Триптих

Возмущаясь к каждому завтраку
Отдаленным событием,
Напичканный к каждому завтраку
Готовыми версиями,
Сам не привыкший мыслить,
Зная всегда, что вчера свершилось, —
Видит с трудом, что нынче вершится
Под крышей собственной.
Хор.
Ненапечатанное!
Корифей.
Явное.
Хор.
Неслыханное.
Корифей.
Реальное.
Хор.
Это он зрит неохотно, ибо…
Корифей (прерывает знаком руки).
Он приближается.
Хор (перестраивается).
Спокойную ночь провел наш город.
Утром новым,
Чтоб отогнать беду,
Погружается житель мирный,
Выбритый свеже,
В гущу коммерции…
Входит Бидерман, в пальто и шляпе, с папкой под мышкой.
Бидерман. Такси!.. Свободны?.. Такси!
Хор преграждает ему путь.
В чем дело?
Хор.
Горе!
Бидерман. Что вам угодно, господа?
Хор.
Горе!
Бидерман. Это вы уже говорили.
Хор.
Трижды горе!
Бидерман. Что это вы?
Корифей.
Чудится подозрительное,
Открылось огнеопасное
Взорам твоим и нашим.
Как истолкую это?
Канистры с горючим под крышей…
Бидерман (кричит). Вас это не касается!
Молчание.
Пропустите меня. Мне нужно к адвокату… Чего вы от меня хотите?.. Я не виноват… (Явно напуган.) Это что, допрос? (Обретает самообладание; повелительным тоном.) А ну-ка, пропустите меня.
Хор (недвижим).
Не подобает хору
Граждан судить активных.
Корифей.
Ибо, сторонний зритель, хор
Легче угрозу зрит.
Хор.
Лишь вопрошая, вежливый
Даже в грозящей беде,
Лишь упреждая, ах, хладнокровный,
Ждет, как известно, хор,
Бессильно взирающий,
Сочувствующий,
Пожарной команде подобный,
Пока затушить не поздно.
Бидерман (смотрит на часы). Я спешу.
Хор.
Горе!
Бидерман. Я не могу попять, чего вы хотите?
Корифей.
Что ты их терпишь, канистры с горючим,
Бидерман. Готлиб, как истолкуешь?
Бидерман. Истолкую?
Корифей.
Знающий, о, как мир наш взрывчат,
Бидерман. Готлиб, что ты думаешь?
Бидерман. Думаю? (Смотрит поочередно на участников хора.) Господа, я свободный гражданин. Я могу думать что хочу. Что означает этот допрос? Я, господа, имею право вообще не думать — я уж не говорю о том, господа, что что бы ни происходило под моей крышей — ну, знаете ли, в конце концов, владелец дома я!
Хор.
Будь нам священно священное —
Собственность,
Что бы потом ни случилось, —
Неугасимое.
Пусть нас спалит дотла оно, —
Священное будь нам священно!
Бидерман. Ну вот видите!
Молчание.
Так пропустите же меня!
Молчание.
Зачем обязательно подозревать что-то плохое? Куда мы так придем! Я хочу, чтобы меня оставили в покое, только и всего, а что касается обоих моих гостей, — не говоря уже о том, что у меня сейчас другие важные дела…
Входит Бабетта, в пальто и шляпе.
Что тебе здесь нужно?
Бабетта. Я помешала?
Бидерман. У меня деловой разговор с хором.
Бабетта кивает хору и шепчет что-то Бидерману на ухо.
Ну конечно, с лентой! Какое это имеет значение, сколько стоит? Главное, чтобы был венок.
Бабетта (кивает хору). Извините, господа. (Уходит.)
Бидерман. Короче говоря, господа, мне все это надоело — вы и ваши поджигатели! Я даже в пивную не хожу — так мне все надоело. Как будто нынче не о чем больше и поговорить! В конце концов, мы живем на свете только один раз. Если мы каждого человека, кроме себя самого, будем считать поджигателем, как же мы придем к лучшей жизни? Надо же, черт побери, иметь к людям хоть немножко доверия, хоть немножко доброжелательности. Я так считаю. Нельзя же во всем видеть только плохое, черт побери! Не каждый человек поджигатель. Я так считаю. Немножко доверия к людям, немножко… (Пауза.) Не могу же я только и делать, что дрожать от страха! (Пауза.) Вы что думаете, я сегодня хоть на секунду сомкнул глаза? Я не идиот. Бензин есть бензин! Я уж все передумал — на стол залезал, прислушивался, а потом даже на шкаф, чтобы приложить ухо к потолку. Да-да! Они храпели! Храпели! Я по меньшей мере четыре раза влезал на шкаф. Они мирно-премирно храпели!.. И все-таки… я уж совсем было вышел в прихожую, хотите верьте, хотите нет, в пижаме — да, со злости. У меня руки чесались разбудить обоих прощелыг и вышвырнуть их на улицу — вместе с ихними канистрами! — собственноручно, безо всяких, прямо ночью!
 
Хор.
Собственноручно?
Бидерман. Да.
Хор.
Безо всяких?
Бидерман. Да.
Хор.
Прямо ночью?
Бидерман. У меня руки чесались, да-да! Если бы не пришла жена — она боялась, что я простужусь. Прямо руки чесались! (Волнуется и вынимает сигару.)
Корифей.
Как же опять истолкую это?
Ночь он провел бессонную.
Что во зло доброту его употребили,
Мог ли он думать?
Из себя вывели. Что же дальше?
Бидерман закуривает.
Хор.
Истинно трудно ему, жителю мирному!
Принципиальный в деле,
В остальном он — душа-человек,
Вечно готовый
Добро творить. Корифей.
Где ему надо.
Хор.
Верит он, что добро родится
Из добродушия.
О, как заблуждается!
Бидерман. Что вы хотите этим сказать?
Хор.
То, что запах бензина нам слышится.
Бидерман (поводит носом). Ну, знаете, господа, я ничего не чувствую…
Хор.
Горе нам!
Бидерман. Да ничего подобного!
Хор.
Горе нам!
Корифей.
Так уж привык он к запаху мерзкому.
Хор.
Горе нам!
Бидерман. И прекратите, пожалуйста, эти пораженческие настроения, господа! Что вы заладили: горе, горе!
Слышен гудок автомобиля.
Такси! Такси!
Автомобиль останавливается.
Извините, господа. (Поспешно уходит.)
Хор.
Житель мирный, куда?!
Слышен шум отъезжающего автомобиля.
Корифей.
Что он задумал, несчастный?
Дерзко-смущенный как будто бы, бледный,
Бежал он,
Решимости робкой полон — к чему?
Слышен гудок автомобиля.
Хор.
Так уж привык он к запаху мерзкому.
Гудок замирает вдали.
Горе нам!
Хор отступает в глубину сцены, за исключением корифея, который вынимает трубку.
Корифей.
Кто перемен боится
Больше беды,
Что сделать может
Против беды?
(Следует за хором.)
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Чердак.
Айзенринг за работой: разматывает шнур с катушки, насвистывая «Лили Марлен». Потом прерывает свист, чтобы послюнявить палец, и высовывает его в чердачное окно — проверяет направление ветра.
Дом.
Входит Бидерман, за ним — Бабетта и Анна. Он снимает пальто и швыряет папку; во рту у него сигара.
Бидерман. Делай, что я сказал.
Бабетта. Гуся?
Бидерман. Гуся. (Снимает галстук, сигара все еще во рту.)
Бабетта. Готлиб, почему ты снимаешь галстук?
Бидерман (отдает ей галстук). Если я заявлю на этих проходимцев, я уж точно наживу себе в них врагов. И что мы от этого будем иметь? Достаточно одной спички — и весь наш дом полетел к черту. Что мы от этого будем иметь? А вот если я поднимусь и приглашу их, — конечно, если они примут приглашение…
Бабетта. Ну, что тогда?
Бидерман. Ну мы и подружимся. (Снимает пиджак, отдает жене и выходит.)
Бабетта. Так вот, Анна: сегодня у вас, значит, выходного нет. У нас гости. Стол накроете на четыре персоны.
Чердак.
Айзенринг поет «Лили Марлен». Стук в дверь.
Айзенринг. Войдите! (Продолжает насвистывать дальше, но никто не входит.) Войдите!
Входит Бидерман, в сорочке с засученными рукавами, с сигарой в руках.
Привет, господин Бидерман!
Бидерман. К вам можно?
Айзенринг. Как спалось?