За гранью времени. Курская дуга (СИ)

— Да мне плевать! — рявкнул Вагнер. — Я сказал — прекратить огонь!
— Яволь, — помрачнел Лейтенант, но приказ Вагнера ему точно не понравился. Показалось даже, что он вскинет автомат и пристрелит собственного коменданта, но этого не произошло.
— Мы уходим, — велел Везденецкий. — Нас не преследовать. Или я уничтожу герра Вагнера вместе с сыном.
Лейтенант только блеснул гневливым взглядом, шумно и злобно выдохнув через нос.
Они скрылись в переулке, и Везденецкий спросил:
— Где живет твоя прислуга? Знаешь?
Вагнер кивнул.
— Идем туда, — сказал Везденецкий.
Только сейчас Везденецкий заметил, что Герман сжимал в ладонях деревянную лошадку Кати. Они остановились в тусклом свете уличного фонаря, и Герман удивленно глядел на руку, протянутую русским диверсантом.
— Отдай, пацан. Это не твое. Это то, что твой папаша забрал у ребенка, которого потом отправил умирать в концлагерь.
— Хорошо, — печально ответил Герман, и отдал игрушку. Везденецкий сунул ее в подсумок.
— Ты же говорил, что тебя раздражают глупые детские фантазии, — с усмешкой спросил Везденецкий. — Зачем твоему сыну игрушки?
— Это…. - замялся Вагнер. — Это мой сын. У него должно быть детство.
— А русские дети чем хуже? — провоцировал Везденецкий. — Молчишь? Немецкую политповесточку боишься озвучивать? Ссышь, когда страшно?
— Герр, прошу вас….
— Идем, — Везденецкий грубо потянул Вагнера за воротник.
— Пожалуйста, не обижайте его! — слезно попросил Герман, и поплелся следом.
Они прошли по короткой аллее, преодолели несколько дворов и оказались на месте.
Прислугу Вагнера поселили на краю города, в скромном частном домике. Свет керосиновой лампы слабо трепетал в небольшом оконце, из трубы поднимался едва заметный черный дым, во дворе залаяла собака, почуяв незнакомцев. Ничего удивительного в жилище не было, кроме одного. У невысокого каменного заборчика был припаркован немецкий армейский внедорожник, а на проржавевшей зеленой калитке висела табличка с немецкой надписью: "Я здорова!".
Двор был под навесом, так что не получалось разглядеть, что там внутри. Слышался только лай собаки, но затем хлопнула входная дверь и кто-то грохнулся на землю. Встал, отряхиваясь и изрыгая забористую немецкую ругань.
— Открывай! — разозленный немец ломился в дверь, стучал по ней кулаками. Пьян он был в усмерть. — Я убью тебя, тварь! Я заплатил тебе деньги! Заплатил!
— Уходите! — это Мишка кричал, в доме. Так громко, что даже через стены было слышно. — Пожалуйста, не трогайте маму!
У Везденецкого дыхание перехватило. Он понял, что это за табличка, и понял, чем занималась хозяйка дома. Он знал, какой страх за себя и ребенка ощущала беззащитная женщина. Знал, что Мишка боялся за жизнь матери. Знал, каково ребенку чувствовать удушающее бессилие перед злобой разъяренного пьяницы, и не собирался отпускать немца просто так.
Калитка легко поддалась, замок без проблем сорвался. Напротив, пришлось прилагать усилия, чтобы не вырвать ее с петлями. Во дворе не было ничего, кроме полуразобранного мотоцикла да ящика, на котором стояли банки с закваской и консервами. Разгоряченный немец на грохот и металлический скрежет не отвлекся, а упорно пинал дверь, изрыгал проклятия, брызгая слюной. Пинками из ветхой облицовки двери выбивало щепки, дверная ручка едва не вываливалась из замка, со стены, около дверной рамы, откалывалась штукатурка.
— Эй, шакал, — хмуро изрек Везденецкий, глядя на немца.
Тот расширил от удивления глаза, гневно засопел ноздрями, и медленно обратил на Везденецкого взгляд.
— Да как ты смеешь…. - он трясущимися руками пытался расстегнуть кобуру с пистолетом. — Расстрел на месте!
Но не успел он и за рукоятку взяться, как Везденецкий схватил с коробки консервную банку и с такой силой швырнул ее в морду немцу, что тот взвизгнул и повалиться навзничь. Он схватился за лицо, ворочался из стороны сторону, жутко стонал от боли.
Герман не мог на это смотреть. Он отвернулся, зажмурился и зажал уши ладонями, поскуливая от страха.
 
— Пистолет, — Везденецкий протянул руку Вагнеру.
Тот послушно отдал ему офицерский люггер.
Чтобы фриц не брыкался, Везденецкий поставил стопу ему на грудь. Конечно, существовала масса занимательных способов добить врага. Раздавить голову, свернуть шею, вырвать глотку. Но в данном случае, в присутствии детей, хотелось быстрой и гуманной расправы. Он щелкнул затвором и прострелил фрицу голову, от грохота выстрела стекла в окнах задребезжали. Везденецкому не хотелось так поступать, но это было необходимо.
— Зачем вы так, герр…. Зачем вы так при ребенке? — осторожно недоумевал Вагнер, боязливо глядя в землю.
— Пусть твой сын увидит, что такое смерть. Он ведь только по рассказам знает, да? Ты ведь хотел, чтобы он вырос животным, вроде тебя. Способным обречь человека на мучительную смерть в газовой камере.
— Д-да, — заикнулся Вагнер. — Он знает только то, что я цитировал ему из "Моей борьбы" и учебников.
— Задай ему три вопроса, — Везденецкий бросил пистолет на крыльцо. — Согласен ли он с Гитлером теперь? Считает ли он, что хороший русский — мертвый русский? И хочет ли он снова утопить мальчика в проруби?
— Т-ты слышал герра Везденецкого, Герман? — Вагнер обратился к сыну. — Что ответишь?
— Нет, — Герман энергично покачал головой, утирая кулаком слезы. — Я не хочу, чтобы кому-то было больно. Не хочу. Папа, мне страшно. Давай уйдем отсюда.
— Через пулю доходит лучше, чем через голову, — мрачно сказал Везденецкий. — Теперь у мальчика есть шансы стать нормальным человеком. И у тебя они тоже есть. Ты подчиняешься мне. Ты — убежденный коммунист, и ты не принимаешь фашизма, но, разумеется, никому не говоришь об этом.
Конечно, Вагнер оказывал ментальное сопротивление. Но по лицу было видно, что противиться он не мог. Каждое слово Везденецкого отпечатывалось на его подсознании и сознании будто раскаленным клеймом.
— Вы не представляете, кого убили…. - вздохнул Вагнер. — Теперь для русских всё станет только хуже.
— Нет, не станет. И ты поможешь мне бороться с последствиями. Открывайте, — Везденецкий постучал в дверь. — Свои.
Дверь приоткрылась, совсем немного. Через щель на Везденецкого испуганно глядела заплаканная женщина. Она вообразить себе не могла, что ее спасет немец, а тут воочию увидела рослого фрица, со вполне арийскими чертами лица, рядом с телом убитого обидчика.
— Кто вы? — поинтересовалась она дрожащим голосом.
— Друг, — односложно отозвался Везденецкий. — Откройте, пожалуйста. Тут холодно.
Женщина послушно открыла. Казалось, с момента оккупации Каменска прошло немного времени, но она выглядела бледно. Тощие руки, платьице не по размеру, и лицо, в котором навсегда останутся испуг и отчаяние.
В крохотной прихожей было тесно, и заходили по очереди. Потолки низкие, облезлые, места оказалось настолько мало, что Мишку и Германа пришлось загнать на кухню. В гостиной стоял старый обеденный столик с тремя стульями, в углу потрескивала раскаленными углями печка буржуйка, за окном выла поднявшаяся метель.
— Барышня, будьте добры, накормите детей, — попросил Везденецкий. — Не бойтесь. Вас никто не тронет. Нам с герром Вагнером нужно обсудить важные деловые вопросы.
— Но….
— Еда за его счет, — Везденецкий кивнул на Вагнера. — Я видел во дворе ящик с закваской и консервами. Дань для оккупантов?
Женщина кивнула.
— Этот ящик принадлежит вам. Герр Вагнер оплатит. Берите, ешьте досыта. Это ваша еда.
— Спасибо, — на глаза женщины навернулись слезы. Она засеменила на улицу, и больше Везденецкий не обращал на нее внимания.
 
— Итак, — Везденецкий снял каску, положил на пол в подле себя. — Мне от тебя нужно немного. Во-первых, точные сведения о том, какими маршрутами в Каменск поставляют вооружение, где находятся склады и как они охраняются. Во-вторых, мне нужны лекарства вот из этого списка, — Везденецкий достал из кармана листочек, на котором Леха записал нужные Ане медикаменты, положил на стол. — Да и вообще, медикаменты нам не помешают. В-третьих, где сейчас находится Веббер?