Перебежчик (ЛП)

Может, потому что в этот раз слова слишком задели за живое.
Даледжем уставился на его лицо, словно заметив эту реакцию.
Челюсти привлекательного видящего сжались ещё сильнее.
— Ты правда думаешь, что я по своему желанию вошёл бы в ту палатку? — потребовал он с нескрываемой злостью. — Ты кусок дерьма, Шулер. Ты серьёзно думаешь, что я просто стоял бы там и смотрел, как ты спишь со стояком, и ждал, когда твои друзья проснутся, чтобы ты снова им отсосал?
Ревик почувствовал, как стискивает зубы.
Он не заговорил, когда другой видящий махнул руками и с отвращением выдохнул.
Когда Даледжем развернулся, снова уходя от него, Ревик не сдвинулся с места.
Когда он на сей раз провожал другого мужчину взглядом, в его свете зародилась боль такой силы, что в горле внезапно встал ком. Он осознал, что бездумно следует за другим мужчиной, едва замечая деревья вокруг, просто переставляя ноги и не зная, почему до сих пор старается не отставать.
Он силился контролировать свои эмоции, свой свет, гадая, почему после прошлой ночи это даётся не легче, а сложнее. Он сознал, что сердито вытирает лицо и сдерживает слёзы.
— Я думал, мы друзья, — сказал он.
Его голос напоминал низкое бормотание, смешанное с рычанием.
Каким-то образом, даже шагая на несколько метров впереди, Даледжем это услышал.
Видящий остановился.
Ревик напрягся и тоже замер.
В этой паузе он напряжённо наблюдал за спиной собеседника, но всё равно вздрогнул, когда мужчина повернулся. Затем он не сумел убраться с дороги достаточно быстро, когда Даледжем внезапно двинулся к нему. Удивлённо ахнув, Ревик реально подумывал убежать, скрыться в деревьях, но другой видящий сократил расстояние между ними как будто в мгновение ока.
Затем он схватил Ревика за бронированный жилет.
Прежде чем Ревик успел высвободиться, Даледжем впечатал его спиной в ближайший ствол. Это оказалось огромное хлопковое дерево, чьи волнообразные корни выступали со всех сторон. Ревик потрясённо ахнул, когда его позвоночник наткнулся на один из таких корней.
Он схватился за руки другого мужчины, тяжело дыша, пытаясь решить, надо ли позвать на помощь, но Даледжем так же быстро отпустил его и сделал шаг назад.
Ревик уставился на него, опешив при виде слёз в глазах другого мужчины.
Та паника вернулась в его грудь, заставляя слова слететь с его губ практически до того, как он осознал их смысл.
— Ты меня не хотел! — воскликнул он. — Бл*дь, ты сказал мне, что не хотел меня… в тот самый первый день, что мы были здесь!
— Хрень собачья! — рявкнул Даледжем. — Хрень собачья! Лживый маленький мудак! Я практически просил тебя об этом!
Ревик уставился на него, чувствуя, как боль в груди усиливается.
Прикусив язык, он постарался подумать о словах Даледжема, переварить их смысл, хотя бы чтобы держать эмоции под контролем. Он старался обдумать тот день, вспомнить точные слова, что они сказали друг другу на краю того поля.
Как и все видящие, он обладал фотографической памятью.
Он мог помнить факты событий, даже если его чувства искажали значение.
Как только он заново просмотрел слова Даледжема в тот день, боль в его груди усилилась. Он снова прокручивал эти слова, осознал, что состояние его разума и испытываемая боль, смущение из-за Кали и всего остального, исказили этот разговор.
Он не услышал его корректно.
Даледжем пытался что-то ему сказать, но не то, что услышал Ревик.
Может, в то время он не мог позволить себе такое.
Может, Балидор был прав, и это действительно всего лишь трусость.
Он прикусил губу, невидящим взглядом смотря на землю в джунглях.
Он был так уверен, что все они будут смотреть на него, как те видящие из Семёрки. Даже хуже, учитывая священную репутацию Адипана, который якобы был безукоризненным в плане этики и строгих кодексов относительно света и тьмы. Он вспомнил Сиртаун. Он вспомнил те пристальные взгляды, испуганный трепет света, отвращение. Он чувствовал подобное всё то время, что был там, вплоть до дня, когда уехал из анклава Вэша в Гималаях и отправился в Памир.
 
Он чувствовал нечто подобное практически от каждого видящего там, не считая самого Вэша.
Проще было приготовиться к тому, что тебя будут ненавидеть.
Проще было самому закрыть ту дверь, прежде чем кто-то захлопнет её перед его носом; предполагать худшее в каждом слове и взаимодействии, а не пытаться смотреть на ситуацию объективно.
Осознав, что ни черта не научился у тех монахов за пять лет сверления стен взглядом и попыток увидеть себя ясно, Ревик ощутил, как его тошнота усиливается.
Когда все детали встали на место, он почувствовал, что боль в груди тоже усилилась, и он поднял руку к голову, стискивая свои волосы.
— Прости, — произнёс он.
Даледжем издал невесёлый смешок.
— Я правда сожалею, — прорычал Ревик. — И иди ты нах*й за то, что не сказал мне. Ты должен был знать, что я не понял. Чем оправдаешь то, что ты не удостоверился в том, что я понял?
Даледжем с неверием уставился на него.
— Мы действовали в соответствии с приказом! Балидор…
— Я не желаю больше слышать о Балидоре! — рявкнул Ревик. — Что? Ты чёртов робот? Ты не мог видеть, что я не соображаю, как следует? Что я боюсь? Иисусе, Даледжем. Из всех возможных людей именно ты. Ты знал, в каком раздрае я был… И я думал, что мы друзья! Я думал, что мы друзья! Почему ты мне не сказал?
— Что именно не сказал? — потребовал Даледжем. — Что я хотел быть тем, к кому ты придёшь?
— Да! — раздражённо отозвался Ревик. — Да! А почему нет? Ты должен был знать, что я этого хочу. Может, я и был в раздрае, но ты-то нет. Чёрт, да если бы я знал, что ты открыт для такого, я бы умолял тебя, брат.
— И всё же ты никогда не просил меня!
— Я не мог тебя просить!
— Но ты можешь вместо этого предложить себя всем без исключения?
Ревик уставился на него, чувствуя, как сжимаются челюсти.
— Да.
Даледжем тоже стиснул зубы.
Он пристально смотрел на Ревика, и Ревик ощутил, как из света другого мужчины выходит импульс боли. Он вздрогнул от этой боли, не желая чувствовать её, но не позволил себе заблокировать это чувство или оттолкнуть, хоть оно и ранило.
— Почему? — спросил Даледжем, понизив голос.
Ревик мягко прищёлкнул языком, качая головой.
— Боги. Я не знаю. Не знаю я, бл*дь, — подумав над своими словами, он осознал, что и это не совсем правда. — Я не хотел никого из них, — сказал он. — Так было проще.
Даледжем снова наградил его взглядом, полным неверия.
Затем он расхохотался, и этот звук умудрялся выражать лишь чистую злость.
В ярости уставившись на Ревика, он расхаживал туда-сюда перед ним и сердито смотрел на него, пока Ревик стоял спиной к хлопковому дереву.
— Хрень собачья! — сердито взорвался Даледжем. — Хрень собачья, Ревик! Ты сказал нам, что хотел Мару, как только впервые её увидел! Ты не пробыл в той монашеской келье и пяти минут, когда сказал всем нам, что хочешь трахнуть её!
Ревик покачал головой, сердито прищёлкнув языком.
— Нет, — сказал он. — Это другое.
— Что другое? — переспросил Даледжем. — Что тут такого другого?
— Это другое! — зарычал Ревик, награждая его холодным взглядом. — Тогда говорил мой член. А не мой разум. Даже не мой свет… который в тот момент трахнул бы всё, что дышит. Я предложил себя им всем, потому что не знаю никого из них. Не считая тебя, а ты ушёл. Ты ушёл оттуда… ещё до того, как я понял, что ты был там. После этого мне было уже всё равно. Мне было плевать, кто это будет. Выбор был случайным. Я практически так и сказал им, когда озвучил предложение.
Даледжем скрестил руки на груди.
Его лицо вновь сделалось лишённым выражения, но прежде Ревик уловил открытый скептицизм, промелькнувший по свету Даледжема, и мельком увидел это в его ясных зелёных глазах. Ревик заметил там недоверие даже сквозь его маску разведчика и просто ждал.
К тому моменту он даже не знал, чего ждёт.