Крушение России. 1917
«Если рассматривать роль подполья в смысле непосредственного фактора, приведшего к революции, — она была ничтожна, — справедливо констатировал полковник Мартынов. — …Противоправительственная деятельность за время Великой войны перенеслась, в силу многих причин, в иную плоскость и вовлекла элементы, бывшие до того в «оппозиции», а не в «революции», и включавшие различные «персона грата»; воздействие на них поэтому не могло осуществляться распоряжениями рутинного характера местных властей» [301]. С ним абсолютно солидарен Глобачев, который указывает, что любые решительные шаги против антиправительственных деятелей требовали «санкции по меньшей мере товарища министра внутренних дел или даже самого министра, и такая санкция легко давалась, когда дело касалось подполья, рабочих кружков или ничего не значащих лиц; но совсем иное дело, если среди намеченных к аресту лиц значилось хоть одно, занимавшее какое-либо служебное и общественное положение; тогда начинались всякие трения, проволочки, требовались вперед неопровержимые доказательства виновности, считались со связями, неприкосновенностью по званию члена Государственной думы и проч., и проч. Дело, несмотря на интересы государственной безопасности, откладывалось, или накладывалось категорическое «вето» [302].
Основные революционеры были выше Васильева, Мартынова или Глобачева и по званию, и по месту в табели о рангах.
Система органов исполнительной власти России к началу войны была не совершенна, но гораздо более дееспособна, чем в начале XX века. Во время войны, конечно, потребовалась значительная ее перестройка, особенно во фронтовых и прифронтовых местностях. Но в целом организация власти и управления страной была достаточно адекватной и для целей развития экономики, и для целей обороны. Не вижу, каким образом политическая система тормозила модернизацию страны. Никаких разумных оснований для слома государственной машины, а тем более в условиях тяжелейшей войны, не было.
Глава 3
ВОЙНА И ВЛАСТЬ
Ведение войны заключается прежде всего в поддержании воли нации к победе в момент высшей опасности.
16 июня 1914 года фельдъегерь поручик Скуратов поднялся на борт императорской яхты «Штандарт» и вручил Николаю II конверт с известием о том, что накануне в боснийском городе Сараево выстрелами из револьвера молодой серб Гаврила Принцип убил австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда и его супругу Софи фон Гогенберг. «Штандарт» на предельной скорости развернулся на Петергоф. Смысл происшедшего не ускользнул от посвященных в тонкости европейской дипломатии — от столкновения могло спасти только чудо.
Начало
Ни одна из стран и ни одна из национальных историографий не претендовала и не претендует на сомнительную честь назваться инициатором Первой мировой войны. Ее как бы никто не начинал. В 1920-е годы во всех странах-участницах выйдут «цветные» книги, где вина будет возложена на противоположную сторону. Авторы Версальского договора возложат однозначную ответственность на Германию и ее союзников. Как известно, именно победители всегда определяют, кто является военным преступником. Большевики в Советской России все объяснят хищническими аппетитами мирового империализма. С немецкой стороны все, естественно, выглядело иначе. Германия склонна была видеть главной виновницей войны Россию, подзуживаемую Францией. «Пока я в Корфу занимался раскопками и спорил о Горгонах, дорических колоннах и Гомере, на Кавказе и в России начали мобилизацию против нас, — возмущался в мемуарах Вильгельм II. -…Англия, Франция и Россия, как видим, по разным причинам преследовали одну общую цель — сломить Германию. Англия, руководимая в своей вражде к Германии мотивами торгово-политического характера, Франция — жаждой реванша, Россия, спутница Франции, — соображениями внутренней политики и желанием пробиться к южным морям. Эти три великие державы должны были встретиться на одном пути» [303]. Попробуем вкратце разобраться, в чем были причины войны, перевернувшей всю мировую историю и ставшей одним из важных факторов приближения русской революции. И не только русской. Добивался ли этой войны российский император и мог ли ее избежать?
Николай II не хотел войны. Как подчеркивал часто с ним встречавшийся посол Великобритании Джордж Бьюкенен, «при всех случайных ошибках со стороны правительства царь никогда не колебался оказать свое влияние в пользу мира, как только положение становилось сомнительным. Своей миролюбивой политикой и готовностью на всякие уступки для избежания ужасов войны он в 1913 году… дал повод думать, что Россия никогда не будет воевать» [304]. Но император не мог уклониться от схватки имперских амбиций, вырваться из клубка противоречий между великими европейскими державами и уз союзнической солидарности.
В начале XX века в европейской политике происходили поистине титанические подвижки, менявшие весь геостратегический ландшафт континента. В то время, когда умирающий Александр III справедливо предупреждал своего сына об отсутствии у России союзников, еще действовал созданный после наполеоновских войн европейский «концерт», включавший все великие державы, позволявший предотвращать крупные межгосударственные конфликты на основе соблюдения баланса сил на протяжении оставшейся части XIX столетия. Конечно, и «концерт» на помешал в свое время разразиться Крымской или Франко-прусской войнам, избежать боевых столкновений на Балканах и соперничества ведущих государств по всей планете. Однако, если сравнивать с предшествовавшими и последовавшей эпохами, это был самый мирный период в истории.
Традиционный баланс сил, который Николай II застал в начале своего царствования, выглядел следующим образом. Ведущим партнером России долгое время считалась Германия. Это положение можно проследить вплоть до середины 1900-х годов, что было подчеркнуто предложением Вильгельму стать крестником наследника-цесаревича Алексея, а также секретным соглашением о взаимной помощи в случае нападения третьей страны, которое по инициативе кайзера было подписано на яхте Николая II вблизи балтийского острова Бьёрке в июле 1905 года. Соглашение это в силу так и не вступило, поскольку противоречило существовавшим договоренностям с Францией и вызвало сильное сопротивление внутри российского правительства. В России было немало споров по поводу союзников и геополитической ориентации. Например, как утверждал Извольский, Витте долгое время был сторонником идеи союза Германии, Франции и России, направленного против Великобритании и США. Николай II стремился добавить к числу союзников России и Англию [305]. Но никто не спорил, что ключевым союзником должна стать Франция, сближение с которой, если оставить в стороне экономические соображения, диктовалось стремлением создать противовес как Берлину, так и Вене, все больше угрожавшей российским интересам на Балканах.
Начало союза с Парижем было положено русско-французским соглашением 1891 года и секретной военной конвенцией 1892 года, но отношения двух стран были не безоблачными. Глава МИДа Сергей Сазонов указывал, что наиболее серьезные разногласия с Францией касались Ближнего Востока, где «французское правительство оберегало интересы своих подданных, вложивших крупные капиталы в различные финансовые предприятия, как в Константинополе, так и в Малой Азии». Кроме материальных, у Парижа существовали и духовные интересы, которые выражались в покровительстве римско-католической церкви в регионе. «Между православными и римско-католическими духовными учреждениями на Востоке и особенно в Палестине с давних пор существовало соперничество, приводившее иногда к открытым столкновениям, которые затем посольствам приходилось улаживать совместными усилиями» [306].