Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)
Затрудняюсь сказать, что именно подтолкнуло меня воздеть глаза к небу и вспомнить забытые изыскания: то ли ежедневное зрелище множества чаек, режущих послушный воздух узкими крыльями, и летучих рыб, постигающих десятки сажен на прозрачных плавниках, то ли неизбывное желание оторваться от опоганенной рабским духом земли и улететь с нее к чертовой матери. Три года назад, в Ливорно, Харлампий всерьез обещал мне продолжить не оконченный умершим братом трактат о полете, да как-то, видно, недосуг было... Но, будучи спрошен, парень не смутился:
- Александр Иванович, позвольте запасные паруса на опыты взять...
- Если Тихон Афанасьич возражать не будет. В корабельных делах главное слово за капитаном. Только зачем тебе?
- Сделаю змея, чтоб пудов десять поднимал. Тот же парус, только положенный набок.
- А не лучше ль соорудить увеличенное подобие бумажной птицы, кою ты мне в саду фактории показывал?
- Лучше, но и труднее несравненно. Я думал о том. Чтоб изготовить ее достаточно легкой, потребуется много такого, чего здесь нет: бамбук, шелк, что-нибудь для пропитки оного... Сложные расчеты и долгие испытания... Змей чем хорош: можно построить из корабельных материалов и проверить правила подобия относительно поднимающей силы. Без такой проверки - боюсь, за птицу браться преждевременно.
- Разумно. Я бы сказал, разумно не по возрасту. Ладно, попрошу Тихона Афанасьича помочь тебе.
Молодой капитан оказал надлежащую поддержку - и через несколько дней на песчаных холмах близлежащего пустынного островка развернулось невиданное действо. Дюжина матросов с трудом удерживала под свежим ост-норд-остовым трейдвиндом громадный, рвущийся в небо воздушный змей. Вот он захватил ветер, пошел вверх...
- Трави помалу!
Гарпунный линь толщиною две трети дюйма заскользил в мозолистых ладонях. Видно стало, что натянутый под углом к горизонту парус несет не только себя: привязанный к деревянной распорке, в небо поднимался мешок с камнями. Четыре пуда. Ровно Харькин вес. Вытравили пол-бухты троса, новомодным октантом измерили угол, сосчитали высоту. Двадцать сажен, выше корзины на мачте 'Савватия'. Все по расчету. Возможность поднять наблюдателя доказана.
- Ва-а-аше Сиятельство...
- Ладно, разрешаю. Только над водой. Обидно будет, если расшибешься.
Выбрав линь, матросы не без труда совладали со своевольной парусиной и снова пустили змея в небеса. Теперь вместо мешка - худая мальчишеская фигурка, привязанная под мышки. Руки вцепились в веревку, тело при порывах ветра качается, как язык колокола... Вот поднялись выше приземных завихрений... Слава Богу, ровнее пошел. Машет рукой, показывает вверх! Кричит - не слышно, что. Пол-бухты, как с мешком... Опять вверх показывает? Добро, сегодня твой день.
- Трави на всю!
Полотнище змея видится в небе носовым платком, человек под ним - козявкой. На первый раз хватит.
- Выбирай!
Похоже, ветер на высоте сильней, чем у земли: еле стащили с небес отчаянного воздухолаза. Замученного, с кровавым рубцом, натертым на лопатках, и безмерно счастливого. Самому, что ли, попробовать? Нет, не сегодня. Солнце уже близко к закату: совсем не заметили, как день прошел!
- Ну что там, далеко видать?
- Лучше, чем с мачты! Но по всему горизонту как будто дымка...
- Пыль африканских пустынь. Ветер-то с матерой земли дует.
- Ага. Еще корабль видел, к норду и чуть вестовей. Сюда идет, похоже. Далеко. Миль двадцать, наверно.
- К норду? Или из Нового Света, или марокканцев сильно боится.
- Или долготу потерял, отклонившись к весту. А теперь определился по островам.
- Тоже возможно.
Пока небесный паритель превращался, усилиями ловких матросских рук, в сверток парусины и связку жердей, в душе разгорался слабый огонек тревоги. Разгорелся - и тут же погас. Беспокоиться нет оснований: суда берберийцев не годятся для дальних вояжей, а европейские пираты, еще недавно многочисленные, полностью истреблены. После окончания великой войны множество бывших приватиров и военных моряков, привыкших к легким деньгам, избрали преступную стезю; однако державы действовали решительно. Испанский король направил к американским берегам аж самого адмирала де Лезо. 'Пол-человека' не посрамил своей репутации, истребляя разбойников с рациональной жестокостью и блестящим успехом. Африканские воды очистил британский капитан Шалонер Огль, разгромив пиратов в настоящей морской баталии и получив за сей подвиг рыцарское звание. Окрестности Капо-Верде уже лет десять считаются безопасными.
Южная ночь накрыла землю черным парусом, с пулевыми дырочками звезд. Уговаривая себя, что не стоит пугаться каждой тени, я тщетно пытался заснуть. Свистел в снастях африканский ветер, жалобно поскрипывал рангоут. Вселенная равнодушно взирала на меня сквозь отверстый пушечный порт, непременную принадлежность каюты. Только под утро удалось забыться неглубоким, наполненным беспокойными видениями сном. Казалось, только смежил веки - и тут же подскочил от чужого прикосновения.
ПУТЕШЕСТВИЕ ПОНЕВОЛЕ
- Бога для, простите, Ваше Сиятельство! - Митька Уваров, мой денщик, дерзнувший встряхнуть хозяина за плечо, очевидно тревожился, как бы не пострадать за непочтительность, - капитан велел доложить...
- Кто?! Что?!
Проснувшись окончательно, я выгнал из головы остатки сумбурного сна.
- Велел, так докладывай.
- Голландский индиец. Салютует флагом. Прикажете отвечать?
- Умыться принеси! Бегом!
Выйдя на шканцы, поздоровался с Тихоном, взял у него подзорную трубу и навел на пришельца. Не меньше тысячи тонн, две палубы, сорок пушек... А на "Савватии" восемь, причем канониров едва наберется на четыре. Хотя час рассветный, на палубе голландца больше народу, чем во всей моей команде, малочисленной даже по меркам торговых судов. У меня нынче один матрос на двадцать пять тонн водоизмещения, тогда как в военных флотах обычная пропорция - около двух тонн на душу, у ост-индцев - три-четыре. Такой корабль вмещает до трехсот служителей, против неполных трех десятков у меня. В случае стычки, сопротивление бесполезно.
Впрочем, какой резон голландскому капитану на нас нападать? Это как если бы на улице Амстердама солидный негоциант, прогуливающийся с супругой и детьми, вдруг кинулся на прохожего. Тем паче, гость ведет себя вежливо: первым салютовал. Киваю утвердительно капитану - и красно-белое полотнище, под коим ходит ныне моя флотилия, ползет вниз. Флаг вольного города Любека. Плохая защита - но более солидная, увы, недоступна. У сильных держав за малую мзду покровительства не купишь.
Незваный гость входит в бухту, явно намереваясь бросить якорь с нами рядом. Делать торговцам здесь нечего - значит, у кого-то дело ко мне. Иду в каюту, дабы облачиться в парадный мундир и взять шпагу...
- ... ... мать!!! Что ты делаешь, ирод?! Щас столкнемся!
Крепкая морская ругань, треск дерева, палуба прыгает из-под ног; с нависшего над "Савватием" борта сыплются, как горох, вооруженные люди, яростно орут по-голландски...
Что они кричат?
"Пираты, сдавайтесь"!
Это кто здесь пираты, мать вашу так?! Встаю с четверенек, оборачиваюсь во гневе - и получаю по голове чем-то тяжелым. Свет меркнет в глазах.
А-а-а... Что это было?!
Дьявол, как башка болит! Повешу сволочей! Вот только выберусь из этого дерьма - непременно повешу! Самая нужная часть тела для члена Королевского Общества! Чем же это так приложили? Абордажною саблей плашмя?
Ощупываю здоровенную и очень болезненную шишку. Волосы слиплись от крови.
- Ваше Сиятельство, очнулись?!
- Тихон, что за херня?! Это правильные голландцы, то бишь компанейские? Или разбойники какие?
- В том-то и дело, что не разбойники. Настоящие солдаты "Ферейнихте компании" нас атаковали. Только вот... Понимающий человек не с первого, так со второго взгляда без ошибки отличит пиратский корабль от честного - а с извинениями к нам никто не торопится покамест. Попутали нас с кем-то, Александр Иваныч. Корабль этот, "Платтенбург", я помню, видел в Амстердаме, и капитана старого знал. Не по-приятельски, но все же... Данила Овербек - моряк изрядный, его все знали. Ныне вместо него другой, Геррит ван Винкель, а из какой задницы он выполз, одному Богу известно...