Эй, Микки! (СИ)

— Ты останешься здесь, понял? Кеньятта отвалится, когда найдёт себе новую бабу.
— Ты уже настолько обжилась в квартире Галлагера? – цепляет он.
— Раз шутишь, значит, остаёшься, да? – не отстаёт она.
Микки не отвечает и на Галлагера не смотрит, хоть и видит краем глаза, что тот на него уставился, будто на его теле проявляются какие-то неведомые символы. Ему всё ещё не нравится эта идея. Его точит изнутри осознание того, что он сбегает от своей проблемы, но Мэнди умеет быть убедительной, когда перестаёт быть самоуверенной сукой.
Чёрт с ним, переночует сегодня у Галлагера. В конце концов, Галлагер у него однажды тоже ночевал. Так что они вроде как и в расчёте.
========== Глава 16 ==========
Микки ненавидит рыбу, но говорить об этом вслух сегодня, когда атмосфера в квартире такая напряжённая, что на неё можно топор повесить, совсем не тянет. Поэтому жевать он старается быстро и почти не дыша, лишь бы вкуса не чувствовать. Она во рту мерзко разваливается на волокна, хотя какие, блядь, волокна, это же не мясо, тут даже жевать толком нечего! Мэнди с Йеном наперебой хвалят повара, стараниями которого эта херня тает во рту, а Микки думает только о том, что доесть осталось совсем немного. А потом не выдерживает и вилкой выкалывает рыбине глаз, потому что его бесит, что он такой мутный и лупит ему в душу.
Мёртвая рыба смотрит в душу. Ну да, конечно. Нервишки кому-то подлечить пора.
Мэнди отбирает у Йена тарелки, когда тот пытается собрать со стола, и идёт мыть посуду, оставив их вдвоём на диване. Микки устал за сегодня адски, но взгляд постоянно падает на Галлагера, и в груди копошится что-то незнакомое. Тот выглядит таким измотанным, будто его собаки драли. Сидит, съехав жопой на самый край диванной подушки и откинув голову на спинку. Глаза закрыты, но до расслабленности позе далеко: кулаки он сжимает с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Микки всё смотрит на него, изучая, а Мэнди завязывает с посудой, осторожно расталкивает Йена и отправляет в душ, а потом сгоняет Микки с места, достаёт подушки с одеялами и разбирает диван, а потом и кресло.
— Ты будешь в кресле спать, – с неясной злостью оповещает она и кидает в него подушку.
— Хоть на полу.
— На полу Йен не разрешит, – дёргает плечом она и, помолчав, добавляет: – Спасибо, что остался. С тобой он вроде ведёт себя поживее.
— Ты вот это сейчас назвала «поживее»? – недоверчиво вскидывает брови Микки, и она криво улыбается.
— Именно. Мне тут, знаешь, есть с чем сравнить. Так что хоть ты его не доводи.
Микки очень не любит, когда его вдруг накрывает стыдом, но ещё больше не любит, когда это не вдруг. Он всё ещё пытается уговорить себя, что дело совсем не в нём, что у Галлагера совсем другие истории, но получается с каждым разом паскуднее и паскуднее. Убедить себя, что ни в чём не виноват, становится всё сложнее.
— Он на той неделе несколько ночей вообще не спал, – продолжает тем временем она и внимательно смотрит на Микки. – Сейчас хотя бы со сном проблем никаких. Но настро…
— Блядь, да ты заткнёшься? – не сдерживается он. – Я бы на месте Галлагера не хотел, чтобы ты рассказывала мне всю эту херню. Напомнить тебе, что он мой начальник?
Мэнди щурится, но не продолжает. Взгляд её выдержать приходится, потому что иначе она что-то заподозрит, но у Микки и так полное ощущение того, что она его насквозь видит. Сканирует с головы до ног, а потом вздыхает и садится на подлокотник дивана.
— Он не заслужил этого всего. Такой классный, а вместо мужиков попадаются сплошные мудаки, которые западают на красивую мордашку, член и подтянутое тело. Может, раньше его это и устраивало…
— Мэнди, – опять одёргивает Микки, – не надо. Есть вещи, которые мне о нём лучше не знать. Про субординацию слышала?
Про субординацию, да. Это он очень удачно слово вспомнил, потому что, пока она говорила, в голове стучало только слово «ревность». Как будто у него есть хоть один повод ревновать Галлагера.
Когда в душ идёт Мэнди, Йен как-то пытается развлекать Микки, но получается откровенно отвратно – хотя бы потому, что язык у него во рту еле ворочается. Он болтает о какой-то херне, путает окончания, меняет местами слова, но Микки его каким-то непостижимым образом всё равно понимает и даже умудряется сдерживать смех. Потому что такой Галлагер правда смешной.
 
Потому что смешной Галлагер – это легче, чем срывающийся на людей или пытающийся сесть за руль, нихуя не соображая.
Получасом позже свет уже погашен. Микки лежит в кресле и почему-то жуть как хочет видеть макушку Галлагера, но подлокотники мешают, и он, разозлившись, поворачивается спиной к дивану. Всё слишком запуталось, и это бесит, потому что разбираться не хочется.
Хотя что тут разбираться?
Вряд ли Галлагер смог бы запасть на кого-то менее подходящего. Вряд ли.
  *
Звонкий писк будильника утром четверга ввинчивается в мозги раскалённым сверлом. Микки подрывается на кровати и не сразу соображает, где находится, но тут его взгляд натыкается на взъерошенный затылок Галлагера, с глухим стоном пытающегося дотянуться до телефона и вырубить этот ад, и он вспоминает. Звук затихает, Мэнди ворчит и накрывается одеялом с головой, а Галлагер оборачивается и сонно улыбается.
— Доброе утро, – говорит шёпотом.
Микки сначала просто кивает, но тут в памяти всплывают вчерашние слова Мэнди, и он хрипло выдавливает:
— Доброе.
И понимает, что не врёт. Оно и правда доброе. Во всяком случае, убивать впервые за долгое время совсем не хочется.
— Я по будням дома не завтракаю, чтобы Мэнди не будить, – продолжает шептать Галлагер.
— Я по будням вообще не завтракаю.
— А когда я у тебя первый раз остался? – сводит брови тот, и Микки бросает быстрый взгляд на Мэнди.
Галлагер соображает в секунду и выглядит так, будто спизданул лишнего. Он и спизданул, и надеяться остаётся только на то, что она уже успела уснуть. В первый раз остался. Йен, блядь.
Паника перещёлкивает выключатель, и ответа Галлагер уже не ждёт. Он встаёт с кровати и уходит в ванную, пока Микки, с трудом скрежеща шестернями, вспоминает, что он тогда и правда накормил Йена завтраком. Ну, пусть считает Микки образцом гостеприимства. Ему же ни к чему знать, что он всю ночь не спал, поэтому проголодаться успел как зверь.
Утро как будто расставило всё в мозгах по своим местам. И на Йена злиться не хочется за сцену, и на Мэнди за то, что наговорила. На себя хочется, но Микки гонит эти мысли. Он улыбается Галлагеру, когда тот выходит из ванной, а потом технично скрывается и сам чистить зубы, потому что Йен снимает домашнюю футболку, а Микки не железный.
Микки, блядь, только сейчас вспоминает, что они вчера собирались трахаться, пока этот огромный шкаф Мэнди – серьёзно, он такой огромный, что там наверняка можно отыскать небольшую африканскую Нарнию, – им не помешал. И это не смешно, потому что у Микки, кажется, развилась ебанутая зависимость, и он не в курсе, как от неё избавиться.
Через полчаса они сидят в машине на парковке у «Макдоналдса». Микки пьёт обжигающий кофе, потому что он тут охуенный, и «Старбаксы» никакие не нужны, а Галлагер жуёт булку и запивает её чаем, в который всыпал четыре пакетика сахара, стащив один у Микки, и влил молока. Микки хотел было закатить глаза, но понимает, что это забавно – смотреть на Галлагера, который не сидит с унылым видом, а бодренько работает челюстями и прихлёбывает чай.
— Пришлось поменять будильник, когда Мэнди ко мне переехала. У меня раньше песня стояла…
— Я помню, – перебивает Микки, и Йен кивает.
— У меня теперь паранойя, и я каждый вечер проверяю, тот ли будильник я включил, а то вдруг она услышит.
— С будильником ты не прокололся, – пожимает плечами Микки и делает большой глоток, – зато решил сказать вслух, что ночевал у меня не раз.
— Мэнди крепко спит, – не особенно убедительно бубнит Галлагер.
Микки смеётся, и тот сначала смотрит на него с подозрением, а потом расправляет немного плечи. Не вынуждал бы с ним разговоры вести и напоминать, для чего они видятся, цены бы ему не было.