День рождения (сборник)
— Катюша, спасибо за пожелание. Я тоже буду рада сотрудничать с вами. И ездить к вам, несмотря на сложности с дорогой.
А дороги в поселок гидростроителей Саяно-Шушенской ГЭС — Черемушки — были непростые. Они были разнообразны, но все как одна сложны и непредсказуемы. Можно было лететь самолетом Москва — Абакан, если по пути существовала необходимость пообщаться с коллегами из Гидроспецпроекта и что-то согласовать. Из Абакана уже рукой подать: на машине или на самолете местной авиалинии до Саяногорска, а оттуда — на машине или рейсовом автобусе в Черемушки. Однажды ночью по дороге в Саяногорск в наш частный Жигуль чуть не врезался грузовик, водитель вырулил, но врезался в бетонный столб. Ремонтировались, пересаживались, остаток ночи я сидела на автостанции, дрожа от холода.
Чаще всего полеты проходили по маршруту Ленинград — Красноярск — Саяногорск. Самолет из Ленинграда прилетал по местному времени в 24:00 в недавно открытый аэропорт «Емельяново». Дневной аэропорт с местными линиями работал с утра, так что ночь приходилось проводить в «Емельяново», транзитный для нас. В гостинице мест никогда не было. Не было их и в ту ужасную холодную ночь, когда мы прилетели в «Емельяново» с Ольгой Николаевной, которая была больна: температура поднималась на глазах, а силы исчезали. У дверей гостиницы она присела на свою походную сумку и произнесла слабым голосом:
— Больше не могу идти. Оля, попросите кровати хоть в коридоре.
Около окошка администратора толпилась сотня пассажиров с последних рейсов. Все требовали, просили, умоляли поместить их на ночь хотя бы в коридоре, хотя бы в вестибюле на вещах. Дело в том, что здание аэровокзала все еще стояло недостроенное, по просторным помещениям там гулял холодный ветер, спрятаться от пронизывающего холода не было возможности. Поняв, что в этой толпе, да еще с малыми детьми, шансы у нас равны нулю, я пошла на разведку внутрь темного гостиничного здания. Комнаты все были заперты изнутри, народ спал, в мрачных коридорах — никакого признака жизни. И только на четвертом этаже за столом сидела дежурная, вернее, не сидела, а дремала, сидя на стуле. Я ее потормошила.
— Вам что, женщина? Мест нет, — заученно сквозь сон пробубнила она.
Я посмотрела на тетку умоляюще и затянула жалобно:
— Вы знаете, я здесь проездом из Ленинграда с подругой. Она пожилая женщина, заболела в пути. Ей плохо, что-то с сердцем. Не знаю, что делать. Ей нужно прилечь, а у вас негде даже сесть. Я боюсь, что не довезу бедную женщину. Помогите, пожалуйста.
Наверное, я просила проникновенно, потому что дежурная вдруг смягчилась:
— Успокойтесь, что-нибудь придумаем. Ведите сюда вашу больную.
Я спустилась за Ольгой Николаевной, которая дремала на вещах, схватила и ее, и сумки и потащила на четвертый этаж. Милая дежурная открыла нам пустую комнату и разрешила воспользоваться кроватями. Как здорово! Мы провели ночь на матрасах без постельного белья, но все-таки в горизонтальном положении. К утру Ольге Николаевне стало чуть лучше, и мы смогли продолжить путешествие в Саяногорск.
Продолжение путешествия тоже было непростым делом. Билеты наши чаще бывали без указания рейса, поэтому следовало подойти к кассе и их прокомпостировать. В маленький самолетик помещалось 12 пассажиров, если ты был тринадцатым или пятнадцатым, приходилось ждать час-другой до следующего рейса. И не просто ждать, а стоять в толпе жаждущих улететь именно в Саяногорск, а не в каком-нибудь другом направлении. Самолетов было много, людей — еще больше. Кассы — две, а ты — один на один с вещами и толпой. Ох, и тяжело бывало толкаться, давиться, ждать, просить, уговаривать… и следить, чтобы сумку не увели. Если мы летели с Ольгой Николаевной, она обычно сидела терпеливо, увлеченная польским детективом, а я, человек нетерпеливый, бегала в поисках билетов и самолетов.
Последнее памятное посещение абаканского уютного аэропорта происходило 20 августа 1991 года. Я прилетела ночью из мятежной Москвы и сразу бросилась в гостиницу к маленькому телевизору, стоявшему рядом с дежурным администратором. По телевизору шли мрачные кадры о ГКЧП и событиях у Белого дома. Рядом со мной стояли двое мужиков, прилетевших откуда-то, мы взволнованно обсуждали происходящее в столице.
— Да идите вы спать, ничего не случится больше, — успокаивала нас дежурная.
— Разбудите, если что произойдет.
Спала я по разным причинам отвратительно, а утром уехала в милые Черемушки.
— Что касается нашей «падшей женщины», то я должна добавить рассказ о том, как в июле прошлого года она рухнула на скрещении поперечки 37-й секции с цементационной потерной, там, где ревут насосы и высится гора негабаритного мусора. Провалилась в дырку ногой до бедра, ее тощее бедро не влезло. Она при этом заорала: «Таня!» Но я в десяти шагах впереди из-за рева насосов не услышала. А мы с ней были вдвоем во всей плотине, так как в воскресенье все нормальные люди отдыхают. Работает только ВНИИГ и Гидропроект — в субботу и выходной шли испытания водосливов по ВНИИГовской программе. Включили три водослива, потом хотели пять, расход 5000 м3/с, но заклинило один подъемник. На следующий день уже не заклинило, опять шли эксперименты. Пять аэрированных потоков ревели в течение 40 минут, потом — три. Воды было во всех галереях до бедер, черпали болотными сапогами, вокруг водосливов настоящий дождь поливал сутки, уровень водохранилища был максимальный. Словом, обстановка была боевая. Я-то человек привыкший к передрягам, а эта деньрожденьица не струхнула, молодец!
Невысокая изящная фигурка устремилась вперед, задорно вскинута головка с копной стриженых волос, глаза горят, голос крепнет, подбородок решительно вздернут.
— За это можно и водочку тяпнуть! Согласны?
— Хочется добавить еще героическую страницу, которой я была живым свидетелем.
Однажды мы двигались по довольно сухой галерее, но в районе водосливных секций она оказалась перегороженной деревянной пробкой с маленьким отверстием в середине. Шли мы с Колобовым — надеюсь, вы помните его? Он шел с увесистым прибором, а мы с Гедальевной несли что-то полегче. Владиммир Павлович громко крикнул свое любимое выражение:
— Ольга, не боись, прорвемся! Иди за мной!
Он согнулся, присел на четвереньки и пополз в лаз, Гедальевна следовала за ним, я замыкала группу. Колобовский зад закрыл полностью амбразуру, через несколько минут ей не хватало ни света, ни воздуха, мне, пожалуй, тоже. Слышу шепот:
— Володя, долго еще? Я задохнусь в трубе! И зад твой надоело разглядывать!
— Не боись, скоро конец!
Мы прошли. Потом все трое хохотали.
Этот эпизод вспомнила Ниночка, изящная рыжеволосая красавица, которая несколько лет ходила с девушками по обводненным галереям плотины, но потом не выдержала. Она испугалась, что получит цистит или хронический бронхит, и перешла на работу в теплое помещение технического отдела. Никто из подруг в нее не бросил камень. Она пожелала мне крепкого здоровья, почаще заходить после потерн к ним в отдел, где можно посушиться и выпить горячего чайку.
— Ниночка, спасибо за приглашение. Обязательно буду приходить к вам. Что касается Колобова, то Ольга Николаевна подозревала, что он ко мне неровно дышит. Но нет, в мою сторону он дышал ровно и уважительно. В его глазах я была интеллигентной и зажигательной теткой, с кем не соскучишься. Он говорил: «Ольга, я буду тебя страховать, а то ведь опять рухнешь в воду». Но и с ним я падала не меньше. Труд в вашем молодежном коллективе был ему по душе, а вы, сотрудники лаборатории ГТС, хорошо к нему относились, правда ведь? Помните, как ветеран войны Колобов сидел с надраенными орденами на трибуне во Дворце культуры в День Победы и регулярно получал премии и грамоты? Когда приезжали коллеги из Ленинграда, он кормил нас обедами.
— Ольга, что ты ешь дерьмо в столовой? Приходи ко мне на щи, не пожалеешь!