Убийство на Аппиевой дороге (ЛП)

У меня с языка уже был готов сорваться ответ, но я сдержался и лишь пожал плечами.
- Могу тебе сказать, - обратился я к Фульвии, - что эти ребята заслуживают лучшего, чем проторчать весь свой век на конюшне. Ты знаешь, что это они спасли твоего сына, когда Милон со своими людьми заявились к вам на виллу?
- Спасли? Чем? Тем, что случайно оказались в это время там, где их никто не мог найти, и у них хватило ума сидеть тихо и не высовываться?
- Это тебе твой сын так сказал? Видать, ни ты, ни он не цените этих ребят по заслугам.
- Это всего лишь мальчишки с конюшни, Гордиан.
- Пусть так; но они смышленее и находчивее, чем любой из твоих рабов.
Фульвия подняла бровь.
- Будь по-твоему, Гордиан. Если ты непременно хочешь получить мальчиков в счёт вознаграждения, они твои.
- Договорились. Ты хочешь знать, что мне удалось выяснить?
- Да.
- Марк Антоний непричастен к убийству твоего мужа.
- Это точно?
- Уверен.
- Ты уверен?
- И только? – пренебрежительно спросила Семпрония, а Фульвия принялась беспокойно расхаживать из угла в угол.
- Что ещё я могу тебе сказать? Уверенность вообще довольно странная вещь. Как заметил Аристотель, в большинстве случаев невозможно доказать, что этого не было. Я спрашивал каждого, с кем говорил на Аппиевой дороге. Я спрашивал себя все сорок дней, пока сидел в той яме. Я спросил об этом самого Марка Антония, когда мы случайно встретились в Равенне. В Рим мы возвращались вместе, и все четыре дня, что мы были в дороге, я приглядывался к нему, чтобы понять, что он за человек, и вот что я понял: какие бы чувства ни питал к тебе Антоний, к убийству твоего мужа он непричастен.
- Негодяй и тебе задурил голову, - сказала Семпрония с отвращением. Фульвия прекратила расхаживать перед окнами и устремила на неё твёрдый взгляд.
- Оставь нас, сама.
Семпрония величественно поднялась, нарочито неторопливо собрала своё одеяло и царственно проследовала к выходу, не удостоив меня взглядом.
С уходом матери в Фульвии произошла неуловимая перемена. Теперь передо мной стояла просто усталая молодая женщина.
- Ты уверен, Сыщик?
- Антоний невиновен – по крайней мере, к убийству твоего мужа он не имеет никакого отношения.
Фульвия улыбнулась сквозь слёзы. Что чувствовала она в этот миг – она, привыкшая всегда держать свои эмоции в узде, скрывая их от окружающих?
- Значит, ещё не всё потеряно. И для меня ещё возможно будущее.
- С Антонием? Но ведь он женат – на своей родственнице. Или он собирается развестись?
- Нет, это невозможно. Развод погубит его. Он предложил, чтобы я вышла за Куриона.
- За друга его юности?
- За возлюбленного его юности. Можешь говорить прямо. Для меня они, как древние герои, Ахиллес и Патрокл.
- И тебя устроит роль Брисеиды?
Фульвия не оскорбилась – она просто не поняла. Похоже, вдова Клодия не отличалась начитанностью.
- Ты так скоро собираешься замуж?
- Мы с Курионом выждем приличествующий срок.
- Но ведь…
- А почему, собственно, нет? Нас связывает то, что мы оба любим Антония – всегда любили. А Антоний любит нас больше всех на свете. Уж всяко больше, чем эту свою Антонию.
- Но Клодий…
- Клодий мёртв, - жёстко сказала Фульвия. – А Антоний жив. И Курион жив – и неженат. Я позабочусь, чтобы убийца моего мужа получил сполна. Но я должна думать о будущем. Кто знает, что нас ждёт? – Улыбка исчезла с её лица, а вместе с ней и слёзы. – Ты хочешь получить плату сейчас?
- Да, благодарю.
- Я велю принести деньги. А мальчики?
- Я заберу их, как только смогу за ними съездить.
Я покинул дом Фульвии в наилучшем расположении духа. Деньги приятно отягощали кошель; я снова был в своей стихии, в городе, где меня знали и нуждались во мне; я был доволен, что мне пришло в голову выпросить у Фульвии Мопса и Андрокла – словом, я был весьма доволен собой.
Моё приподнятое настроение улетучилось, едва я шагнул за порог.
Носилок перед домом не было. Меня ждал давешний красивый, надменный раб вместе с отрядом телохранителей.
- Надеюсь, ты не обидишься на то, что тебе придётся возвращаться пешком, - он только что не ухмылялся мне в лицо.
 
- А где же Клодия?
- Она вспомнила о более важном деле.
- Но она просила меня кое-что рассказать ей.
- Ну, видимо, она решила, что это для неё не так уж важно. – В голосе раба зазвучали покровительственные интонации. – Может, пойдём? Или тебе трудно идти? Послать кого-нибудь за наёмными носилками?
Это уже была чистой воды наглость! Мне захотелось ему кое-что объяснить. Предостеречь по-дружески. О том, что его молодость, красота и благосклонность, которой дарит его госпожа – это не навсегда. В сущности, даже очень ненадолго. Его госпожа многих дарила своей благосклонностью – и где они теперь?
Но что толку говорить ему об этом? И потом, парень просто ничего не понял. Он решил, что Клодия уехала, дабы поставить меня на место. Что я унижен. На самом деле, всё было совсем наоборот. Это я задел Клодию за живое. Смутил. И она сбежала. Я, Гордиан, сумел задеть Клодию. Заставить её отступить. Это была победа.
Правда, уж больно она смахивала на те, которыми прославился Пирр…
Мягкий свет внутри носилок. Тепло её тела. Аромат её благовоний, неуловимый и незабываемый.
Что-то подсказывало мне, что всё это никогда больше не повторится.
 Глава 29 
Между тем жизнь в городе шла своим чередом. Редкий день обходился без контио, на которых трибуны из числа самых радикальных неизменно произносили речи, направленные против Милона. Сам я благоразумно оставался дома за надёжно запертыми дверями; но Эко, взявший за правило не пропускать подобных собраний, уверял меня, что всё происходит тихо-мирно, и что солдаты Помпея строго следят за порядком.
- Не знаю уж, что лучше, - сказал я однажды, - когда собрание превращается в бунт, или когда оно проходит под надзором солдат.
- Но так же не могло продолжаться. Кто-то должен был прекратить беспорядки.
- С таким же успехом мы можем снова завести себе царя. Всё равно с этими солдатами на улицах чувствуешь себя как в Александрии, где шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на солдат Птолемея.
- Что ж, будем надеяться, что солдаты Помпея смогут лучше поддерживать порядок, - отвечал Эко. – Честное слово, папа, такое впечатление, что ты вздыхаешь о старых добрых разудалых временах, когда толпа бесчинствовала, как хотела.
- Ты прекрасно знаешь, что нет. Я не о прошлом вздыхаю – меня пугает будущее.
- А люди живут настоящим. Пока ещё никто слова не сказал против солдат на улицах.
- Именно. Пока ещё.
Известие, что скоро в нашем доме появятся ещё два рта – дети, мальчишки, за которыми нужен глаз да глаз! – Бетесда, вопреки моим опасениям, восприняла совершенно спокойно. Неужели она считает меня таким слабым после пережитого, что ни в чём не перечит? Или же в мою жену вселился дух поверженной Минервы, навсегда сделав её невозмутимой?
Её собственное объяснение было куда проще. Хорошо, когда в доме есть дети, сказала она и добавила, что в своё время очень привязалась к маленьким Эко и Метону, так что если боги судили, чтобы в нашем доме прибавились ещё двое детей – что ж, так тому и быть. А прокормить всех всегда было трудной задачей, особенно с тех пор, как у нас стал жить Давус, который ест ещё больше, чем бедный Белбо; но она как-нибудь справится.
Ещё более неожиданной стала для меня реакция моей дочери. В своё время нам пришлось вытерпеть целую бурю её капризов, когда на свет появились Тит и Титания, и Диана перестала быть самой маленькой. Но с тех пор прошло шесть лет, и Диана из ребёнка превратилась в девушку. К тому же, ей не придётся относиться к Мопсу и Андроклу как к братьям. Я ведь не собирался усыновлять их; они просто стали бы слугами, выполняли бы поручения Бетесды. Всё же я, конечно, ожидал, что Диана воспримет новость без особой радости. Я не удивился бы, если бы она наотрез воспротивилась. Чего я никак не ожидал – это что она разрыдается и выбежит из комнаты.