Серебряный змей в корнях сосны

Заметив Хизаши, Юдай опустил рукава и, поднявшись, с мрачным лицом ответил присланному лекарю:
– Благодарю за помощь.
И, круто развернувшись, с несгибаемой спиной прошел мимо Хизаши.
Лекарь, оказавшийся приятной внешности молодым мужчиной с узким лицом, с легкой печалью проводил Юдая задумчивым взглядом.
– О каких шрамах речь? – спросил Хизаши, опускаясь на колени напротив лекаря. В чужой одежде он ощущал себя сковано, но своя больше никуда не годилась.
– Следы от паучьих нитей на шее и запястьях. Удивительно, что с такой потерей крови юноше вообще удалось зайти так далеко. Увы, в раны попали крупицы демонической энергии, и едва ли мне удастся устранить их полностью. Вам стоит поискать хорошего мастера рэйки в столице.
Хизаши невесело ухмыльнулся.
– Вряд ли нас в столице ждет что-то хорошее.
Лекарь сделал вид, что не понимает, и приступил к своим обязанностям.
Хизаши не очень любил их братию, коли на то пошло. Он считал себя достаточно крепким, куда крепче обычных людей, и сам владел техникой исцеления рэйки не хуже некоторых, но после злосчастной попытки украсть Дзайнин переосмыслил слишком многие вещи в своей недолгой смертной жизни. И одна из них – не отказываться от помощи и даже просить о ней, если есть необходимость.
– Спасибо, – поблагодарил он, когда от ладоней лекаря перестало исходить исцеляющее, немного щекотное тепло. В Дзисин рано привыкали к травмам и довольно легко закрывали глаза на синяки и ушибы, чтобы лишний раз не беспокоить лекарей. А уж Хизаши вообще обходил их десятой дорогой, опасаясь, что один из них случайно узнает то, чего знать не должен. А этому человеку – Хизаши внезапно устыдился, что не запомнил имени – хотелось довериться.
– Благодарности ни к чему, – ответил тот. – Мне доводилось лечить ёкаев, но ваша природа гораздо сложнее, а повреждения нанесены немалые. Скажите, это ведь последствия Ледяной ладони Эммы?
Хизаши невольно прижал ладонь к груди, туда, где еще немного покалывало, будто внутри засела острая льдинка.
– Все верно.
– Вас спасло чудо, – скупо улыбнулся лекарь. – Или тот, кто сделал это, не желал убить.
Комната размылась, и Хизаши как наяву услышал голос и увидел глаза, в которых мшистая густая зелень отсвечивала алыми огнями Ёми…
– Я не стану тебя убивать, ведь нас так много связывает, Хизаши-кун. Ничего не хочешь сказать своему дорогому другу?
Говорил Кента, а слышался будто кто-то другой, знакомый и чужой одновременно.
– Прежде ты был более многословен, Ясухиро.
Реальность вернулась вместе с шагами Учиды, пришедшего после купания.
– Ты закончил? – спросил он, давая понять, что хочет поговорить без свидетелей. Лекарь, попрощавшись, ушел, и Учида неожиданно сердито цыкнул. Такого за ним не водилось, и Хизаши удивленно вскинул брови.
– Не любишь лекарей? – пошутил он, но по выражению лица товарища понял, что угадал. – Невероятно!
Учида не удостоил его ответом, но рука дернулась к вороту юкаты в бессмысленной попытке скрыть уродливые тонкие полосы, пересекающиеся на светлой коже сеткой подживших шрамов. «Украшение», от которого он, возможно, никогда не избавится.
Хизаши схватил его за руку и задрал рукав.
– Сдурел?! – прорычал Учида и с силой оттолкнул его. – Не смей ко мне прикасаться!
Запястье выскользнуло из пальцев Хизаши, но он успел увидеть ту же вязь, что и на шее юноши, чья красота никогда не подвергалась сомнению. Была ли это его, Хизаши, вина? Очередная, но от этого не менее страшная.
До самого появления Сасаки разговор не клеился, хотя в этом и не было ничего удивительного, ведь они и прежде не считались добрыми друзьями. И все же сейчас это тяготило. И снова не хватало Кенты, чтобы занять собой все более растягивающуюся пустоту – между ним и Юдаем, между ним и всем миром, между ним-ёкаем и ним-человеком. И когда на тропинке показалась невысокая фигура Араты, Хизаши обрадовался ему, как не радовался ни разу до этого.
– Я осмелился взять вина, – мягко улыбнулся он и поставил на низкий столик еду и выпивку. – Кажется, разговор предстоит долгий. И непростой.
 
Они сели по трем сторонам стола на подушки-дзабутон и воздали должное супу и лапше. Хизаши едва не плакал, втягивая горячий бульон, и после чашечки подогретого рисового вина почувствовал, как оживает. Сасаки внимательно осмотрел их обоих и кивнул.
– Все действительно изменилось, – туманно высказался он. – Вы пришли вдвоем, а ведь вы и за один стол садились с неохотой. Как же так вышло?
Заговорил Учида:
– Меня интересует только спасение Куматани.
– Я и сам не рад такой компании, да выбора не было, – проворчал Хизаши. Юдай опалил его гневным взглядом:
– Я не оборвал твое преступное существование только потому, что ты обещал исправить содеянное.
– А что я должен был говорить, когда ты целился мне нагинатой в горло?
Учида вскочил, едва не опрокинув стол, и Сасаки испуганно вскинул руки.
– Перестаньте оба!
– Он солгал! – воскликнул Учида. – Я знал, что нельзя верить ёкаям вроде него!
Хизаши и сам пожалел, что поддался искушению подразнить взрывного фусинца, но его последние слова ударили по больному. Вмиг растеряв жалкие крохи раскаяния, он процедил:
– А что, были ёкаи, которым ты доверял? Да ты и слова такого не знаешь, как и все в вашей дрянной школе. Никогда не задумывался, почему люди при виде твоей одежды переходят на другую сторону улицы?
Он не собирался этого говорить, но неведомая сила выталкивала из него обидные слова. Напряжение ли, усталость или неумение поговорить нормально, по-человечески, превратили его речи в змеиный яд. Учида застыл, а потом вдруг опустил плечи и сел на место, похожий на марионетку с оборванными нитями.
– Прости, – еле слышно сказал он. – Мне не стоило так говорить.
На лице Сасаки проступило облегчение, все же он, как и прежде, не умел противостоять агрессии.
– Мне тоже, – признал Хизаши. – Ты… немного лучше других в Фусин.
Сасаки торопливо разлил вино по чашкам и, помявшись, все же спросил:
– Значит, вы объединились ради Куматани Кенты? Он… Что с ним произошло?
На этот раз Юдай молчал, и пришло время Хизаши снова раскрыть душу. Может, в этот раз получится лучше.
– Наверное, надо начать с начала? – пробормотал он и сам же ответил: – Нет. Начну с самого главного. Три года назад я пришел в Дзисин, чтобы украсть демонический меч Дзайнин.
Он не признался в этом прямо даже когда пытался перетянуть Учиду на свою сторону. Да, тогда он был на волосок от смерти, пускал в ход идеальную смесь из честности и недоговорок, но знал, что этого хватит лишь до ворот Кёкан. Дальше такой человек, как Учида, не потерпит полуправды, да и он сам от нее изрядно устал.
– Вы оба в курсе, что я не совсем человек, – сказал он, грея пальцы о еще теплые тонкие бока чаши. – Точнее, я не человек и, разумеется, никогда им не был, я хэби, и это моя истинная природа. Вам не понять, что значит быть ёкаем, но, чтобы вы хоть отчасти представили мое нынешнее положение, вообразите себе богатого именитого даймё, хозяина обширных земель, или придворного чиновника, чей дом в столице полон золота и женщин, который в одночасье превратился в нищего, что вынужден бродить под холодным дождем и вымаливать у прохожих рисовые крошки. Я был всем и вдруг стал… человеком.
– Это невозможно, – заметил Сасаки. – Только если…
– Только если не такова воля богов, – закончил за него Учида. Он слышал лишь самую общую историю, но как никто умел делать верные выводы.
– Ошибочная, несправедливая воля, – перебил Хизаши, и его не поразила молния Райдзина, и адская бездна Ёми не разверзлась под его подушкой. Потому что он был прав.
Сасаки дернулся.
– Не стоит так опрометчиво говорить.
– Мне, знаешь ли, виднее, – усмехнулся Хизаши. – Я там был.
Тот божественный суд запомнился ему как одно долгое-долгое унижение. А может, все прошло быстро – чувство времени в небесном мире Такамага-хара терялось, часы превращались в годы, а годы пролетали за мгновение. Боги смотрели на Хизаши свысока, будто он и впрямь был лишь серебряной змейкой в пыли, поднятой краями их сияющих одежд. Люди думают, что там, наверху, всем есть до них дело, что небожители всемогущи, справедливы и всезнающи, но правда в том, что даже боги когда-то были людьми, пусть и не все и целую вечность назад.