Кстати о любви (СИ)

— Станешь спорить с кадровой и юридической службами?
— Я не хочу спорить! Я хочу обратно свою жизнь!
— Оль, я не против того, чтобы ты работала.
— Но против того, чтобы снова жить вместе, — Залужная сглотнула подступившие слезы. — Без объяснений.
Лукин, наконец, прошел вглубь кабинета и устроился на одном из стульев. Посмотрел на Ольгу — спокойно и равнодушно.
— Каких объяснений тебе не хватает?
— Почему ты меня разлюбил? Я знаю… я понимаю, что была не права, но если любишь, то прощаешь чужую неправоту. Так почему ты так… так быстро меня разлюбил?
— Оль, ты правда считаешь, что на этот вопрос есть ответ?
— Тогда что мне делать с тем, что я тебя не разлюбила?
— Я не знаю. Прости.
Оля долго изучала его уставшее лицо — вроде бы, ничего в нем не изменилось, кроме этой странной усталости. И все-таки изменилось. Стало чужим, не ее… Или и не было ее? И она его просто совсем не знала. Мотнула головой, пытаясь отделаться от этой навязчивой мысли. И медленно проговорила:
— «Прости» — это твой комментарий к очередному пакету документов о разводе? Я получила. Изучаю.
— Если ты и его не подпишешь — будет следующий. Я понимаю, что ты, если таково твое желание, сможешь в течение некоторого времени сохранять статус моей жены. Но жить с тобой ты меня не заставишь.
— Понимаю. Но понимаю и то, что пока ты мой муж, я могу надеяться… Вдруг осознаешь, что это ошибка.
Егор, не сдержавшись, хмыкнул.
— Ты сейчас серьезно?
— Вполне. Тебе женщины часто в любви объясняются? Я вот объяснилась. Как я могу быть несерьезна?
— Я не об этом. В твоей серьезности я никогда не сомневался. Но и своих решений я не меняю.
— Черта с два не меняешь! — вспылила Оля и вскочила со стула. — Ты ее видеть не хотел тогда… тогда, когда я просила! А сейчас… предпочитаешь ее мне? Может быть, ты и кабинет мой ей готовишь, а?
— Я не хотел участвовать в том, что ты придумала, — медленно проговорил Егор, чуть приподняв голову и глядя ей в глаза. — А твой кабинет останется твоим до тех пор, пока ты сама будешь хотеть в нем находиться. Я уважал и уважаю тебя как журналиста, человека и женщину. Но это не значит, что ты будешь дергать за веревочки, а я буду трахать то, что выгодно и удобно тебе — будь то сестра Озерецкого или ты сама.
— Ты все извращаешь!
— Пусть так, — согласился Лукин, поднялся и прежде, чем направиться к двери, сказал: — Сухорук оставь в покое. С ней заключены договоренности, о которых ты не знаешь. Тебя тогда не было.
— Ее статьи — мыльный пузырь. Очередной мыльный пузырь, Егоша, — отвратительно сладким голосом ответила Оля.
— Я тебя услышал, — кивнул он и вышел из кабинета, направившись прямиком в «Артхаус». Иначе он разнес бы всех и вся.
А всего и надо — послать все к черту и полететь в Будапешт. Просто поговорить. Просто пусть назовет все своими именами. Просто в лицо, один на один.
Она смогла поставить точку, он — нет.
Лукин вернулся в редакцию через час и первым делом зашел к Марценюку.
— Я уеду на несколько дней.
— Куда? — исполнительный директор поднял голову от бумаг. — Работы валом.
— Я в тебя по-прежнему верю, Марценюк! В крайнем случае, будем в телефонном режиме.
— Что твоя?
— Кто?
— Половина, блин! Угомонил?
— Сейчас она настроена работать. За дальнейшее не ручаюсь.
— Ты б уже как-то… не знаю… вот так вот правда разводишься? С учетом всего, что вас связывает?
— Правда. Слушай, почему всех так интересует моя личная жизнь?
Марценюк смерил главреда удивленным взглядом, а потом широко улыбнулся.
— Ты начальство.
— Теперь ты за начальство. Пусть тобой интересуются, — усмехнулся Егор и вышел.
А в собственной приемной его подстерегал новый сюрприз, преподнесенный Таей. Она смотрела на него затравленным взглядом, прижимая к уху телефонную трубку, и удивленно хлопала глазами.
— Егор Андреевич! Агент Озерецкого на линии висит. Где вы ходите? — торопливо зашептала секретарша.
На этот звонок Егор Андреевич ответил из своего кабинета.
— Слушаю. Егор Лукин.
— Памела Ларс. Представитель Энтони Озерецкого, — сообщили ему. — Некоторое время назад нам поступали предложения от вашего журнала относительно интервью. На сегодняшний день мы готовы обсудить детали.
 
Зависнув с трубкой у уха, Егор свободной рукой распустил узел галстука, сдавливавшего горло. Он выхватил взглядом свиток МедиаНы и смотрел на него, словно тот был шаром в салоне предсказательницы судеб, в котором Лукин пытался разглядеть не будущее, а прошлое.
— Значит ли это, что мистер Озерецкий согласен дать интервью, — уточнил Егор, не удивившись тому, как глухо прозвучал его голос.
— Совершенно верно, мистер Лукин, — бодро трещало из трубки. — Мистер Озерецкий заинтересовался вашим предложением и готов сотрудничать с журналом.
Мысли в голове Егора замелькали слишком быстро, в отличие от недавних вялых размышлений.
Руслана пропала, Озерецкий появился. Додумывать собственную догадку не хотелось.
— Крайне неожиданное согласие, — вернулся он к Памеле.
— По ряду причин, мистер Лукин, он пересмотрел некоторые из своих принципов. Так как? «À propos» по-прежнему хочет получить для себя это интервью, и вы готовы обсудить детали?
Еще бы он был не готов! Шанс узнать, где Руслана. Может быть, даже встретиться.
— Разумеется, готовы! — Лукин говорил параллельно внутреннему монологу. — Представьте ваши условия на нашу электронную почту. Вам подходит?
— Конечно. Единственный момент, который хотелось бы уточнить сейчас. Энтони Озерецкий не планирует лететь в Киев, потому место встречи мы вам сообщим, если вас это устроит?
— Устроит.
— Прекрасно. В таком случае, мы с вами свяжемся.
Егор еще некоторое время смотрел в никуда, слушая тишину в трубке. Все же осознавая явившуюся истину — ему дали Озерецкого. Кто дал — понятно. Почему дал — кажется, тоже понятно.
«Люди лгут, чтобы скрыть то, что стыдно. Или чтобы получить то, что нужно».
Ему вынесли приговор и привели в исполнение.
И единственным человеком, кто мог раскрыть Руслане глаза на беспринципного Лукина, была… Ольга! С ее искусством владения словом и страстью к украшательству она могла бы убедить самого закоренелого скептика. Что уж говорить о не раз обиженной Росомахе.
Выдав в пустоту витиеватое ругательство, Егор ломанулся к Залужной. Теперь он знал, о чем будет спрашивать. И мог обрадовать ее заполученным интервью с Озерецким. Вот только Ольги не оказалось в кабинете. У Таи Лукин выяснил, что она уехала домой, куда он и отправился, чувствуя себя загнанным волком, мечущимся среди флажков.
Прокручивая в уставшей голове одновременно предстоящий разговор с Ольгой, то, о чем рассказывала ему Руслана, и свою поездку к Озерецкому, Егор механически открыл дверь своим ключом и ввалился в квартиру.
В прихожей было темно. Свет лился из комнаты — вместе с негромкой расслабляющей музыкой. На пороге показалась Оля в шелковом лиловом халатике, открывающем стройные ноги. И с распущенными по плечам влажными волосами. Бокал в ее руке говорил исключительно о намерении расслабиться.
Некоторое время она молча смотрела на мужа — покрасневшими глазами. Видимо, все-таки плакала. Потом тихо сказала:
— Ну проходи… рада, что приехал.
— Тогда обрадую тебя еще сильнее, — Лукин оперся о стену. Глаза его были сердитыми, но смотрели на нее равнодушно. — Твоя мечта сбылась. Озерецкий согласен на интервью.
Оля подалась к нему — от неожиданности. Но тут же замерла, глядя Егору в лицо и словно бы ожидая, что еще он скажет. Ее губы растянулись в длинную улыбку, не обнажающую зубов. И она почти слышала, как бьется его сердце.
— Это очень хорошо, — ровно ответила Оля. — Можно будет выпустить в мартовском номере, как думаешь?
— Все зависит от того, когда я с ним встречусь.
Ее брови взмыли вверх, словно бы требуя объяснений. Но вслух она только негромко рассмеялась. Лукин улыбнулся вслед за ней, но это больше походило на ухмылку. Он крепко ухватил ее за плечо и встряхнул.