Дочь Вороньего Короля (СИ)

— Как будто у меня есть выбор, — грустно отозвался Ридгар.
— Как это?
— Лариэс, — горестно вздохнул Кающийся, — я бессмертен. В прямом смысле бессмертен. Меня можно обезглавить, можно утопить, можно повесить, можно сжечь — кстати, за свою жизнь я прошел через все это, — но итог будет одним и тем же. Я снова возрожусь, поднявшись со дна, выбравшись из петли, собравшись из праха. Я не могу покинуть Интерсис до тех пор, пока полностью не искуплю свою вину.
Тут он протянул руку вперед и в ней появился черный, как ночь кинжал. Лариэс точно помнил, что подобного оружия у Ридгара не было, а потому нахмурился.
Несколько секунд Древний с нежностью и отвращением во взгляде — было решительно непонятно, как же это он умудряется сочетать оба этих чувства — смотрел на оружие.
— Знаешь, что это такое? — насмешливо поинтересовался Ридгар.
— Нет.
— Смерть, лежащая в ларе, — невесело усмехнулся тот. — Ладно, неважно.
Он повернулся к Лариэсу и ткнул кинжалом в сторону одной из теней за своей спиной.
— Вон тот парень — относительно новенький. Двадцать лет назад его вместе с семьей прирезали разбойники. Лишили жизни трех человек за пару жалких медяков, да нехитрый крестьянский скарб. И все эти годы он стоит тут, причитает, нашептывает на ухо, молит о мести. А через пятьдесят три духа за ним ждет своего часа девочка десяти лет. Ты ее не видишь и не смотри, я, кажется, запрещал встречаться с ними взглядом, разве нет?
Лариэс покраснел и тотчас же отвернулся. Он не понимал, с чем связан запрет, но не мог отказаться от въевшейся под кожу привычки беспрекословно исполнять приказы вышестоящих. Тем более, приказы человека, ставшего его учителем. Наставником мудрым и беспристрастным, о котором он иногда мечтал не меньше, чем о родителях.
— Так вот, — продолжил Ридгар, — эту девочку изнасиловал наемник, чей отряд проезжал через ее деревню, и она утопилась. Священник, когда тело отыскали, отказался хоронить самоубийцу; найти дорогу самостоятельно — выше ее сил, а потому кроха пополнила мою свиту. Она не взывает о мести, просто иногда плачет и зовет маму. А во-он тот мужчина, где-то во второй тысяче, умер примерно во времена войны Виннифиса за независимость. Как ни странно, умер своей смертью, за сотни миль от Виннифиса, будучи преуспевающим купцом, живущим в Ривеланде. Но, незадача, как только бренное тело отошло, добрые родственники тотчас же решили, что вдове с тремя маленькими детьми ни к чему дом, золото, а также место в торговой гильдии покойного, и, провернув хитроумную аферу, выгнали их всех на мороз. Буквально — тогда была зима. Думаю, не нужно объяснять, как быстро его жена и дети отправились либо ко Христу, либо к Мертвым Богам? Не знаю уж, в кого они верили — на этот вопрос покойный так и не дал мне ответа. И вот теперь он жаждет мести, причем, желательно, потомкам аферистов, которые, в общем-то, ни в чем не виноваты. В принципе, если я прирежу какого-нибудь мошенника, он успокоится и сможет обрести покой. Точно также, как маленькая девочка сумеет отправиться на небеса, если найдется наемник, отвечающий ее критериям, а крестьянину подойдет какая-нибудь разбойничья шайка.
Тут Древний перевел дух и его тонкие губы сложились в линию.
— Как думаешь, легко слушать их на протяжении сотен лет?
Лариэс поежился. Только теперь он стал понимать, что пытка бессмертием — действительно может оказаться страшным, не оставляющей надежды и шанса на избавление наказанием.
— Сколько их? — вмиг осипшим голосом спросил он.
Кающийся хмыкнул.
— Это не так уж и важно, Лариэс, прости старика, я наболтал тебе лишнего.
— Все хорошо, Древний, каждое ваше слово исполнено мудрости.
— Вот и славно, — грустно улыбнулся Ридгар. — Буду знать, что, оказывается, я мудрец.
Он замер после чего выругался.
— Кажется, отдохнуть нам не удастся! Надеюсь, твоя голова по пробуждении будет чувствовать себя лучше. Замок штурмуют, и мы уже через несколько минут сильно понадобимся на стенах. Подъем!
Неведомая сила вытолкнула Лариэса в черноту и уже в следующее мгновение он распахнул глаза.
 
Тишину затухающего дня разорвал до боли знакомый звук. Звук, нежно любимый Лариэсом и одновременно с этим ненавидимый им до глубины души. Звук, означавший много, много смертей, которых при других обстоятельствах можно было бы избежать.
Звук выстрелов. Десятки пушек и сотни аркебуз слились воедино в непередаваемой мрачной и величественной какофонии смерти.
Штурм начался!
Лариэс стремительно облачился в доспехи, натянул на голову шлем, затем повесил меч и кинжал на пояс, проверил порох и пули, подхватил свой пистолет и выскочил из комнаты. Сражение ждало.
* * *
Игнис, Таривас и Блаклинт заняли предложенную бароном позицию, расположенную на самом верху центральной башни замка. Тут, на высоте пяти этажей, открывался прекрасный вид на окрестности, и можно было колдовать, не боясь атак со стороны изначальных, а благодаря балкону, кольцом опоясывавшему комнату под самой крышей, они в любом момент могли направить свою разрушительную магию туда, где это было нужнее.
Слуги по приказу барона прибрали помещение, добавили сюда несколько мягких кресел, чтобы господа чародеи могли передохнуть в промежутках между атаками, а также — принесли стол с блюдами, которые, как считалось, помогают стихиерожденым быстрее восстанавливать силы: кровяной колбасой, изюмом, орехами в меду, жирным сыром, жареным мясом и говяжьей печенью.
Игнис, прихватив пару ломтиков сыра, вышла на балкон и посмотрела за крепостные стены, туда, где шевелились волны хитина, костяных лезвий и жвал, туда, где изначальные готовились нападать.
«Как же их много!» — со страхом подумала она. — «Но мы должны справиться, просто обязаны!»
Непроизвольно она бросила короткий взгляд за спину, туда, где Таривас, вальяжно развалившись в кресле, о чем-то болтал с Блаклинт, которая поддакивала принцу, время от времени покрываясь нежным румянцем.
«Его высочество пожелал возлечь с Талиссой, а потом — забрать ее в свой гарем», — отдавались в ушах пьяные, но полные боли и обиды слова виконта и Игнис ощутила укол ревности.
Девушка тряхнула головой, стараясь прогнать слова, так некстати сорвавшиеся с губ друга. Она искренне жалела о том, что заставила Лариэса напиться, но что сделано, то сделано, ничего уже не изменить, оставалось лишь надеяться на то, что, проснувшись, он не вспомнит ни единого слова, сказанного во хмелю.
«По крайней мере, понятно, отчего он не в восторге от вина. Лариэс пьянеет слишком быстро даже для лунксов».
И все же, она ощущала за собой вину. Виконт, пускай сам того не желая, раскрыл перед Игнис душу, обнажил самое сокровенное, то, что скрывал ото всех — даже от себя. Он показал, что где-то глубоко-глубоко, под множеством слоев обожания и безоговорочной верности, таится маленький, почти задушенный росток недовольства и обиды.
«Росток, который посадил сам принц», — подумала Игнис, рассматривая замковый двор.
— О чем думаешь, о моя несравненная принцесса? — раздался над ухом голос Тариваса.
Его высочество, как и всегда, подошел к ней совершенно бесшумно, что-то, а быть тихим, когда это требовалось, он умел. Игнис покосилась на жизнерадостное лицо Тара, и вспомнила:
«Он тебя не любит. Он вообще никого не любит и не может любить, кроме себя, такой уж он уродился». — Она зажмурилась и мысленно сосчитала до десяти, успокаивая бешено колотящееся сердце. — «Так, девочка, приди в себя, все хорошо, все просто замечательно, нечего бояться, будь оно неладно!»
 
— Думаю о том, что очень скоро станет по-настоящему жарко.
Таривас оперся о перила и посмотрел вниз.
— Да, о несравненная, ты права, но думаю, мы справимся.
Игнис вновь посмотрела назад, в комнату, и увидела Блаклинт, сидевшую с ногами в кресле и о чем-то размышлявшую, блаженно улыбаясь.
«Интересно, ей он говорил нечто подобное?» — Игнис посмотрела в такое мужественное, такое надежное, такое правильное лицо принца.