Кстати о любви (СИ)

За дверью, кстати, безмолвствовали.
Он снова позвонил. Она дома — одно из ее окон было освещено, он высматривал их, едва въехал во двор. В ответ на этот звонок раздались едва слышные шаги — она точно кралась по прихожей на цыпочках. Потом — идиотизм! — дрогнул глазок, на мгновение выпустив свет квартиры, и снова погас.
Лукин позвонил в третий раз, теперь не отпуская кнопку. Отчаянная трель раздавалась более минуты. Громкая, звонкая, резкая. Оглушающая. Шестьдесят с лишним секунд. Могло быть и дольше — до полного выгорания. Если бы только она выдержала.
Но она не выдержала.
Дверь с грохотом распахнулась.
— Издеваешься?! — заорала Руслана на весь подъезд.
— Нет, — не давая ей времени опомниться, Егор шагнул за порог и закрыл за собой дверь.
Он видел ее разной. С самого первого дня, как они познакомились. В октябре, кажется? На МедиаНе. МедиаНа была в октябре. Разной видел — и злой, и веселой, и вдохновленной, и увлеченной, и уставшей, и испуганной, и голой, и с синяками.
Вот такой зареванной, как в эту минуту, видел впервые. Даже избитая она такой не казалась. И видно было, что плакала уже очень долго и очень сильно. И выглядела кошмарно. А дверь открыла. И теперь смотрела на него мутными глазами и не говорила ничего. Смотрела. Просто смотрела, задрав голову вверх, даже не пытаясь скрыть следов недавнего времяпровождения.
Егор приставил к стене подарок, ладонью стер ее слезы со щек. Не сдержался, скользнул пальцами по губам и отдернул руку.
— Прости, — заговорил он. — Я понимаю, ты уверена, что я должен был тебе рассказать. Но рассказывать не о чем, поверь. Мы разводимся.
— Уходи! — услышал он в ответ. Сиплое — то ли от недавнего крика, то ли от рыданий.
— Не уйду. У тебя был шанс выгнать меня, но ты его упустила.
— Да я сама на тебя повесилась тогда! Сама! Вот, что хуже всего!
— Не говори глупостей, — негромко сказал Егор, и взгляд его заметался по ее лицу, снова и снова возвращаясь к глазам, блестевшим от слез и возмущения.
Руслана не ответила. Глупостей! Все, что она скажет, он может считать глупостью. Все назовет глупостью. Все, что людям неприятно, от чего они хотят отгородиться, называется глупостью.
Глупостью было то, что она продержалась ровно сутки. Несмотря на его звонки, на то, что видела его машину под своим домом, несмотря на то, что на стену лезла, она продержалась целые сутки.
А сегодня накрыло. По полной накрыло — в одну минуту она ваяла себе бутерброд, мрачно размышляя о том, что можно для разнообразия уморить себя голодом до смерти. А в следующую — рыдала от жалости к себе, чего никогда не допустила бы ни с кем другим. Но был этот чертов Лукин, который — ах, какая оплошность! — не сказал ей всей правды. Но еще хуже то, что она с большим удовольствием и дальше жила бы в неведении. Ничего не подозревая, ни о чем не задумываясь.
Напиться хотелось. Или сдохнуть — действительно хотелось.
И так в жизни все с ног на голову, а теперь еще и женатый, чужой мужик, в которого она влипла по самое…
— Уходи, — снова выдавила из себя Руслана.
— Не уйду, — повторил он и притянул к себе, крепко обняв и прижавшись щекой к ее макушке. — Я не уйду.
— Ты мне врал!
— Ты не спрашивала.
Она вздрогнула. И резко рванулась из его рук.
— Я не сплю с чужими мужьями! Ясно? — выкрикнула Руся. — Это ненормально, даже негигиенично, мерзко! Откуда ты только взялся на мою голову?
— Мы правда разводимся, — сказал Егор, отпуская ее. — Она правда в Париже. И ты — единственная, кто у меня есть.
Руслана шумно выдохнула. Теперь стояла близко от него, тогда как мгновение назад хотела умчаться куда подальше. Его запах будто окутывал тело, как если бы он и дальше ее обнимал. Она сама обхватила свои плечи руками, будто ей вдруг стало холодно. И правда — трясло, как в лихорадке, но это точно после рыданий. И она прекрасно понимала, что сейчас разрыдается снова.
— У меня до тебя больше двух лет никого не было, — побелевшими губами прошептала Руська. — Я никого не хотела, и мне было хорошо. А тут ты… Зачем?
 
— Я не знаю. Но я знаю, что мне хорошо с тобой, — он протянул ей ладонь. — Иди ко мне.
— А если станет плохо? Стало же… с… ну с женой…
— Я никогда не буду тебя обманывать в этом, — сказал Егор, глядя ей прямо в глаза и боясь отпустить ее взгляд.
— Не обманывай… Не обманывай, потому что я же тоже… учусь верить сейчас.
— Обещаю.
Руслана сглотнула. Теперь, если бы и хотела, то и сама не смогла бы оторвать взгляд от него. Скорее почувствовала, чем осознала — опять плачет.
— Тупая корова, — пробормотала она. И быстро ухватив все еще протянутую ладонь Лукина, шагнула к нему.
Он сразу же притянул ее к себе и стал целовать мокрые щеки и глаза, губы, шею. Резко остановился, подхватил на руки и уверенно направился в спальню. За прошедший месяц маршрут был изучен предельно внимательно. Ни об один угол не споткнешься — да и не было никаких углов. Зато была большущая вечно разостланная кровать, на постоянный беспорядок которой хозяйка квартиры просто набрасывала широкий огненно-красный плед.
Сейчас в комнате оказалось темно. Только с улицы ее освещал яркий фонарь, затапливая синевой. Шторы не задернуты — и он бросал яркий луч прямо на подушки. Когда одной из подушек коснулась ее голова, Егор мог разглядеть лицо с широко открытыми глазами. Волосы разметались вокруг. А пальцы ее настойчиво цеплялись за его плечи.
— Я по тебе скучала, — тихо, но отчетливо произнесла Руслана низким грудным голосом.
— Я тоже по тебе скучал, — отозвался Егор. Руки его заскользили по ее телу, освобождая от одежды. Его губы обжигали ее кожу. Он отстранялся, чтобы рассматривать ее в свете фонаря, нависая над ней. И снова опускался, всей своей тяжестью впечатывая в простыни.
Позднее все тот же вездесущий фонарь освещал его вздымающуюся грудь и пряди ее волос, сейчас рассыпанных по его серебрящейся коже. Руслана лежала на спине поперек кровати, устроив голову у него на животе, а глаза были по-прежнему широко раскрыты. Ее руки захватили в плен его ладонь, и она мягко гладила его пальцы, выводила узоры на запястье, касалась волосков, притягивала ладонь к своему лицу, прижимала к губам. И улыбалась, выравнивая собственное дыхание.
Встреча Нового года проходила совсем не по графику. Они даже не знали который час. Но на это-то было плевать.
Потом Руслана перекатилась набок, чтобы взглянуть на него. И неожиданно проговорила:
— Ты меня тоже прости… Я думала, с ума сойду, когда ты звонил, а я не отвечала… наверное, честнее было бы отключить телефон, чтоб ни тебя, ни себя не мучить.
— Я не мог не звонить, — сказал Егор, перебирая свободной рукой пряди ее волос. — И не мог не приехать. Мне нужно знать, что ты понимаешь. И нужно быть с тобой.
— Я с тобой… — ее тонкое, даже костлявое плечо чуть дрогнуло. — Мне казалось, что не смогу, а смогла… Оказывается, тебе можно простить то, что другим не простишь ни за что.
— Все будет хорошо, — улыбнулся он и легко переместил Руслану так, чтобы ее лицо оказалось над его. — Все. Будет. Хорошо.
— У тебя других вариантов нет. Ты должен, слышишь? Обязан сделать так, чтобы все было хорошо, чтобы я не зря сегодня… Я никогда никого второй раз не впускала. И скажи спасибо, что по морде тебе не дала… Это… у меня случается…
— Спасибо, — хохотнул Егор и поцеловал ее. — Я учту.
— Я серьезно. Пару лет назад… ну до Африки еще… одного… я шампанским облила на вечеринке… И до этого… У меня был… в общем, чуть евнухом не оставила. Так что не зли меня!
— Я и не собирался.
— Я знаю… просто вот сейчас мне страшно. Хорошо, но страшно, — она прижалась лбом к его шее и глубоко втянула запах, рукой скользнула по его груди — к сердцу, да так и затихла, слушая удары. Молчала. Долго-долго. А потом прошептала: — Для чего люди врут?
— Глубоко копаешь, — рассмеялся Егор. — Теряюсь в догадках, что тебя вдохновляет.