Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ)

На улице давно стемнело, но звезд не видно. Сейчас девять часов, и мне надо как-то попасть в дом Чарли. Жаль, он убрал лестницу утром.
Я смотрю в зеркало на свое печальное отражение и щурюсь, спрашивая себя: слабо ли мне победить страх высоты? Слабо. Но я пойду через страх. Когда-то же надо начинать.
Спускаюсь к Итону, и у того челюсть отвисает:
– Ты куда собралась в таком виде?
На мне короткое белое платье на бретельках, с глубоким V-образнымы вырезом, под ним – комплект кружевного белья шоколадного цвета (подарок Мэнди). Захотелось предстать перед Чарли без балахонов и пижам. Выбросить белый флаг, так сказать.
– Скоро вернусь, – говорю и, обувшись в белые кроссовки, выхожу на улицу. Задний двор Осборна окружен сеткой, и я вглядываюсь через аккуратно подстриженный зеленый «забор», открыта ли дверь в сад. Увы, закрыто. Зеркальная поверхность дверей отражает ночной мрак, не позволяя увидеть, что творится внутри. Чарли определенно отгородился от меня, во всех смыслах. Вот же злопамятный мерзавец!
Возвращаюсь к Итону и жалуюсь, как обиженная девочка:
– Мне нужно попасть в дом Осборна, а меня не пускают. Ты поможешь мне дотащить пожарную лестницу, я к нему в окно залезу.
– Ты сбрендила, – обалдело отвечает Итон.
– Я влюбилась. Кому, как ни тебе, знать, какая это мучительная боль и безысходность!
Аргумент железный, и брат фыркает, но поднимается с дивана и идет в гараж, где отец держит целый магазин всякой дребедени, которую никогда не использует. Даже станок по изготовлению лестничных балясин есть. А лестницы как были старые, так и остаются.
– Слушай, Ри, а у вас с соседом серьезно, что ли? – расстроенно спрашивает братишка, и я ерошу его лохматую шевелюру.
– Я и сама не знаю, – честно признаюсь.
– Он мне не нравится.
– Он многим не нравится, – соглашаюсь. – Например, дяде Эндрю.
– О, да.
– Но ты ведь не расскажешь?
Итон тяжело вздыхает.
– Если ты решила забраться в чужой дом по лестнице, то значит, тебе очень приспичило. Что я, дурак отговаривать тебя от такой дичи? Мне даже интересно, на какой ступеньке ты запищишь и позовешь на помощь. Клянусь, я позвоню в пожарную службу и опозорю тебя.
Вот она, истинная братская любовь. Никакой веры в успехи сестры.
– Класс, давай вот эту возьмем! – хищно лыбится мой милый Итон. – Точно взвоешь от страха.
Он показывает мне спасательную лестницу, которая выдвигается механически при нажатии кнопок и при этом цепляется за край подоконника «лапками». Главное, чтобы окно было открыто в соседнем доме.
Я понимаю подоплеку и ахаю:
– Ты предлагаешь мне перейти по лестнице, как по мосту, в комнату Чарли?! Меня стошнит при первом же шаге!
– Зато круто, потом будешь детям рассказывать.
– После такого стресса у меня и детей может не быть! – Но сущность начинает скулить, подбивая на безрассудство. «Чего ты боишься, Ри? Вечно ты боишься всяких глупостей».
Да! Потому что это глупо.
Зато какой эффект получится! Даже если своих детей не будет, то чужим будут рассказывать эту городскую легенду: о том, как Рианна О’Нил застряла между домами в кружевных стрингах в феврале.
В итоге мы с Итоном крадемся наверх, стараясь не спугнуть Джоанну и дядю. Они давно закрылись в своей комнате.
– Тише ты, – цежу, но Итон гогочет в кулак.
– Представляю рожу Осборна, когда ты к нему, как Лара Крофт, спрыгнешь с подоконника. У него инфаркт случится.
Какой у меня добрый брат. Но впечатлить Осборна действительно охота. А если честно, просто увидеть его хочется. Давно не видела, целых три часа.
Мы возимся с лестницей, фиксируя ее за мой подоконник, и нажимаем кнопки с двух сторон: металл едет вперед, прокладывая рельсы. Я легкая, под моим весом лестница не должна прогнуться, но все равно скулы сводит от волнения и предвкушения самого идиотского поступка в жизни. Наверное, без Мэнди у меня отказал рассудок. Но так лучше. Джерри был прав: когда отвлекаешься, то и переживания притупляются. Останься я дома – и до утра извелась бы от бессилия и мысленных поисков Аманды.
 
Лестница достигает подоконника Чарли и ложится наверх, лязгая, когда «лапки» спадают за край и тоже фиксируются.
– Если я упаду, не рассказывай родителям. Пускай живут и думают, что со мной все хорошо.
– Выживешь ты или нет, в любом случае будешь крайней, так что иди давай, пока я не передумал и не позвал Энди. – Голос у Итона напряженный, без былой издевки, и я понимаю, что он начал сомневаться в гениальности своей затеи.
Но главное, что в его гениальности не сомневаюсь я.
– Ты только вниз не смотри, – обеспокоенно просит Итон, и я переступаю со стола на край лестницы. Колени сразу начинают дрожать, в горле – ком, в глазах все плывет. Отлично, именно с таким настроением самураи и идут в бой.
Рот наполняется слюной, меня мутит, когда делаю следующий шаг. Вопреки совету Итона, смотрю именно вниз, фокусируюсь на щебенке, чтобы осознать: это всего лишь земля. Поверхность, а не бездна. Если сорвусь, то успею ухватиться руками за лестницу. У меня крепкие мышцы, я удержусь и подтянусь наверх.
Это всего лишь земля.
Трейси утонула. Аманда неизвестно где. А я иду по лестничному мосту, чтобы сказать Чарли, как сильно люблю его.
Говорить слова любви нужно сразу, не затягивая, не дожидаясь, пока исчезнешь и станешь воспоминанием, как рыжеволосая русалка.
…До сих пор не верится, что у них с мистером Килмором были настоящие чувства. Теперь понятно, почему куратор такой подавленный и печальный всю неделю.
…Если завтра Аманду не найдут, я сломаюсь. А сегодня еще держусь. Прямо сейчас, правда, не за что держаться: подо мной метра четыре пустоты, которые кажутся целым километром. В голове шумит, и от каждого порыва ветра замирает сердце в страхе. Я не могу обернуться, вдохнуть нормально – остается лишь идти вперед. Колени дрожат сильнее, тьма в глазах сгущается, и чтобы выйти из прострации, вспоминаю о Чарли. Шаг, еще шаг… Это просто земля. Обычная поверхность. Нужно снова сфокусироваться на ней.
Лобстер. Подходит и садится у стены соседского дома, но не скулит; смотрит на меня, а я – на него. И как-то даже дышать легче становится. Лишь бы не завыл, иначе Чарли распахнет шторы, и я паду жертвой собственной ревности.
Тиски в груди не ослабевают, но я делаю последний шаг, до крови кусая губу, и становлюсь на широкий подоконник Осборна. Оседаю и упираюсь ладонями в гладкое дерево, сглатывая соленую кровь и ужас того, что я преодолела пропасть. Сама, без страховки.
О господи…
Оборачиваюсь, и становится грустно: я прошла всего несколько метров, а не обогнула земной шар, как мне показалось. Но для меня это настоящий подвиг, хоть и на грани безумства. Голова все еще кружится, а сердце бабахает, как готовая рвануть граната.
Никогда не повторяйте чужих дуростей в домашних условиях, дети.
Итон облегченно показывает мне большой палец, а я снимаю «лапки» лестницы; брат нажимает на кнопки, убирая ее. Он еще раз смотрит на меня и уходит. Рыдать от стресса пошел, наверное. Или падать в обморок. Или менять штаны.
Затаив дыхание, раздвигаю шторы и упираюсь взглядом в полуголую Кэт, которая выходит из ванной комнаты. Кошка-паразитка спотыкается и начинает визжать, прикрываясь руками, но я прикладываю палец к губам, показывая, что если она не заткнется, то я помогу.
Кэт умолкает и таращится на меня, как на ангела возмездия, а я спрыгиваю на пол и стараюсь не анализировать проклятое бытие, которое тыкает меня носом в измену Чарли. Он в ванной, я слышу его шаги. Он входит в комнату – и у меня перед глазами рвется пленка, кино обрывается, кадры пылают в огне, прижигая кровоточащую рану в сердце.
Это не Чарли.
Это не он.
Не он…
Облизываю сухие губы и прислоняюсь спиной к стене, медленно сползая, испытывая полное, абсолютное равнодушие ко всему. А потом я начинаю смеяться. Паника, страх, пережитый за день стресс и подозрения, терзания – все уходит со смехом, который заполняет планету и оглушает. Но никто, кроме меня, его не слышит, потому что я смеюсь беззвучно. Громкость включена только внутри.