Поворот за мостом (СИ)

— Когда вода спадет, можно попрыгать с моста. Мы в детстве с парнями часто купались там — выходили на дорогу и ныряли с парапета.
— Только не с моста, — «не спрашивай, почему», мысленно взмолилась я.
— Боишься высоты?
— Боюсь мостов.
К счастью, избавляя меня от объяснений, пронзительно затрезвонил домашний телефон. Сэм сказал: «я отвечу» и встал с дивана. Сразу стало холоднее, словно меня лишили грелки под боком.
Он сказал что-то еще, но я уже не расслышала, зато успела подумать: слишком много откровений на сегодня.
На самом деле, после пережитых потрясений, без разницы — хороших или плохих, — меня частенько клонило в сон.
Впервые это случилось после похорон мамы, когда я даже не нашла в себе сил, чтобы сбросить тесные черные туфли, которые натерли мне ноги до крови: так и упала в своем траурном наряде в нерасстеленную постель и отрубилась почти на два дня.
Я должна была провести это время, обливаясь слезами и проклиная весь мир за его несправедливость, но вместо этого уснула, и когда очнулась, уже не могла плакать и так и спрятала свою скорбь где-то глубоко внутри, а потом для нее не было ни времени, ни места. И все равно я каждую минуту ощущала ее в себе — тяжелую, тянущую ношу, придавленную сверху могильной плитой из чувства вины.
Мне было стыдно за то, что я такая никудышная дочь, но в то же время я чувствовала, что, уснув, избавила себя от целых двух суток бесконечных страданий. И поэтому теперь, стоило мне хоть немного поволноваться — все, чего я искала, так это возможности прилечь. Или, в крайнем случае, ляпнуть какую-нибудь глупую шутку, но эта реакция проявлялась лишь при свидетелях и в самых неуместных ситуациях.
И в этот раз, сидя в тесной гостиной на стареньком, продавленном диване, я каждой клеточкой своего тела, от ресниц до ступней, ощущала смертельную усталость и желание только закрыть глаза, хотя бы на минутку.
Я не стала сопротивляться и закрыла.
— Тебе лучше уйти.
Голос, холодный и безапелляционный, словно контрастный душ, и с таким же эффектом. Не знаю, как долго длился их разговор, но очнуться от дремоты меня заставила именно эта фраза. Если бы не упадок сил, я бы, наверное, послушалась приказа, встала и ушла.
Какое-то время я растерянно таращилась прямо перед собой — я на диване, в гостиной, телевизор выключен и рядом никого нет, — но потом догадалась обернуться.
В коридоре, спиной ко мне, стоял Сэм. Сложно было спутать его гигантскую фигуру с кем-то еще, но и голос я узнала моментально: Аксель вернулся домой.
— Акс, слушай, мне жаль насчет…
— Я понял. Давай.
Я не видела его лица, но могла поклясться, что на этих словах Аксель в своей обычной нетерпеливой манере мотнул головой в сторону двери.
— Сейчас, — согласился Сэм, и, хотя в его голосе слышалось раздражение, прозвучал он тихо и мягко.
Он подошел ко мне.
— Черт, мы тебя разбудили. Прости, — я хотела было возразить, потому что сомкнула веки едва ли на пару минут, но он не дал мне сказать: — Акс вернулся, так что мне пора домой.
— Есть новости? — я вспомнила о телефонном звонке и решила, что это был Шон или Эрни.
— Да, он… — Сэм снизил голос, наверное, чтобы Аксель его не услышал, — с мистером Хейзом все нормально, состояние стабильное, но пару ночей ему придется провести в больнице.
— Спасибо, Сэм, — я устало и вымученно улыбнулась ему. — Доброй ночи.
— Доброй ночи, Эмс.
Он ушел. Я вытянула шею, чтобы посмотреть на Акселя, но, судя по шуму воды в ванной, он направился прямиком в душ.
Я понятия не имела, как следует вести себя в подобных случаях. Раз он отверг сочувствие Сэма, то от моих утешительных слов и вовсе выйдет из себя.
Тем не менее, я решила не трусить и не сбегать в свою комнату, не поговорив с Акселем. Не знаю, где он пропадал целый день, но, должно быть, теперь он жалел, что не оказался дома в момент, когда его больной отец сильнее всего в нем нуждался. А был ли он в больнице?
Чтобы избавиться от остатков сонливости, я отправилась на кухню и заварила себе крепкий кофе. Есть не хотелось, хотя я ничего не ела с полудня.
 
Погрузившись в уныние, я размышляла о том, нужно ли готовить утром завтрак, раз мистер Хейз попал в больницу. При мне Аксель еще ни разу не ел ничего из того, что я готовила — словно боялся, что я отравлю его, идиот. А сама я могла бы перекусить обычным тостом.
Едва я поднесла к губам чашку, Аксель вошел на кухню.
С первого взгляда было ясно, что он не в духе.
— Хочешь кофе? — спросила я, потому что он ничего не сказал. — Или есть?
Аксель не соизволил даже ответить мне. Он открыл холодильник, достал оттуда банку пива и открыл ее одним щелчком пальца. И, судя по всему, собирался уже уходить, когда я сказала:
— Я пыталась тебе дозвониться. Все произошло так быстро, и я ужасно испугалась, мистер Хейз…
Я умолкла, не зная, что еще добавить и отчего-то испытывая чувство вины перед ним. Я могла позвонить снова. Но Сэм сказал, что все обошлось, так что…
Аксель резко обернулся ко мне, и его губы растянулись в кривой циничной усмешке, ничего хорошего не сулящей. Вот бы хоть на секунду увидеть его настоящую искреннюю улыбку во все зубы. Уверена, она ему к лицу.
— Так испугалась, что решила покувыркаться с Сэмми прямо у нас в гостиной?
Сперва мне показалось, что я ослышалась. Я замерла, не решаясь переспросить и переваривая это, пока не осознала: он действительно это сказал. И действительно имел в виду именно то, что сказал.
И не могла в это поверить.
— Что, прости?
— Прощаю.
Он сказал это с самодовольством, сочащимся ядом, а потом отхлебнул пива, как ни в чем не бывало, наблюдая за моей реакцией.
Что ж, не знаю, чего он ждал, но явно не того, что последовало.
Я подскочила к Акселю и выбила банку из его рук, так, что она с грохотом ударилась о пол и зашипела, разбрызгивая вокруг содержимое, а затем со всей силы толкнула его в грудь.
Во мне кипела разрушающая ярость и дикая обида. Как бы он ко мне ни относился, как бы ни бесило его мое присутствие здесь, он не имел права разбрасываться такими оскорблениями.
Парень отшатнулся, но все же устоял на ногах. Перед моими глазами уже стояла какая-то пелена, совершенно отключившая самообладание. Я должна была высмеять его за это нелепое предположение, уйти с гордо поднятой головой, но от злости я уже не соображала, что делаю, и поэтому занесла руку, чтобы влепить ему пощечину.
Он с легкостью перехватил запястье и притянул меня к себе.
— Как ты смеешь! — взвизгнула я скорее от возмущения, чем от боли.
Хватка Акселя была крепкая — я пару раз дернула кистью, но высвободиться не смогла. Его красивое лицо вдруг оказались совсем близко, и я видела, до чего он зол — потемневшие глаза метали искры, разглядывая меня так, словно видели впервые. Это меня не напугало; напротив, я разозлилась еще сильнее.
— А что он, полуголый, делал здесь в час ночи с тобой на диване?
Час ночи? Сколько же я на самом деле проспала?
Мой взгляд против воли метнулся к часам на стене, которые лишь подтвердили слова Акселя.
— Уже так поздно? — удивленно спросила я вместо того, чтобы огреть его свободной второй рукой.
— Не заметила? Сэмми так увлек тебя?
Он говорил со мной сквозь стиснутые зубы, злобно, желчно и ни на секунду не выпуская мою руку из своей, и держал ее так, чтобы любая попытка вырваться причиняла мне боль. Поэтому я перестала дергаться и стояла смирно, выжидая возможность влепить ему неудавшуюся с первого раза пощечину.
И тут до меня дошло, что Аксель злится вовсе не потому, что я не дозвонилась ему.
— Ты несешь какую-то чушь.
— Давай, расскажи мне, что я все неправильно понял, все было не так, и вообще ты маленькая невинная овечка. О, ты так испугалась, и Сэм пришел на помощь, как верный друг, утешил тебя…
Его дыхание коснулось моих губ, и мой взгляд непроизвольно метнулся ниже, к его рту. Я быстро спохватилась и снова посмотрела Акселю в глаза, но этим сделала только хуже: он его заметил и теперь открыто насмехался надо мной.