Бабочка и Орфей (СИ)

Не уверен, что точно воспроизвёл всего однажды услышанные строки, но общий их смысл был яснее неба над нашими головами.
— Неправда, — тихо сказал Тим, с чьего лица сбежали абсолютно все краски. — Тебе всегда были нужны женщины.
— А теперь нужен ты, — Только бы не разорвать искрящийся от напряжения контакт наших взглядов!
— Неправда! — теперь голос Тима вибрировал от ярости и отчаянья. — Тебе надоест, и ты бросишь, а я, а мне до самого конца с этим жить!
Это было больно и обидно, однако полностью справедливо для Андрея Вертинского, каким его знали все, включая Тима. Как же мне сейчас его переубедить? Я дёрнул вверх левый рукав куртки, открывая запястье.
— Не надоест.
Тим медленно опустил глаза на шрам, потом вновь пристально посмотрел мне в лицо и сдался.
— Хорошо. Пусть будет так, — Он бессильно опустился на одеяло и подтянул колени к груди. Я немного посомневался, стоит ли нарушать его личное пространство, но всё-таки присел рядом.
— Ты мне веришь?
— Верю. И в то, что не сплю, теперь тоже верю: мне бы в жизни не хватило смелости такое нафантазировать.
— Зря я приехал, да?
— Что ты, ни в коем случае не зря! — Тим быстро повернулся ко мне. Глаза у него были зеленющие, как молодые ивовые листочки. — Я не знаю, как это показать, только я сейчас рад до чёртиков. Правда, и паникую не меньше: что мы теперь будем делать с нами?
— Ну, во-первых, правильнее было бы сказать не «до чёртиков», а «до бабочек». А во-вторых, мы с тобой будем просто жить.
— Долго и счастливо?
— Обязательно. И ещё — не усложняя.
Комментарий к IX (Бабочка и Дрейк — часть 1)
*Имеется ввиду книга «Алгоритмы. Построение и анализ», написанная Т.Корменом, Ч.Лейзерсоном, Р.Ривестом и К.Штайном.
**Veni, vidi, vici (лат.) — Пришёл, увидел, победил.
========== X (Бабочка и Дрейк — часть 2) ==========
…реальность, которую мы себе устраиваем, иногда почище всех наших грёз.
Патти Смит «Поезд М»
Предстоящую субботу я торжественно объявляю «Днём пельменей», что находит у Дрейка живейший отклик: — А можно будет поучаствовать?
— Если не жаль выходного, то, конечно же, можно. Я буду только рад.
— И ты не боишься выдать мне секрет твоей тётушки? Вдруг я его продам втридорога какому-нибудь понтовому ресторану и укачу на Ямайку?
— Я тешу себя надеждой, что в этом случае ты, как честный человек, не забудешь пригласить меня в компанию.
— А ты согласишься? Я слышал, на Ямайке с буддийскими дацанами туго.
— Ничего, обойдусь самостоятельной практикой.
— Тогда я маякну, что пора собирать чемоданы.
Мы скрепляем договор торжественным рукопожатием.
Помощь Дрейка значительно упрощает все этапы пельменной заготовки: от поездки на рынок до, собственно, лепки.
— Пожалуй, на самом деле тут нет какого-то секретного ингредиента, — размышляю я вслух, защипывая края теста. — Скорее это компиляция: свежее мясо от проверенного фермера, хорошая мука, много лука, мускат, перец.
— Технология, — подхватывает Дрейк.
— Технология, — соглашаюсь я, глядя на аккуратную «косичку» шва. Наглядный пример того, что при желании тётушка могла и медведя научить езде на велосипеде.
— Выходит, не судьба нам навариться на рецепте, — резюмирует Дрейк и кладёт свой явно ручной работы пельмешек в ряд к моим. — Ну и не особенно хотелось делиться. Буду сам трескать твои эксклюзивные пельмени.
— Ночами под подушкой?
— Под подушкой чревато, потом ещё постельное стирать. Я лучше банально и не интересно: на кухне за столом.
— Прагматик.
— Авантюрист-прагматик.
Последнее сочетание кажется знакомым, будто когда-то это были мои слова, но я совершенно не помню, чтобы говорил их. Если только…
— Ты в курсе, что ты очень эротично лепишь пельмени?
Вопрос сбивает меня с мысли, зато подкидывает новую пищу для размышлений. Я зависаю, задумчиво разглядывая недолепленный пельмешек в пальцах.
— Бабочка, на всякий случай: я это просто так брякнул.
— Да, я знаю, — легко улыбаюсь Дрейку. — Просто стало любопытно, что, в принципе, могло бы сделать процесс эротичным.
— Ну, полный список я навскидку не перечислю, однако перемазанный мукой нос в нём должен присутствовать обязательно.
— Вот же блин, — быстро дозащипываю пельмень и вытираю лицо рукавом рубашки. — Так лучше?
— Так ещё эротичнее, — хмыкает Дрейк. Непринуждённо тянется через стол и ладонью стирает муку с моих щеки и носа. Я каменею, а он смеётся: — Ага! Перестал от меня шарахаться?
— Д-да, — Ко мне возвращается навык человеческой речи, но сердце заполошно колотится в горле, мешая говорить внятно.
— А раньше почему так дёргался?
— Боялся поймать инфаркт.
Судя по выражению лица Дрейка, он полагает моё объяснение шутливой отговоркой. Я же после случившегося приступа тахикардии далеко не уверен, чего здесь больше: шутки или правды.
— Слушай, Тимыч, — Дрейк слегка запинается, — у тебя на завтра есть планы?
— В принципе, нет, — Хотя, было бы неплохо организовать себя на уборку. А то перед гостем уже неудобно.
— Пойдёшь со мной на свидание в парк? Будем, как два великовозрастных бездельника, шататься по аллеям и объедаться мороженым.
И всё-таки про инфаркт — это ни разу не шутка. Ну почему я не могу нормально реагировать на самые элементарные вещи, вроде предложения погулять в выходной день?
— Прекрасный план, — слышу свой голос откуда-то со стороны. — Я согласен.
— Эй, Бабочка, — негромко окликает Дрейк. — Посмотри на меня.
Он понятия не имеет, о чём просит, только я совсем потерял способность ему отказывать. Проламывая волей давний психологический барьер, перевожу взгляд от перепачканной мукой столешницы на сидящего наискось от меня человека. Мы встречаемся глазами, и все мои сомнения — заслуживаю ли? не сплю ли? — растворяются в ласковой синеве. Освобождённая от груза душа расправляет крылья, и это настолько потрясающее ощущение, что я расплываюсь в изумлённо-радостной улыбке.
— Счастливый Бабочка, — довольно констатирует Дрейк случившуюся перемену. — Вот теперь всё правильно.
Думаю, варёный рак рядом со мной показался бы бледно-розового цвета.
— Дрейк, ты помнишь, как в «скорую» звонить?
— Сто двенадцать. Не переживай, от смущения не умирают.
Я, собственно, теперь и не переживаю. Просто перестраховка никогда не бывает лишней.
Не знаю, чем я не угодил Морфею, но он явно занёс меня в чёрный список. Время к утру, а я всё ворочаюсь с боку на бок, заставляя пружины дивана недовольно поскрипывать. То ругаю себя за нелепые для взрослого человека порывы достать луну с неба за нежный взгляд и невинное касание. То, наоборот, расплываюсь в счастливой улыбке, готовый обнять весь мир. То мысленно подгоняю стрелки часов: скорее же, что вы как полумёртвые! То начинаю нервничать: вдруг на самом деле это фантазия, галлюцинация, сон? Наконец, больше не могу удерживать в себе ворох разношёрстных эмоций и шёпотом говорю темноте: — Представляешь, я завтра иду на свидание. Здорово, правда?
Правда, правда, отзывается темнота почему-то с ворчливыми интонациями Васи Щёлока. А теперь, Сорокин, сделай одолжение и спи уже, в конце-то концов.
— Извини, — шепчу в ответ, переворачиваясь в последний раз. Закрываю глаза: — Спокойной ночи.
Темнота не отвечает: наверное, уснула.
***
Отчаянное решение взять да и принять случившуюся во мне перемену — целиком, без заламывания рук, обвинений и фальшивых попыток вести себя, как нормальный, — неожиданно оказалось реальным выходом из тупика. Моя жизнь стала заметно проще и, не буду кривить душой, счастливее, однако впервые за много лет я понятия не имел, как мне действовать. Обычный ритуал ухаживания с букетами, конфетами и плюшевыми медведями тут, по понятным причинам, мало годился, хотя приносить Тиму вкусности к чаю я не забывал. С кафе-ресторанами тоже выходил прокол из-за неизменно раздельных счетов: в денежном плане Тимыч оставался по-прежнему щепетилен. От меня ему требовался исключительно я сам; это мне хотелось радовать его чем-то ещё, кроме присутствия своей драгоценной персоны. Не только существенным, вроде помощи по хозяйству, но и такими приятными мелочами, как мороженое на прогулке по парку. Я даже изобрёл компромиссное решение для Тимычевой совести, однако все прекрасные планы едва не пошли прахом из-за каприза весенней погоды.