Аквариум(СИ)
— Доктор? — вскинулся я. — А он, вообще, ваш или оттуда, со стадиона?
— Оттуда. Со всеми тогда прибежал… — ответила Настя. — Он, если честно, странный какой-то последнее время, боюсь я его… Косится иногда как-то непонятно. Хотя, может просто уже шиза у меня, от всего шарахаюсь…
Ага, шиза! Посмотришь завтра на него новыми глазами-то, увидишь…
— Вот так и живем. Как в западне, гадаем кого следующего утащат. Все на нервах, тени своей боимся. И позавчера, когда дозорные стрельбу у стадиона услышали, а потом доложили Ренату, что в нашу сторону двое бегут в их снаряжении и масках… Что мы могли подумать? За кого вас приняли, ясно теперь?
Я не ответил. Давно уже сам допер, так что новостью для меня это не стало.
— Поэтому и бились с вами насмерть там, на стройке, и крики ваши не слушали. Уроды тоже говорить умеют… Ты мне скажи лучше — зачем вы маски-то с очками напялили? Так бы, может, наши увидели, что лица человеческие, по-другому все обернулось…
— Грибы там росли, около парка. — пробурчал я. — На всякий случай, перестраховались. А снимать потом некогда было, вы нам голову поднять не давали. Да и откуда мы, вообще, знали, что здесь такое творится? Чуяли, что место плохое, очень плохое, я даже одного из этих ваших извращенцев в бинокль разглядел… Но чтоб так все было запущено… Это даже для этого сраного мира уже чересчур…
Настя покачала головой, опять спрятала лицо в ладонях:
— Господи, как же все так нелепо получилось! Столько ребят погибло из-за какой-то глупой случайности! У нас же каждый человек на счету был. И с вами, если бы нормально встретились, я думаю, договорились бы по-человечески. Мы бы вам помогли, а вы нам, вон как воевать умеете… А у нас половина мужиков — зеленые, нестрелянные почти. Были… Теперь зато только стрелянные остались. Только мало совсем…
Да уж. И так бывает. Все, одновременно, и виноваты, и не виноваты. У нас с Лешим своя правда, у них — своя. Просто — нелепейшее стечение обстоятельств. Премию Дарвина в студию!
Настя грустно усмехнулась. Видимо, уловила про премию Дарвина.
— И самое обидное, — с горечью проговорила она. — Что только-только привыкла вроде к жизни этой поганой, смирилась, успокоилась. Даже стрелять научилась и драться. Только дух перевела… И тут нате! Уроды поумнели! Меня последние полтора месяца просто трясет все сильнее и сильнее с каждым днем. А твари эти тоже на месте не стоят, эволюционируют, сволочи. Ты можешь поверить, зовут они меня к себе. Манят. Телепаты хреновы! Давит и давит оттуда, со стадиона, беспрерывно! То в панике бьюсь, то хочу все бросить и туда к ним бежать… У Юльки тоже самое. А последнее время вообще глюки какие-то вижу периодически. Этот, Иван Петрович бывший, передо мной возникает, морда бледно синяя, клыки кривые торчат, а глаза… Я не знаю, кто они, Егор, но догадываюсь откуда. Я в глазах его это место вижу… Огонь там и муки вечные… А еще я там вижу, что он со мной делать будет, когда за мной придет. Он мне во всех подробностях показывает…
Снова не выдержала, заплакала…
— Я последние недели просто с ума сходила, — продолжила Настя сквозь слезы. — У Юльки вон хоть парень был, он ее в руках держал, а этот, мой… Слушать ничего не хочет, ему только одно надо… И вспомнила я эту историю про дом родной. Раньше тоже бредом считала, а сейчас решила — пойду. Пусть сожрут по дороге, но хоть просто сожрут, я им еще спасибо скажу… А вчера ты… С пивзавода. Я как услышала, подумала — судьба мне последний шанс дает… А оказалось — просто издевается…
Я молчал. Что тут скажешь…
— И вообще, ты кто такой а, Егор? — неожиданно со злостью спросила она. — Я тебя два дня назад знать не знала, а теперь сижу тут всю ночь душу изливаю! Ты моих друзей убивал, а я сердцем тебя чувствую, как родного, мысли твои читаю… Что происходит то со мной, Господи? Откуда ты такой взялся?..
— С пивзавода, — тупо ответил я, офигев от слов про сердце и родного.
Мне в голову ударила пустая баклажка.
— Издеваешься, зараза? — она подбежала ко мне и начала колотить по лицу, голове, спине. Я терпел. Было почти не больно, а даже как-то приятно. Наконец угомонилась, снова зашлась в слезах. Я прижал ее свободной рукой к себе, уже по-настоящему, она пыталась отстраниться, потом как-то вся обмякла, крепко обняла меня обеими руками, сложила голову на груди и застыла. От нее пахло Счастьем…
Никогда бы не поверил, что час сидения в темноте на ледяном полу, прикованным к трубе, раздетым и избитым, станет для меня лучшим часом за все четырнадцать месяцев моей местной жизни. Настя прижималась ко мне, а я обнимал ее, чувствуя исходящие потоки тепла и чего-то еще, давным-давно мною забытого, но очень хорошего и настоящего. Мы о чем-то разговаривали, она спрашивала обо мне, я отвечал. Рассказывал вкратце свою историю после появления здесь. Это была очень необычная беседа. Мы говорили вслух тихим полушепотом, иногда, сами того не замечая, переходили на какой-то другой мысленный способ общения, где почти не было слов, но были образы. Яркие, многогранные, с легкостью объясняющие все, что так сложно выразить словами. Потом замолчали. Наслаждались тишиной и близостью друг друга.
Откуда я взялся?!.. Откуда ты взялась, подарок судьбы по имени Настя? И что творишь с суровым, злым мужиком, которому правда всего год от роду, превращая его в разомлевшего от нежности идиота? Кто нас с тобой свел и зачем? И не эта ли встреча стала толчком для всех тех изменений, которые произошли буквально за ночь со мной и с тобой?
Я думал, она уснула. Но нет, на шестьдесят второй минуте счастья, она вдруг очень романтично пробурчала:
— Эх и воняет от тебя, Егор!
Я прокрутил в голове события трех прошедших дней. Битва с Дятлом, смерть Вовы, ночь в сыром подвале и разговоры «за жизнь» с Лешим, драка с Косяками или Парикмахерами, если по-местному, огневой бой на стройке, плен и допрос. Ни душа, ни ванной в ретроспективе не оказалось.
— А ты нюх отключи, — посоветовал я ей. — Хочешь научу?
Она помотала головой, снова прижалась, прошептала:
— Мне итак хорошо…
Потом вздрогнула, глубоко вздохнула и спросила:
— Что теперь делать-то, Егор?
— Кому? — спросил я.
— Нет, я тебя точно буду евреем называть! — потом продолжила уже совсем по-другому, серьезно и тревожно. — Мне… Нам с тобой… Утром, когда тебя пытать будут, потом, когда Уроды придут… — ее сердце снова заколотилось. — Ключи от наручников я у Кирилла украсть точно не смогу, он, наверное, и спит с ними в зубах. Пилу какую-нибудь найти…
— Подожди, не пори горячку. — прервал я ее. — Тут надо как-то поделикатней, а то, на самом деле, без крови не обойдется. Даже если ты меня освободишь, как я через ваших пройду? Через Кирюшу того же? Что утром делать, я сам как-нибудь придумаю. Для тебя самое важное — как можно скорее отсюда уходить. Так что, говори с Ренатом, с остальными. Убеждай, умоляй, все равно. Главное, чтобы они поняли, что оставаться нельзя, что ввосьмером вы против Уродов часа не продержитесь, что, чем большей группой пойдете, тем больше шансов выжить. Прямо сейчас, пока не рассвело, иди буди народ и пугай. Наведи панику что ли… Истерику закати, я не знаю, вы же, девушки, умеете…
— А ты? — спросила она, отстраняясь и резко вставая.
— Обо мне не беспокойся, я не из такого говна вылезал, так что справлюсь.
— Как ты справишься-то, привязанный, в одних штанах?
— И еще, — я проигнорировал ее вопрос, так как сам пока не знал ответа. — Доктор ваш тоже Уродом становится. Не зря ты его боишься. Не знаю, заодно он с теми или нет, но то что скоро он кусаться начнет — это однозначно.
— Когда? — ошеломленно спросила Настя. Информация о Докторе ее явно шокировала.
— Не знаю. Может прямо сейчас, может через месяц, это — непредсказуемый процесс. Ренату обязательно скажи, и сама подальше от него держись.
— А как ты догадался?
— Да ты сама сейчас на него глянешь по-новому, все вопросы отпадут. Только смотри, чтобы он не заметил. Я вчера не смог скрыть, так что он в курсе, что я знаю, будет палки в колеса вставлять. Давай — беги, поднимай народ! Вдруг эти пидоры прямо с утра припрутся. Все поняла?