакцию окружающих, которой, собственно, и не было вовсе.
«А если она потом меня так лечить будет?…» — паренёк содрогнулся от последней мысли, а лечение тем временем продолжалось. Закончив работать скальпелем, бросив его в миску с водой, старуха взялась за нитку с иголкой. Штопала пациента она профессионально.
— Эт-то нормально? — не выдержав, Ирбис спросил сидящего рядом человека.
— Ну да.
И вот уже игла полетела в миску с водой, а затем и грудь была забинтована.
— Так, теперь более здоровая рука. Деревяшку давай.
Сполоснув руки в воде из второй бутылки, она вынула покусанный кусок дерева из рта орка. Протерев лоб пациента сухим куском бинта, сняла с левого предплечья перевязку, наспех сделанную из какой-то тряпки.
— Батюшки! Это кто тебя так погрыз? — удивлённо вскрикнула она, осматривая рану на мышце, в которой не хватало куска мяса. Да и кожа вокруг была расцарапана чуть ли не в лохмотья. Побледневший после предыдущих процедур, тяжело дышащий орк кивком указал на Ирбиса, и пытаясь вдохнуть побольше воздуха, произнес: — Вон тот звереныш покусал.
Бабушка повернулась, и пару секунд разглядывала мальчишку.
— Я не кусаюсь! — возмущенно заявил, уверенный в своей правоте зверолюд. Вот только кровь, темно красными потеками, засохшая на белом мехе вокруг рта юноши, говорила о другом. События на берегу, последовавшие после убийства рыцаря, Ирбис помнил очень смутно. Его память не сохранила того момента, когда он зубами вырвал кусок орочей плоти. Не знал парнишка и того, что весь дальнейший путь до города он проделал с окровавленной мордой, представая перед прохожими и горожанами, как какой-то дикий, плотоядный зверь.