Аквариум(СИ)

  
4
 
— Суки! Мать твою!
Егор проснулся, с трудом разлепив тяжелые веки. Огляделся, медленно сел. Лучше б не садился. Голова раскалывалась, свет резал глаза.
Лег, сжался в комок под грязным одеялом.
— Твари! — ругался кто-то рядом.
«Это Максим», — всплыло в мутном сознании. — «Я у него на даче, и мы бухаем. Второй день… Нет, пятый…»
— Прикинь, Егор! Эта тварь мне даже пива сраного в долг налить не может! А я ей всю проводку в том году сделал!
— А у нас, что вообще ничего не осталось? — разлепив сухие губы, поинтересовался Егор.
— Нет! Ни капли. Мы вчера даже бабкину заначку допили!
«Теперь понятно, почему так хреново…»
Какой-то мутный дикий сон, что-то про сплошные оторванные головы, медленно растворялся, вместо него проявлялись отдельными кусками события предыдущего дня и ночи.
«Пипец, просто!»
Была середина августа. Егор взял двухнедельный отпуск. Ни о какой загранице не могло быть и речи, денег почти не было. Тем более, жена свой сорокадневный, назло ему, уже отгуляла. Поэтому, в пух и прах разругавшись с ней, он даже уже не помнил с чего все началось, Егор психанул, прыгнул в машину и уехал куда глаза глядят, основательно закупившись водкой. Вообще, он планировал провести отпуск, как в молодости, дикарем на Андреевских островах, его давно зазывал бывший одногруппник, каждый год ставивший там лагерь. Взять дочку, порыбачить. Выспаться. Подумать…
Но не судьба…
В тот день он, скорее всего, просто нажрался бы и вернулся домой, а на следующий — уехал бы на острова, но позвонил Макс, который, оказывается тоже решил отдохнуть.
Макс — был просто знакомым. Не другом детства, не одноклассником, — просто собутыльник, тоже очень любивший посинячить. А еще у него была дача. Всего в тридцати километрах от города прямо на берегу Реки.
Наверное, в обычном состоянии, Егор бы не согласился на предложение «порыбачить», но в тот день на нервах и обиде, особо не размышляя, он рванул в сторону северного выезда и через сорок минут уже поднимал первую рюмку, чокаясь с коренастым сорокалетним мужичком с хитроватой и припухшей физиономией.
И понеслась…
Поначалу по-честному пытались рыбачить. Даже чего-то поймали. На следующий день чуть не утопили лодку, старую раздолбанную казанку. Мотор накрылся, а рыбачить на веслах было не комильфо.
«Ну, лодку не утопили, баню точно сожжем!» — видимо решил Макс на третий день запоя. Поэтому, сначала пили за баню, потом за ее мужественное спасение от огня. Приехала жена Максима и на вполне логичный вопрос, какого хрена тут происходит, была послана мужем на все три буквы. Орала она долго, досталось и мне, типа уж от тебя я такого не ожидала, потом, поняв всю бессмысленность своих попыток достучаться до пьяных мудаков, она села в машину и исчезла в клубах пыли.
На четвертые сутки решили выйти «в люди». У Максима появилась навязчивая идея найти баб, которых, по его мнению, на территории массива было немерено, причем, все фотомодели, обожающие бухих мужиков. Баб не нашли, зато нашли каких-то молдаван, строивших дом на соседней улице, и весь вечер квасили с ними за дружбу народов, поминая Советский союз. Кончилось все потасовкой, в ходе которой Максим чуть не словил в печень совсем не кухонный нож. Я вытаскивал его за ворота, он упирался, орал про Великую Россию и всяких сраных чурок, а молдаване, явно не причислявшие себя к чуркам, орали что-то на своем языке и швыряли в нас пустые бутылки.
Потом был променад по всем окрестным дачам в поисках выпивки. Тут в памяти Егора уже начали появляться пробелы. Посидели у какого-то дяди Миши. Потом, уже ночью, еще у кого-то ели шашлык и снова пили. Последним воспоминанием было купание голышом и долгий разговор «за жизнь» на берегу. В чем была суть разговора, Егор не помнил совершенно, зато точно знал, что он был «за жизнь». А уж поиски и последующее распитие бабкиной заначки вообще остались за бортом продырявленной памяти.
Короче, весело… Так весело, что хотелось сдохнуть. Такого запоя у Егора еще не было. Организм был скрючен не обычным похмельем, а мощнейшим абстинентным синдромом. Все тело тряслось, мысли разбегались, было страшно, стыдно, голова раскалывалась на куски. А тут еще рядом суетился и матерился неугомонный Макс, который, в отличие от Егора, в запойное состояние только входил. Наверное, сказывался опыт…
 
— Ниче-ниче, щас надыбаем самогона. — бормотал он, ища ключи от машины, — Доеду до Царёвщицы, у другана займу. Только он что-то трубку не берет, зараза!
— Не-е, я все… — выдавил Егор. Ему тоже очень хотелось похмелиться, но остатки здравого смысла навязчиво намекали, что это может стать последней опохмелкой в его жизни. — Да и ты куда за руль? Там же через пост ехать…
— Да ладно! — отмахнулся Максим и, покачиваясь, вышел во двор. Он, как наконец понял Егор, даже не начинал трезветь.
В холодильнике оставался рассол. Прямо из горла залив в себя половину банки, Егор почувствовал себя только хуже. Сел на кровать, обхватив чугунную голову. Застонал. Закрыл глаза, посидел. Снова открыл. А вот и ключи — лежат на полу возле окна. Нагнулся, поднять ключи, еле сдержав рвоту. Положил их над входной дверью, задвинув поглубже. Свои тоже спрятал на всякий случай. «Пусть на велосипеде едет, рыбак хренов!». Вышел на улицу. Жарко, солнце перевалило за полдень, хорошо поспал…
Около крыльца стояла бочка с водой. Егор окунулся в нее чуть ли не по пояс. Теплая, дурно пахнущая вода не принесла никакого облегчения. Он открыл калитку и, щурясь от нестерпимо яркого палящего солнца, побрел к Реке. Под сердцем тупо ныло, каждый шаг отдавался болью в пояснице. Навстречу шла соседка, бабка лет семидесяти.
— Доброе утро, — прохрипел Егор.
— А-а-а, проснулись изверги! — с ненавистью и отвращением глядя на него заголосила та. — Какое утро, вечер уж скоро! Третью ночь песни орете, а теперь на водку занимаете? Был бы муж мой жив, погуляли бы вы так, сволочи! А ведь с виду — нормальный мужик, машина, одежда… А сейчас на себя посмотри — грязный весь, опухший, не стыдно? Разве можно так? Ну пьете — так пейте тихо, другим не мешайте… Ты на пляж что ли намылился? Ты ж там щас всех детей распугаешь!
— Простите, — Егор опустил глаза. Посмотрел на себя. Рваные шорты, грязные ноги, слева на ребрах огромный синячище. «Это обо что я так? Хорошо хоть зеркало нигде не висит, рожа, небось, еще похлеще, чем у Макса…»
Дачный пляж был метрах в ста вверх по течению. «Больно далеко, не дойду», — подумал Егор и полез на деревянный понтон, покачивающийся на волнах прямо около максимовой дачи. К понтону крепились два паука, один пустой, во втором стояла их казанка, наполовину затопленная водой. «Пробили-таки по ходу. Надо Макса звать, вычерпывать, утонет еще… Ну и хер бы с ней, пусть тонет. Сил нету…»
Дойдя до края, Егор, даже не пытаясь оттолкнуться, просто упал в прохладную, ласковую воду. Погрузился метра на полтора, чувствуя, как остывает перегревшееся, отравленное тело. Вынырнул и несильными гребками поплыл от берега на глубину, где вода еще холоднее. Проплыл метров сорок, огляделся, и убедившись, что катеров поблизости нет и порубить его винтами никто не спешит, Егор перевернулся на спину, раскинул руки и застыл, блаженно покачиваясь на волнах.
«Весь день буду в воде, — подумал он. — Может к вечеру очухаюсь. Хотя нет. Самое раннее — завтра…»
В душе, постепенно отходившей от алкогольной анестезии, набирала обороты знакомая депрессивная пластинка. Жгучий стыд, злость и презрение к самому себе, осознание собственной никчемности — все, что он четыре дня старательно заливал водкой и прочими напитками, разгоралось пуще прежнего.
 
«Да, до такого я еще не опускался. Это, на самом деле, уже начало конца. Ушел из дома в запой, бросив семью… Надо хоть телефон включить, жене позвонить, а то она, наверное, по всем моргам уже прошлась». Сморщившись при мысли о предстоящем разговоре, Егор перевернулся на живот и огляделся более-менее осмысленными глазами. На юге, вниз по течению, в сизой дымке прорисовывался контур Города, на другой стороне Реки возвышались невысокие, одетые зеленью горы, обозначавшие границу заповедника, в синем бездонном небе над головой одиноко парила здоровенная чайка, слева, с пляжа, раздавались счастливые крики и визги детей.