Непокорная для шейха (СИ)

Как меня укрывали одеялом, я уже не запомнила, потому что погрузилась в глубокий сон…
Висам
Рабочий кабинет отца, его высочества эмира Давуда Джабира Аль-Махаби, совсем не напоминал ту спартанскую, строгую и минималистическую обстановку кабинетов, в которых любили работать неверные. Здесь не было лаконичной мебели. Огромных стеклянных пространств и дорогого аскетизма.
Стены были расписаны арабесками. Символами успеха и восхождения, повторяющего историю нашей земли, потолок напоминал купол голубого неба над пустыней. Мягкие подушки на лавах, кальян, ковры и арки с вазами и блюдами напоминали отцу о тех далеких временах, когда его колыбелью была сама пустыня. Он родился в семье бедуинов-кочевников в тот отрезок времени, когда арабские Эмираты еще не достигли настоящего величия.
Отец всегда помнил о своих корнях, когда воссоздавал родной эмират, приумножая его богатство и славу. Иногда, как он сам говорил, ему хотелось сменить роскошь дворца на тень походного шатра, морской бриз — на дыхание саммама. Но я все же склонен был полагать, что отец лукавит.
Увы, сегодня наша утренняя встреча началась совсем не так, как я того ожидал.
Не успела Кира сеть в машину, как отец уже был осведомлен обо всем. Это я полагал, что у меня есть в запасе несколько часов времени до его пробуждения. Увы. Не успел я попросить об аудиенции, как меня едва ли не под конвоем попросили явиться к нему.
Я знал, что разговор будет не из легких, но не собирался отступать ни в коем случае. Я встретил ту. Кого захотел наконец видеть своей женой и матерью маленьких эмиров. На религиозные запреты мне, получившему превосходное образование в Европе и Штатах, было откровенно плевать — это пусть Газаль и Мелеки, мои сестры, помнят о традициях.
Отец хмуро кивнул мне. Белая куфия[i] подчеркивала смоль его глаз, хмуро поджатые губы и пульсирующую на виске жилку, изумруд в эгале [ii]мог посоперничать с блеском молний во взгляде эмира. Поправив отворот бишта [iii]на груди, отец хмуро указал мне на расшитые поушки на полу.
— Доброго здравия, отец. Я вернулся, как и обещал, к назначенному времени, — начал я, чтобы ему было не стыдно меня отчитывать. — Мне нужно было проконтролировать условия сделки.
— Салам алейкум, Висам. Ты решил опозорить мой дом! Ты привез сюда дочь гяура, неверную шармуту! — в сердцах процедил сквозь зубы Давуд. — Я не раз и не два позволял тебе предаваться разврату в твоих личных владениях, но сейчас ты перешел все границы!
— Тебе неверно изложили суть, — я не собирался пасовать. — Кира Полянская — не шармута. Я никому не позволю так о ней говорить! Она дочь нашего делового партнера, поэтому я требую уважения к моей гостье!
— Не шармута? — разъярился отец. — Да за то, как бесстыдно она отдалась тебе на нашем семейном пляже, я могу велеть засечь ее плетьми до смерти, и никто меня не осудит! Я требую твоих пояснений, что эта женщина делает в моем доме, и как скоро ты намереваешься избавить нас от ее присутствия здесь!
Этот момент настал. Я ждал его с самого начала. Пусть сейчас лицо отца побагровеет, я принял решение и не сверну с намеченного пути.
— Тебе придется уважать мой выбор, отец. Эта женщина не покинет дом, пока ты и мать не дадите своего благословения на обряд священного никяха[iv]. Я хочу, чтобы Кира стала моей женой и родила мне сыновей, а тебе — внуков. Не смотри на меня так, отец. У меня было предостаточно времени все обдумать и решить. К тому же, нас связала воля Аллаха.
Отец сдержался. Хмуро кивнул, лишь дрожащие губы выдали его отношение к происходящему.
— Ты прекрасно знал, что так не делается, Висам. Это исключено. Твоей женой станет дочь могущественной семьи, чистая и целомудренная, как слезы дождя. Белокурая гурия затмила твой разум, но это пройдет.
— Это не пройдет, отец. Кира не вернется домой. Я увез ее и не позволю уехать, пока она не смирится с участью и не станет моей. И ты мне в этом поможешь, верно?
Отец не ответил. Нажал кнопку вызова на телефоне.
— Салам алейкум, Аббас. Госпожа Амани уже пробудилась? Скажи, что я желаю видеть ее немедленно.
 
Я не дрогнул. Лишь сощурил глаза.
— Отец, это ничего не изменит.
— Ошибаешься, Висам. Достаточно протеста твоей матери — и твоя гостья вернется домой сегодня же ночью. И я уверен, моя мудрая Амани в этот раз точно окажется со мной солидарна.
— Это ничего не изменит, отец, — чувства к Кире придавали мне силы. — К тому же, никях будет самым лучшим вариантом. Ты же не хочешь, чтобы моя возлюбленная вернулась домой и рассказала, что я пытался ее похитить и удержать в гареме?..
Амани Разию аль-Махаби не брали ни годы, ни суровые устои, ни сложные жизненные обстоятельства. Именно эти когда-то покорила она отца, в те далекие годы, когда эмират стремительно развивался, и дочь уже шейха Аль-Бикара вошла в тот возраст цветения и привлекательности, что свойственен юным девушкам. Кроткая, получившая хорошее воспитание и образование в Кэмбридже, Амани, тем не менее, могла одним взглядом из-под чадры лишить будущего эмира покоя и сна.
Их брачный союз был предопределен. Отцы двух влиятельных арабских семей просто не могли не укрепить связи через брак свих детей. Да и точно так же, как утратил голову шейх Давуд, влюбилась без оглядки в статного мужчину с темными глазами и сама красавица Амани.
Мой старший брат трагически погиб в возрасте пятнадцати лет. Я и сам тяжело пережил уход Азиза. Сердца родителей утешились, когда я во многом начал оправдывать их чаяния, к тому же на свет появилась Газаль Сафия. Обычно дочерей ставят на второй план, но не в этом случае. Она была жемчужиной Аль-Махаби, и ее любили так же крепко и безмерно.
Мать в совершенстве владела пятью языками, была хорошим другом отцу и советчицей в государственных делах. Она вела переписку с королевой Ранией и шейхой Лубной Аль-Касими [v]и Мозой, оказывала помощь нуждающимся, и народ эмирата ее боготворил. Даже когда отец взял второй женой Зейнаб, албанскую стюардессу в прошлом, а потом и молодую Шамаиль, его чувства к матери не угасли ни на искру. Амани отнеслась к появлению других жен спокойно, обе без протеста приняли ее власть в гареме и старались во всем угодить. Пусть иногда у матери и возникали конфронтации с Зейнаб, родившей эмиру сына и дочь, их отношения преимущественно были дружескими. Они могли не общаться друг с другом в период конфликтов, но если возникала ситуация, требующая помощи — забывали про холодную войну и готовы были на все. Так было, когда Шейбан, мой брат, едва не утонул в фонтане. Амани спасла его и вопреки традициям, вызвала самых лучших докторов. За подобную готовность сделать все ради семьи мать любили. Но это не отменяло того, что Амани была тщеславна, честолюбива, строга и эгоистична. Она всегда ставила свои интересы на первое место. Исключением было лишь отстаивание интересов супруга.
Не прошло и двадцати минут, как кабинет отца словно озарило ярким солнцем, вышедшим из-за туч, с горделивой поступью невероятно красивой женщины.
Черные волосы, блестящие, завитые в кудри, украшала диадема с россыпью персидского жемчуга и агатов, перекликаясь с блеском темно-карих глаз. Тяжелый шелк платья цвета слоновой кости облегал ее стройную фигуру — Амани не пропускала ни одной тренировки в спортивном зале, оборудованном во дворце. Ее мягкая улыбка чувственных губ как будто говорила о том, что сейчас любая проблема разрешится по щелчку пальцев, и нет безвыходных ситуаций.
Отец как будто оттаяла с ее появлением. Мать приложила ладонь к сердцу и склонила голову. В ее глазах вновь промелькнуло то выражение хитринки и обещания чего-то яркого, которое на протяжении лет волновало кровь эмира.
— Давуд. Мой лев. Я немедля пришла на твой зов. Салам Алейкум, Висам, дай мне обнять тебя после долгой разлуки. Добро пожаловать домой.
Я шагнул в раскрытые объятия матери. Отец не мешал нам, но когда мать с неохотой отпустила меня, поманил ее присесть рядом. Тепло в его глазах вновь сменилось яростным холодом.