Смерть ничего не решает

– Вас?
– Икке. Низших из винст. И остальных, кто…
– …нарушил закон, – подсказала Элья. Надо же, какой вежливый. Или умный, несмотря на то, что крылом не вышел. Ведь бывают же исключения?
– Да. И я хотел спросить, насколько это правда?
Он остановился. Ноги полусогнуты, локти прижаты к телу, голова опущена. Но тон его не соответствует позе. В нем чувствуется вызов.
– А почему ты думаешь, что я знаю?
Ну же, произнеси вслух то, что варится в твоей тупой голове, вывали ошметки слухов и сплетен, которые, вы с удовольствием перемалываете, сидя на парапете.
– Я не думаю. Мне показалось, что вы можете знать.
И снова невидимое напряжение. Он безумен? Или болен, как тот, умерший от эманового голода? Может, сначала из-за него мозги сохнут, а уже потом тело?
– Пожалуйста. Я просто хочу понять, чего еще мне ждать от этой жизни.
Элья выдохнула сквозь стиснутые зубы.
– И чем тебе ссылка не по вкусу? Тебе же здесь не нравится.
– Но… внизу люди.
Ну да. Наирцы. Дикари при железе. С любовью к лошадям и войнам.
– Вот и будет возможность проверить, чего там у них с кровью. Не бойся, их не так и сложно убивать.
Икке отшатнулся, как будто получил пощечину.
– Вы не поняли. Я не фейхт…
Верно подмечено.
– …и хочу не убивать. Я хочу жить.
А утром Элью поднял дежурный, молча указав на выход. Пришли? Наконец-то! Еще немного, и она свихнулась бы в этой яме, где дьен грязны как икке-нут, а икке наглы, как полноценные фейхты. При выходе из казармы мрачноватый тип с расшрамленными крылами, протянул свиток и указал на дверь. Точь-в-точь, как до того дежурный. Они все здесь похожи друг на друга. Безликое отребье.
Снаружи ждали двое. Дружище Раард при полном параде? И броню поверх фракки нацепил для пущей важности. Ну да, сталь красиво на фиолетовом смотрится, другое дело, что здесь любоваться на него некому. И хоть бы улыбнулся, кивнул, что ли, зануда старый.
Второй воин Элье был незнаком. Молод, видно, только-только из училища. Кожа очень темная, в черноту – типично для срединных островов; волосы светлые, белые почти – это уже к родному Ун-Каашу ближе. Крылья говорили о том же: узкая лопасть с мембраной медового цвета к низу заострялась. Костальная жилка отливала чернотой, а кубитальные срослись. Медиана слабая. Кто-то из Бхаар? Или Гааши?
– Идем? – Элья сунула свиток за пояс.
И Раард хмуро кивнул, предупредив:
– Только не дури.
Дурить? О чем это? И где браан? Или сначала формальное покаяние перед членами суда, каждый из которых мечтал о том, на что Элья решилась? Мечты мечтами, но делать все буду строго по правилам. Речи. Нотации. Раскаяние, которое не будет выглядеть искренним, но они примут – не могут не принять. Прощение.
Браан на пояс и фиолетовый цвет фракки вместо унылого серого. И марево портала, которое раскроется перед Эльей. Снова будет аромат прелой хвои, сырой земли и крови. Запах войны, её железно-влажный шум… Не прав был икке: чтобы жить, нужно убивать.
Но в Ун-Кааш о смерти не думалось. Город расходился от территории приемки спиралью, что преображалась с каждым витком. Вот невзрачные коробки сменились гранитными глыбинами, в которых каплями слюды поблескивали окна. Мелькнули и исчезли четырехугольные башенки фейхт-училища – скоро желтый двор заполнится новым набором, который обживет старые стены. А вдали уже показалась тяжелая громада Канцелярии.
– Не туда, – остановил Раард, когда Элья хотела свернуть на боковую улочку.
– Но так быстрее.
Младший – все-таки Бхаар или Гааши? – демонстративно положил руку на кнут, а Раард повторил прежнее:
– Не туда.
Спокойно. Он всего лишь исполняет долг. И перед новичком рисуется. А уже вечером все вместе – Элья и белоголового пригласит – сядут и посмеются над утренним официозом.
Канцелярия – мраморная многоножка, опирающаяся на сотню приземистых колонн – широко раскинула лестницы-жвалы. Прошли мимо. И только тогда Элья сообразила, куда ее ведут: корона из башен на холме привычно царапала солнце зубцами, шпили терялись в облаках, а стеклянный флюгер-стрекоза почти растворился в небесной сини.
 
Вошли не с центрального хода. И Раард, выступив вперед – а новичок-то не снимает руки с браана – повел по лабиринту коридоров. В этой части дворца Элье бывать не доводилось. Коридор. Перемычка подвесного моста и ветер, толкнувший под руку. В попытке удержать равновесие распахнулись крылья, и тут же упреждающе щелкнул кнут.
– Ты чего? Раард, скажи ему, чтобы успокоился.
Новичок смотрел поверх Эльиного плеча. Медлил. Вот кнут скользнул к ноге, поднялся, обвив ладонь, и повис на поясе.
– Иди, – хмуро повторил Раард.
Да что с ними такое? По мостику почти бежали. И шлепанье сапог сзади заставляло торопиться. А если этот, сзади, ударит? С перепугу и дури, которой его башка забита. Или на то и расчет? Вдруг это кто-то из Бракааровых дружков и ему лишь повод нужен? Нет, Раард такого бы не взял. Или заставили? Поэтому и мрачен, и спешит. А эта молодая сволочь даже не думает выдержать положенную традициями дистанцию, так и сопит в спину.
Мост вывел к одной из крайних башен. За широкой дверью обнаружилась лестница, уходящая вниз. Стены коридора слабо мерцали живым светом, было холодно и пахло формалином. Впереди звонко цокали каблуки Раарда. По мере спуска запах становился все отчетливее, а ненависть к новичку росла, грозя прорваться ударом или хотя бы пинком.
Да куда же ее ведут?
Широкий пролет и еще одна дверь. Предчувствие опасности накрыло с головой, заставив отступить к центру площадки, так, чтобы эти двое – друзья? враги? – оказались в поле зрения.
– Ну?
– Там все сказано, – Раард ткнул пальцем в свиток, торчащий за поясом Эльи и, смягчившись, попросил. – Не дури. Я не хочу… применять это.
Браан? К ней применять? Да она же своя, пусть временно и вынуждена носить серое. Нет, не в цвете дело. А в чем тогда? Что написано в треклятом свитке, куда Элья не потрудилась заглянуть? И почему молодой смотрит на нее так по-кретински?
Глаза у него светлые, радужка почти неотличима от белка, значит, все-таки Бхаар.
– Давай ты лучше сама, – сказал Раард, указывая на дверь.
– Только скажи этому птенцу, чтобы не лез под крыло.
Это помещение ничем, кроме запаха, не напоминало прозекторскую территории приемки. Выложенный белыми плитами пол, вместо шкафов открытые стеллажи с колбами, ретортами и сложной конструкции перегонным кубом, внутри которого булькало что-то темное и густое. Основное пространство занимали два длинных и широких стола. Над ними, раскинув соцветья линз, возвышался странный агрегат.
Только тела на столе не хватало. Чтобы боком и с ногами, подтянутыми к груди. С разодранной на висках кожей и крошащимися крыльями.
У окна стоял доктор Ваабе в накрахмаленном до ломкости фартуке, который резко контрастировал с почти лиловой, редкого оттенка кожей. В стекле отражались полураскрытые крылья и кресло, на котором придремал Фраахи. Вроде и спит, но рукой крепко вцепился во фракку Бракаара, точно удерживал его от глупостей. Брат Каваарда изображал равнодушие, но ненависть во взгляде было не так-то просто спрятать.
Скэр держался особняком, в сторону вошедших не глянул. Ну да, конечно, гебораан не может позволить открыто проявить слабость. Или не хочет? Рядом с ним, со свитком в руках, замер первый секретарь канцелярии Маах.
Он же и нарушил молчание:
– Мое уважение.
– И вам.
Элья даже сумела изобразить поклон. Ответа не последовало.
– Вы успели ознакомиться с бумагой?
– Нет.
Маах кивнул, словно не ожидал иного, а в белоснежно-чистом пространстве лаборатории на несколько мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь бульканьем жидкости в кубе.
Вытянув примятый свиток из-за пояса, Элья попыталась развернуть. Но ставшие вдруг непослушными пальцы долго не могли справиться с печатью. А потом, когда все же удалось разломить сухую бляшку сургуча, оказалось, что читать Элья все равно не может – символы плыли и путались, искажая смысл написанного совсем уж до нелепицы.