Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ)

– Мне плохо.
– Оно и понятно, у тебя эмоциональное истощение.
– Мне плохо из-за Чарли. Если я переберусь в Лос-Анджелес, то при первых же неудачах буду припоминать ему, что это он выдернул меня из спокойной жизни. Он ехидно заметит, что не заставлял силой идти за ним и я могу купить билет домой в любой момент, как мне советовал дядя Эндрю. Мы начнем ссориться и рвать друг другу душу… Это как моя мама упрекала папу за то, что не дал ей закончить университет, так сильно ему хотелось семейной жизни. Слушать их ссоры было невыносимо. Я не хочу таких отношений.
Инспектор пристально изучает меня пытливым темным взглядом и делает заключение:
– Сейчас ты не объективна. Оно и понятно. Отдохни, а потом обязательно покажись кризисному психологу. Сброшу тебе контакты, позвони в понедельник.
Уютнее устраиваюсь в кресле у телевизора с чашкой горячего чая в руках и усмехаюсь:
– Знаете, инспектор, наблюдать за эволюцией издалека было куда безопаснее, чем лезть в нее с лупой.
– Смотреть криминальные сериалы мне тоже было спокойнее, чем расследовать настоящие преступления, – резонно замечает Доннаван. – Но я не жалею о своем выборе, и ты не жалей. Ты молодец, Ри.
Он прощается со мной, а я бегло читаю в интернете о посттравматическом стрессовом расстройстве, пытаясь поставить себе диагноз. Симптомы через пару недель проявляются – как раз столько времени прошло с момента, когда я думала, что убила Майкла и что Чарли умер. А новость о возможной беременности и Алистер успешно доконали мою нервную систему.
У меня 100% ПТСР. Мне нельзя в США. Да, я мечтала исследовать мир. Но готова ли я исследовать тот мир, с обратной стороной которого познакомилась? Хватит ли мне сил, учитывая, что я так и не научилась летать – так же, как Трейси не научилась плавать?
Воскресенье, аэропорт Глазго
Сегодня – день Х, тест на выносливость, то есть на беременность. У меня задержка уже два дня.
Мэнди купила пластикового оракула в аптеке, и я прячу его в кармане джемпера, не решаясь задать вопрос.
Еще пару месяцев назад я распиналась о статистике абортов среди девочек-подростков – и вдруг пополнила ряды тех, кто напрасно не сходил на бесплатную раздачу презервативов, которую устраивал Джерри зимой. Этот упрек преподобного Мартина до сих пор вызывает во мне грустную улыбку.
Аманда не разделила моих терзаний. Она посоветовала меньше загоняться, пить витамины и больше двигаться. Поэтому, чтобы отвлечься от противоречий, я решила отправиться в Глазго и встретить Чарли.
Я стою в зоне прилетов, растягиваю карманы в джемпере, делаю йогу дыхания, чтобы немного успокоиться, но волнение все равно бежит горячим потоком вдоль позвоночника.
Чарли не знает, что я приехала его встретить, и мне хочется плакать и смеяться от того, как медленно тянутся минуты. Вокруг очень много людей, но я не могу сосредоточиться на лицах.
Цепляю один наушник, чтобы отвлечь себя музыкой Билли Айлиш, и сердце замирает, потому что первые пассажиры с рейса «Нью-Йорк–Глазго» наконец выходят, распахивая большие полупрозрачные двери. Шуршат колесики ярких чемоданов, натягиваются мои нервы. Я замечаю Осборна в первую же секунду. У него нет яркого чемодана, только дорожный рюкзак на плече. Чарли устало ведет взглядом по линии встречающих и замедляет шаг, увидев меня. А я стою и не могу ни улыбнуться, ни помахать рукой.
На нем – серая футболка с длинными синими рукавами, но они подкатаны до локтя сейчас, и я мечтаю провести губами от запястий до исколотых вен, где после капельниц остались кровоподтеки.
Чарли потрясающий. Он цепляет и уже не отпускает. И дело не в небрежной уверенной походке, и даже не в тесных рваных черных джинсах. Дело в его взгляде, под которым я перестаю дышать.
На него обращают внимание девчонки, которые стоят рядом со мной, и одна узнает его:
– Эй, это же тот красавчик из новостей.
А у меня нет сил, чтобы отвести взгляд и сказать, что он не только из новостей, но из моих снов.
 
Чарли подходит ко мне, берет второй наушник, который болтался в районе моей груди, и вставляет себе в ухо, чтобы услышать:
Мне страшно,
Я никогда не падала так глубоко,
Как в океан твоих глаз.
Мы стоим друг напротив друга, и это кажется единственно правильным в жизни.
«Как ты?» – спрашиваю жестами.
«Сейчас – лучше всех».
Он берет мою руку и прикладывает ладонью к своей щеке. Переплетает наши пальцы, и мы идем на выход, чтобы поймать такси до Ардроссана: Чарли планировал улететь на вертолете в Ламлаш, но я предложила небольшое путешествие.
Осборн настолько бережно со мной обращается, будто я хрустальная, и до меня доходит, что он тоже до сих пор напуган. Наверное, винит себя во всем. Раньше винил Джейсона, но тот уже кремирован и развеян над водами Гудзона. Придется привыкать, что Чарли будет очень строгим к себе, он ведь – глава семьи, отец для своей тринадцатилетней сестры. Он теперь не просто буйный мальчик с длинным списком правонарушений, а тот, о ком говорят тысячи людей, жалеют его, восхищаются, порицают. Он – наследник Осборнов, который в сентябре начнет работать на знаменитой киностудии, где когда-то снималась его знаменитая мать. Ему не могут не отдать опеку над Линой. Это лишь вопрос бюрократии, и Чарли тоже это понимает, и поэтому из его взгляда ушла колючая напряженность, словно он в любую минуту ожидает нового удара. Вместо этого в его светлых глазах – острая вина передо мной. Хотя он не виноват, что мир несправедлив. Не виноват, что я когда-то попросила его о помощи, что полюбила его, а теперь не знаю, как жить дальше.
Чарли слегка примятый и уставший. Я не задаю ему вопросов, чтобы не заставлять разговаривать, и в такси он спит, притянув меня к себе; мы слушаем музыку, разделив наушники. У него и свои есть, но мои, видимо, принципиально лучше. При всем при этом Чарли так и не поцеловал меня, даже не пытался.
И я сразу вспоминаю о Трише Вудс, чтоб ее…
Кэт с утра пораньше сбросила фотки из инстаграма, на которых Чарли с этой дивой на похоронах Джейсона. Я сказала Кошке, что она спятила, это же похороны, но та резонно заметила, что Триша не выглядела несчастной. Она выглядела… сытой. И Чарли тоже сейчас кажется вполне сытым, и меня это раздражает.
Мама иногда повторяет, что любовь не панацея от измен. Мол, можно любить родниковую воду, но в случае невыносимой жажды и из грязной лужи хлебнуть, почему нет.
Я не должна ревновать Чарли, но холодное лезвие сомнений медленно рассекает панцирь моего благоразумия.
Ревность, сомнения – почему мы поддаемся им? Когда упускаем момент спокойствия, позволяя глупым мыслям травить себя? А может, они не такие уж и глупые? Я люблю загадки, но желание понять Чарли сводит меня с ума. Чем больше о нем узнаю, тем больше новых вопросов появляется.
Кто ты, Чарли Осборн?
В Ардроссане мы долго стоим в пробке у причала, ожидая, пока поток машин змейкой заедет в «автомобильный» отсек парома. Он похож на небольшой «Титаник», и сразу унылые мысли в голову лезут.
Господи, как мне не стыдно! Я недовольна тем, что мой парень обнял свою бывшую на похоронах. Наверное, я просто ищу повод для ссоры, чтобы порвать с Чарли и остаться дома, в знакомой зоне комфорта. Я не сдалась чужим демонам в доме Алистера, но готова сдаться своим собственным. Я чувствую, что проигрываю себе, и не представляю, как быть.
Мы занимаем место в ресторане у окна, чтобы перекусить, и я смотрю на яркие темно-синие волны залива, над которыми парят чайки. Погода солнечная и слегка ветренная, и вода красиво серебрится.
– Ты в порядке? Такая тихая.
– Все хорошо, – натянуто улыбаюсь.
Нам приносят рыбу и салат, и мы молча едим. Смартфон вдруг светится сообщением. От Феррари. Давно я от нее ничего не слышала.
«Прости, что вела себя, как сука. Надеюсь, у вас с Чарли все наладилось».
Да пошла ты, Мерседес.