Аквариум(СИ)

— С нами.
— А кто вы?
— Мы хотим предложить сделку. — Как заводной, повторил тот, проигнорировав второй вопрос. — Честную и устраивающую обе стороны.
— Честную? — Усмехнулся я. — Я смотрю, вы такие честные; чуть моему ребенку ноги не приделали втихаря!
От Альбиноса пришел странный сигнал, возможно, обозначающий усмешку, а потом снова раздался голос:
— Это игра, Егор. Мы хотели смухлевать, не вышло. Поэтому придется играть по правилам.
Ну что ж… Зато откровенно.
— Сделка, устраивающая обе стороны. — Повторил я. — Одна сторона — вы. А вторая? Я? Или я и все, кто мне помогает?
— Ты. Ты, Настя, ваш сын и больше никого. А те, про кого ты говоришь, тебе вовсе не помогают. Они помогают себе посредством тебя.
— Так вы же занимаетесь тем же самым!
— Да. — Лысая голова, увенчанная костяной короной, кивнула. — Только мы не рассказываем красивые сказки, а предлагаем конкретную выгоду. Баш на баш.
— И в чем суть сделки?
— Два варианта. Первый — вы отдаете нам ребенка, мы отправляем вас в ваше время. Туда, откуда вас выдернули Тиалокины. Подожди, не смейся! Все то, что вы обрели здесь, останется с вами. Представь, какие возможности будут открыты для тебя и Насти там! Вы станете Богами. Не королями, не президентами, а именно — Богами. Всего человечества. Вы наконец сможете сделать людей такими, какими всегда хотели их видеть. Теперь они будут полностью оправдывать ваши ожидания. Не будет страдания, несправедливости, насилия, войн. Вы создадите праведный, счастливый мир… Или, может быть, какой-то другой, все зависит от вашей фантазии и желания. Кстати, не обязательно именно век двадцать первый по земному летоисчислению. Мы предлагаем его по умолчанию, ибо знаем, что ты почему-то до сих пор имеешь сильную привязанность к своей дочери. А так… Любой год, любая эпоха на ваш выбор, вплоть до две тысячи двадцать восьмого. Вспомни, Егор, кем ты был раньше. Вспомни свою жалкую никчемную жизнь. И кто ты сейчас! Божество, небожитель, воплощенный идеал творения! Сидишь на этой пустой планете в далеком прошлом, когда в твоих силах сделать так много для своих собратьев. Бывших, конечно, собратьев. А ребенок… Нарожаете еще. Десятки, сотни! У вас впереди — бесконечность! И с вашим сыном ничего плохого не произойдет. Мы дадим ему такое, что вам, даже с этими новыми возможностями, и не снилось. Поверь, ему будет хорошо.
Альбинос замолчал. Испытующе вперился в меня своими крысиными розовыми глазами.
— Очень заманчиво. — Протянул я. — Вот только у меня есть информация, что в этом случае нам с Настей в будущем править-то особо будет некем. Вы же такое начнете творить, что человечество если и не исчезнет как таковое, то будет… Как бы это сказать?.. Обездушенно! Разве не так?
— Так. — Снова кивнул безротый. — Именно так и будет, если ты откажешься. Это — не угроза, а констатация факта. Они, — Он посмотрел на небо, — Нам не помешают. А если ты примешь наше предложение, то все эти бессмертные и неповторимые людские души, про которые тебе так много лили в уши, уж прости, нам будут совершенно ни к чему. В наших силах ответвить, если можно так выразиться, линию человечества от основного древа бытия, сделав ее независимой и закрытой. А уж там, внутри, творите, что хотите. При одном условии — не лезть наружу. Не вмешиваться во все то, что будет происходить во Вселенной. Мы, в свою очередь, гарантируем полный суверенитет планете Земля, и нас больше не интересует происходящее на ее поверхности. До тех пор, конечно, пока это происходящее не выйдет за пределы планеты. Но, мы уверены, вам хватит здравомыслия не нарушать условий договора.
— Уважаемый. — Вежливо сказал я. — Все это весьма красиво звучит, но мне очень сложно полностью вникнуть в смысл сказанного, пока твои друзья своими отвратительными граблями пытаются взломать мое подсознание.
Белый ничего не ответил, но его подельники, то есть — Черный, Рыжий и Бледный, тут же прекратили все попытки проникнуть в мои мысли, которые они втихаря предпринимали на протяжении всего монолога Альбиноса.
 
— Зачем опять эти базарные фокусы? — Продолжил я. — Ты же особо подчеркиваешь вашу честность.
— Да. Именно поэтому и нам хотелось бы знать твои настоящие мысли. Мы честны перед тобой, а вот будешь ли откровенен ты, мы не в курсе. Ладно. В принципе, если ты дашь положительный ответ, твоя честность будет уже не важна. — Он приблизил свое лицо почти вплотную к моему и приоткрылся. — Вот тебе доказательство нашей правдивости.
Было очень трудно заставить себя не отшатнуться от рожи Альбиноса, так как я наконец почувствовал все тот же резкий гнилой запах инородности, который исходил и от Негров, и от встреченного моей душой в глубинах космоса Существа.
— Мы именно оттуда. С той стороны, которую тебе навязали, как Зло. И мы это не скрываем, потому что в данной ситуации мы, наоборот, являемся для тебя Благом. Конкретно для тебя, твоей женщины и вашего ребенка. Мы предлагаем для вас выход. Решение, которое, как ни крути, намного лучше всего, что может вам дать слепое повиновение тем, кто за вами.
Он отодвинулся от меня и вопросительно посмотрел сверху.
— Ну? Что скажешь?
— Ничего. — Ответил я. — Вы говорили про два варианта. Я пока услышал только один.
— Вариант номер два. — Снова что-то вроде усмешки. — Лично мне, точнее — нам, он нравится гораздо больше…
— Ты даже не представляешь насколько я рад лично за тебя, точнее за вас!
— Это вроде бы называется — сарказм, да? — Равнодушно то ли спросил, то ли заключил Альбинос. — Извини, я плохо разбираюсь в том, что вы считаете чувством юмора. Как, впрочем, и во всех остальных ваших чувствах. — И без паузы продолжил. — Второй вариант предполагает ваше присоединение к нам. Ты и твоя женщина вполне наглядно продемонстрировали, чего вы стоите, и мы считаем, что иметь таких соратников в наших рядах достаточно выгодно.
— Перейти на темную сторону. — Процитировал я, но он понял буквально.
— Да, если смотреть с твоей текущей морально-нравственной позиции, то она несомненно темная. Но в тебе еще много человеческого, поэтому, как бы парадоксально это не звучало, мы уверены, что ты все еще способен полностью отказаться от человечности. Свобода воли, знаешь ли… Просто надо поменять позицию. Это легко, особенно на том уровне развития, которого ты достиг.
— То есть плюнуть на род человеческий и полностью отстранится от него?
— Да. Абсолютно дифференцироваться от слабых и никчемных гомо сапиенс. Больше не считать себя выходцем с планеты Земля. Забыть о том, что ты был человеком.
— И кем же тогда себя считать?
— Это не важно. Важно то, что это даст тебе и Насте.
— Уточни, что именно, будь добр.
— Первое. — Белый поднял левую руку и выставил длинный указательный палец. Без ногтя, но сужающийся к концу до острого костяного жала. — Ребенок остается с вами. До поры, конечно, не буду скрывать, но определенный вклад в его воспитание вы внесете. Да и потом, когда он перерастет родителей и пойдет по своему пути, вы будете знать, где он и кто он. По-нашему мнению, для вас это крайне привлекательное развитие событий.
— Второе. — Соседний палец выпрямился и вместе с первым образовал кривоватую латинскую V в центре которой пылал багровый зрачок левого глаза Альбиноса. Его мрачное пламя манило и пугало одновременно. — Второе — это Знание. Безграничное и абсолютное. Вы получите доступ к таким силам, по сравнении с которыми то, чем вы обладаете сейчас, просто ничто. Вы познаете все тайны Вселенной, узрите истинный смысл мироздания, даже сможете заглянуть за край, если, конечно, захотите…
 
— Так край все-таки есть? — С каким-то суеверным ужасом поинтересовался я, вдруг осознав, что мое полное отрицание возможности выбора начинает трещать по швам. Вся моя ирония постепенно испарилась, я начал вникать в смысл его слов, взвешивать их и реально обдумывать.
— Узнаете. — Наверное, это должно было звучать загадочно, но равнодушный тон Альбиноса не предусматривал смысловых оттенков речи. Он выставил следующий палец. — И, наконец, третье — это Власть. Тотальная и абсолютная. Не царствование над одной единственной планетой, населенной примитивными червями, а власть над тысячами миров и миллиардами созданий. Раболепных и послушных. Такая власть приносит великое и бесконечное наслаждение, которое будет с каждым мигом расти и никогда, никогда не приестся и не надоест. Это не передать словами, Егор, позволь я покажу.