Оно того стоит (ЛП)

Под всей этой его скользкой натурой скрывается намек на романтика. Она там — погребена глубоко под всеми его недостатками и неосмотрительностью, но его романтичная натура там, собирает пыль под обломками.
— Могу я внести предложение? — спрашиваю я.
Он снова фыркает.
— Держать член в штанах, когда я с другой девушкой? — интересуется он, хотя это звучит больше с ненавистью по отношению к нему, чем ко мне.
— Ну, типа. Но я больше думала о том, чтобы ты побыл один некоторое время. Никакого секса. Никаких женщин. Просто сосредоточься на себе и выясни, чего хочешь ты, вместо того чтобы пытаться найти это в ком-то еще.
Некоторое время он молчит, потом, наконец, смотрит на меня.
— Ты подсыпала отраву в мое пиво? — спрашивает он меня вполне серьезно, сбивая меня с толку. — Я умираю? — добавляет он.
В его глазах неподдельное беспокойство, что доказывает, что он не шутит.
— Какого черта ты спрашиваешь?
Он прищуривает глаза.
— Почему ты так добра ко мне, вместо того чтобы ходить кругами, грозить пальцем и насмехаться надо мной за то, что я снова обманываю?
Меня передергивает.
— Ты рисуешь очень мерзкую картину.
— Я и не пытался. Говорил же, что это то, чего заслуживаю, и ты одна из немногих, кто действительно может выбить из меня все дерьмо. Так почему ты так мила со мной?
Выдохнув, я пожимаю плечами.
— Мама. Вини ее. Она взяла и испортила всю мою внутреннюю ярость, так что потерпи сопливую версию меня минуту. Подумай над тем, что я сказала. Это то, что сделала после того, как потеряла руку. Мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться с тем, кем я была и чего хотела в жизни. Встречаться с кем-то в то время было невозможно. Если ты ищешь недостающую часть себя, тебе точно не найти ее в бесконечной веренице женских прелестей, как бы сильно ты не извивался и не старался проникнуть в самое женское естество.
Он выгибает бровь.
— По крайней мере, ты не утратила способности рисовать яркие образы.
— Это, мой грёбаный сводный брат, все никак не исчезнет. — Я похлопываю его по плечу, он закатывает глаза, но я замечаю легкую улыбку, которая растягивает его губы.
— Как я узнаю, что готов? — спрашивает он. Он задает вопрос так тихо, что я едва могу его расслышать. — А что, если это именно я?
Угнетающая мысль. Когда-то я считала, что размышления Андерсона так же глубоки, как чайная ложка дождя в период засухи. Теперь… Ну, теперь мне кажется, что хожу с пеленой на глазах, поскольку вижу вещи только в одном измерении. По правде говоря, мне кажется, что я видела только то, что хотела видеть.
— Мой отец немного поэт и романтик, как тебе хорошо известно. — Мне совсем не хочется упоминать, что его последний роман был со свечами и надувной куклой в гостиничном номере. — Он всегда говорит, что больные и развратные личности продадут свои души злу. Но остальные из нас — просто ущербные души, ищущие искупления, которого, как нам кажется, мы не заслуживаем.
Он кривит губы.
— Я представляю, как он говорит это в своих дурацких увеличительных очках.
Смеясь себе под нос, я киваю.
— Он говорит это каждый раз, когда я разглагольствую о ком-то, кто меня разозлил, и пытается сказать, чтобы я дала ему или ей еще один шанс.
— Кому-то вроде Моники? — спрашивает он, становясь слишком проницательным, что ему только на пользу.
— Ага. Ага. Хватит липких розовых соплей. Короче говоря, держи свой член на поводке какое-то время, и, возможно, как только ты поймешь, какой кусок недостающий, тогда тебе стоит найти единственную вагину, в которую будешь вставлять своего дружка, оставаясь верным ей одной.
— Ты такая грубая, мать твою.
— Тогда можешь приручить вагину. Оказать ей все свое внимание, которого она заслуживает. Быть верным только ей. Брать ее на длительные моционы по берегу пляжа…
Он фыркает от смеха и качает головой, а я улыбаюсь, чувствуя, что ради разнообразия сделала что-то хорошее.
Я встаю, а он смотрит на меня. Роман привлек мое внимание и завладел им, особенно проводя рукой по волосам, оглядываясь в поисках меня.
— Куда-то собралась? — спрашивает Андерсон.
— Я думаю, дальше ты справишься. А я хочу, чтобы мою вагину приручили.
Он стонет, а я ухмыляюсь, направляясь прямиком к своему любимому эротическому сну.
— Каша, — говорит Андерсон, заставляя меня оглянуться через плечо. Выражение его лица чересчур мрачное.
— Береги себя. Большинство из нас — просто придурки, — говорит он, опустив глаза.
Я отказываюсь сравнивать его и Романа, зачисляя последнего в одну группу, поэтому оборачиваюсь, игнорируя тонкую нить сомнения, которую он скрывает под маской осторожности.
Вместо этого я пользуюсь моментом, чтобы полностью оценить парня, который впервые удивил меня на этой неделе. Отсюда я вижу, как плотно сжаты губы Романа, а не расслаблены в легкой усмешке, к которой я привыкла. Взгляд его глаз — пронизывающий и изучающий, а не добрый и заинтригованный. Он выглядит высокомерным, когда кто-то говорит ему что-то, и он просто отвечает той идиотской ухмылкой, которую так хорошо носит. Он все тот же парень, просто со мной он кажется другим.
Роман поворачивается как раз в тот момент, когда я подхожу к нему, и на его лице появляется улыбка, когда его глаза останавливаются на мне, обводя взглядом всю ногу, которую я показываю. Хотя у меня их две.
— Где ты была? Когда я сказал снаружи, я имел в виду снаружи комнаты. Мне нужно было сделать звонок, и я подумал, что Лидия в твоей комнате. Не хотел, чтобы нас задерживали.
А-а-а.
— Ты был недостаточно конкретен, — говорю я ему, хлопая ресницами, все еще обдумывая то, что собираюсь сделать, чтобы оставить неизгладимое впечатление у него о себе.
— Где ты была? — снова спрашивает он, обнимая меня за шею и притягивая ближе.
По моему телу пробегает легкая дрожь. Я не знаю, почему мое тело так сильно любит его, но, по крайней мере, знаю, почему мне тяжело уезжать. Мне нравится, как эти глаза смотрят на меня. Мне нравится, как он улыбается мне и только мне. Как будто весь остальной мир выводит его из себя, но когда эти глаза встречаются с моими, он не может не улыбнуться.
Это глупое предположение, но я все равно чувствую себя сильнее.
— Я делилась своей глубокой мудростью, в частности, своим серьезным отношением к кискам, — говорю это с серьезным лицом, и он кивает, при этом сохраняя абсолютно нейтральное выражение лица, как будто это совершенно естественный ответ.
Вот почему я влюбилась в этого парня. Ну, не считая того факта, что с этим парнем у меня потрясающие оргазмы.
— Что нам делать в нашу последнюю ночь вместе? — спрашивает он, а у меня замирает сердце.
Наша последняя ночь. Нет, наша последняя ночь здесь. Этот мимолетный момент ощущения себя особенной оказывается одномоментно под ворсовым ковриком и всем тем, что обычно оказывается под ним у тех, кому лень выбрасывать мусор.
— Вообще-то, это наши последние два часа. Лидия и Хенли решили, что мы уедем пораньше, — говорю я ему, натянуто и вымучено улыбаясь.
Его ухмылка мгновенно исчезает.
— Что? Почему? Я думал, ты не уедешь до завтра.
Я пожимаю плечами и поджимаю губы. Он зол. Определенно зол. Это значит, что Роман хочет проводить со мной больше времени и, без сомнения, спросит, когда мы снова увидимся.
Надежда прошивает мое тело, наполняя его новым трепетом.
Он проводит рукой по волосам, взъерошивая их.
— Ну, я собирался узнать, не хочешь ли ты поехать в город и, может быть, провести там вечер, но, думаю, на это нет времени.
Похоже, ему это тоже не нравится. Эти бабочки надежды машут своими маленькими крылышками внутри меня, как будто они только что нашли свою дозу крэка и не могут замедлиться.
— Ну, если у нас осталось всего пару часов, — говорит он, и бабочки вспыхивают, превращаясь в пепел, когда взрываются, — давай хорошенько постараемся провести их с пользой.