2070 (СИ)
Помотав головой и отгоняя лишние мысли, я перевёл взгляд от полей левее. За те месяцы, что мы тут находились, возле корабля и казарм успела появиться школа: огромное низкое здание с незастеклёнными окнами и автоматическими дверьми. Возле неё уже толпились ученики, разбившись на группы в зависимости от цвета кожи. Я покачал головой. Иные не пытались как-либо избавиться от настолько выраженного расслоения общества, хотя и позволили представителям жёлтой касты получать образование наравне с остальными.
На сборы ушло несколько минут. Проигнорировав оставленный на столе завтрак, я покинул комнату и направился к лифту. Те, кто попадался мне по пути, приветливо кивали, кое-кто даже здоровался вслух. За последние несколько недель отношение ко мне заметно улучшилось. Преподавая идморцам основы физики и математики, я перестал быть просто зверушкой Уззы. Теперь я был частью их миссии, тем, кто нёс свет знаний и просвещения. И чем дальше, тем меньше я ощущал себя человеком. Всё меньше я говорил на русском, отдавая предпочтение свистам и щелчкам Иных, всё реже я позволял себе проявление эмоций, стремясь к внутреннему покою. Узза была довольна такими переменами. Теперь ей почти не нужно было тратить силы на то, чтобы успокоить меня или забрать мои эмоции себе.
Подойдя к школе, я заметил, как четверо голубокожих мальчишек, среди которых оказались и братья Сталии, окружили девчонку с ярко-жёлтой, словно одуванчик, кожей. Она испуганно озиралась и прикрывала голову руками, ожидая ударов.
— Эй, желтуха, — один из мальчишек схватил её за плечо и рывком потянул на себя. Та упала, ударившись коленками о землю. — Ты не забыла, что ты всего лишь прислуга? Отец говорит, что, когда мне будет двадцать, он купит тебя и подарит мне. Так что не советую задирать нос. То, что посланники космоса позволили отребью получать знания, не означает, что вы как-то изменили свою судьбу.
Девчонка заплакала и попыталась подняться на ноги, но ей тут же в спину прилетел пинок. Смех мальчишек звучал звонко и беззаботно, будто они не над беззащитной девочкой издевались, а играли в обычную детскую игру. Вокруг уже собирались зрители. То тут, то там раздавались одобряющие крики.
— Так её!
— Гнать их надо, уродов!
— Возомнили себя достойными! Кары Богов на них нет!
Кто-то вытолкнул в центр ещё парочку ребят с жёлтой кожей, и на них тут же посыпались удары. Тут я решил, что пора вмешаться.
— А кем себя возомнили вы?
Дети замерли. Краем уха я услышал, как кто-то прошептал:
— Тень пришла.
Несколько месяцев назад, впервые услышав это прозвище, я не знал, как реагировать. И до меня не сразу дошло, что дело было в Уззе, за которой я всегда следовал, куда бы она не направлялась. Питомец, Тень… Меня никто, даже порабощённая раса, не воспринимал как отдельную личность. И даже теперь, когда я учил идморцев и не мог постоянно находиться рядом с Уззой, ко мне редко обращались по имени, используя безличное «учитель». В какой-то момент мне это даже начало казаться забавным: будучи студентом, я иногда забывал или вообще не знал имён своих преподавателей, и приходилось изощряться в обращениях к ним.
Привычным уже жестом тряхнул головой, приводя в порядок мысли. Воспоминания о Земле и прежней жизни были неуместны, более того, они казались губительными.
— Пока вы равны, — холодно произнёс я. — Никто из вас не выделяется выдающимися умственными способностями, талантами или подвигами. Оно и понятно. В вашем возрасте данный этап развития нормален. Пока вы только вступаете на долгий путь обучения и освоения недоступных на данный момент навыков. Разумеется, когда вы станете старше и начнёте свою часть великой миссии, у вас будет право судить о том, кто заслуживает кары Богов, а кто чего-то достоин.
— Мы не можем быть равными, — брат Сталии, вроде бы Норв (никогда не получалось различать близнецов) вышел вперёд. Я отметил, как его нога практически наступила на тонкие жёлтые пальчики девчонки. — Боги создали нас разными, даровав каждому его миссию. Нельзя пренебрегать волей Богов. Если они решили, что жёлтые — слуги, значит, так и должно быть. И не вам калечить устои.
Он дерзко смотрел, думая, что я ничего ему не сделаю. Его отец, Понирос, был приближен к Уззе за своё стремление к сотрудничеству и, разумеется, его навыки и знания сыграли не последнюю роль, когда Узза выбирала себе советников из числа идморцев. Поэтому не было ничего удивительного в том, что его отпрыски, собрав вокруг себя большую компанию голубокожих друзей, считали себя выше других и не упускали возможности показать свою иллюзорную власть. Чаще страдали дети с жёлтой кожей, но иногда под град издевательств и насмешек попадали и дети земледельцев. Те в долгу не оставались, и в результате в коридорах школы не редко происходили драки. После пятой Узза, которая пыталась контролировать малейшие проблемные ситуации, сдалась и отдала школу в полное моё распоряжение, позволив проводить любые наказания для провинившихся, а также выстраивать учебный процесс так, как я считаю нужным. Я не ощутил радости или удовольствия от должности. Преподавать мне нравилось, как и контролировать других. Но в отличие от обитателей барака, мои подопечные были в большинстве своём детьми. Со взглядами на жизнь, привитыми им с пелёнок, с враждебностью и пренебрежением по отношению к низшим кастам, со своим виденьем идеального общества. Им было сложно смириться с тем, что вчерашние отбросы, как они любили называть обладателей жёлтой кожи, теперь чуть ли не на равных с ними, обладателями истинно чистых цветов кожи, учились и проводили время в школе. Как-то я попытался рассказать им об истории Земли и людях, продвигающих похожие взгляды, но наткнулся лишь на непонимание и злость. Все, как один, твердили про волю Богов и естественность разделения на касты. И даже желтокожие ребятишки, потупив взгляд и пряча слёзы, говорили о своём предназначении в этом мире.
— Ты, верно, забыл, с кем разговариваешь, — я смерил мальчишку холодным взглядом. Поднявшаяся было ярость тут же скрылась под толстым одеялом равнодушия. Норв перестал улыбаться и слегка отступил назад. — Ты считаешь себя выше других. Конечно, твой отец один из самых почитаемых идморцев в городе, а теперь ещё и ближайший советник Уззы. Чем не повод задрать нос и всячески унижать других? Выше только целители, и то рано или поздно это изменится, — вокруг раздались взволнованные шепотки. Слухи о том, что Иные хотят сместить целителей в тень и лишить статуса в обществе, ходили уже недели три, и сейчас я невольно дал детям повод усомниться в непоколебимом устройстве их общества. — Но никогда, слышишь, никогда никто из вас не сможет стать выше нас! Мы даём вам возможность вступить на новый путь, излечиться от болезни, что пожирает вас всех изнутри и отравляет эту планету. Вы погрязли в старых устоях и тем самым откинули свою планету на многие века развития назад. И вы все, независимо от цвета кожи, обязаны внести свой вклад. Даже те, кого ты считаешь отбросами и всего лишь прислугой. А может, — я нахмурился и чуть наклонился над Норвом, — нам стоит расценивать твоё поведение, как несогласие с нами и попытку саботировать нашу миссию? Напомнить, что будет с теми, кого мы посчитаем угрозой?
— Не надо, — пробормотал Норм. По его щекам потекли слёзы, но он не осмелился вытереть их. — Я всё понял, учитель.
— Это хорошо, — взмахом руки я подозвал солдата, совсем юнца, который стоял, прислонившись к стене, и явно скучал. — Думаю, сутки в карцере тебе не повредят. Заприте его! — солдат кивнул и, крепко схватив Норва за плечо, потащил к дверям школы.
Притихшие дети, повинуясь моему молчаливому приказу, молча последовали за ними. Брат Норва оглянулся на меня, и в его глазах я отчётливо прочитал обиду. Казалось, что он сейчас начнёт заступаться за брата, но ему, в отличие от Норва, хватило ума промолчать и не вступать со мной в спор. Я редко прибегал к наказанию учеников карцером. Как правило, о проступках и нарушениях докладывалось родителям, и те уже сами предпринимали воспитательные меры. В карцер же помещались лишь те, кто смел спорить с кем-то из учителей или срывал занятия недостойным поведением. После долгих часов нахождения в тёмной комнате без еды, питья и возможности нормально двигаться ученики выходили покорными и притихшими, не помышляющими уже о нарушениях дисциплины. Карцера боялись и все, и тем страннее и необъяснимее было наглое поведение Норва.